Сборник рассказов

– А еще дальше, ближе к метро, стояло когда-то задние вот этого кинотеатра, теперь театра, тоже хороший зрительный зал был, только деревянный. Сгорел. Там теперь проходной двор, которым ты можешь пройти к себе, к Грибоедову. Да и напротив, через бульвар, много интересного. И почтамт, который был выгнан биржей, а это целый комплекс зданий, и китайский чайный магазин, и здание Вхутемаса, и здание страхового общества «Россия»…

– ВХУТЕМАС?!

– Угу. От чайного магазина в сторону Бульварного кольца. А по Бульварному кольцу дом с башенкой – здание общества «Россия», тоже со своими историями и участием в киносъемках. Ну, здания библиотеки, которая была в середине этой площади, уже нет, а хорошее здание было – так было приятно ходить туда в читальный зал. Ты что?

– Голова кругом идет… Слушай, пойдем к твоему дому?

– Ладно. Только выйдем на минуточку на Покровку. Пройдем вон там, мимо разрисованного дома… А этот магазин одежды на углу был, кажется, всегда…

Они прошли вдоль вывесок и дверей самых разных заведений, расположившихся в памятнике старины, и вышли на странный двойной перекресток – небольшой отрезок улицы находился между двумя линиями трамвайных путей.

– Давай перейдем, пока машины стоят! Вот тут, в этом старом здании находился еще один кинотеатр. Маленький зал на втором этаже. Мы с ребятами здесь тоже часто бывали. Потом здание признали аварийным, для зрителей опасным, и разместили на месте зрительного зала на втором этаже швейную мастерскую.

– Не может быть!

– А там, чуть подальше зоомагазин – он был одним из лучших в Москве. Тут, куда ни повернись, памятники моего детства. Парикмахерская. Табачный магазин, где я когда-то бабушке покупал папиросы «Герцеговина флор».

– Постой, это с чем-то связано…

– Это папиросы Сталина. Он крошил табак из этих папирос в трубку… А вон там, вон в том доме, старая аптека. В этой аптеке меня спрашивали, не сынок ли я, и называли имя моего дедушки – старые рецептары помнили моего деда, он был врачом. А рядом – церковь, в которой тогда было какое-то областное управление культуры, и в перерывах между заседаниями молодые деревенские девушки забегали в аптеку и на весь зал орали: «Девки! Гандоны есть!»…

– Идем, а то я разболтался.

– Но это же так интересно!

– Идем, идем. Памятник Чернышевскому, который поставили незадолго до переименования улицы снова в Покровку. А дальше – смотри! – это же знаменитый дом-комод!

– А там, позади памятника Чернышевскому?

– Так мы с тобой отсюда долго не уйдем. Это дом НКВД, в первом этаже которого предусматривалось размещение станции метро… Там военное ателье. Позади дома знаменитые Покровские казармы. Левее еще в 20-е годы помещался концлагерь, стыдливо называемый «трудовым». Левее – отсюда не видно – старинный родильный дом, где, скорее всего моя мама и родила меня…

– Это Лепехинская лечебница, роддом там открыли в 1907 году, а первым главным врачом был знаменитый Грауэрман… Институт охраны материнства в 1936 году был переименован в Научно-исследовательский институт акушерства и гинекологии (МОНИИАГ), теперь это база Управления охраны материнства и младенчества Московского областного отдела здравоохранения…

– Обернись – в первом этаже была еще одна достопримечательность Москвы – рыбный магазин. Тут можно было купить живую рыбу – прилавки были в виде аквариумов, и понравившуюся рыбу тебе вылавливали сачком…

– А теперь?

– Рыбное кафе там, за углом. И скромная библиотека в этом маленьком переулке – осторожно, машина! Это ведь единственный поворот с Покровки на Бульварное кольцо…

– Устала? Если хочешь, то пойдем и посидим около Чернышевского…

– Такая концентрация информации…

– Тебя выгонят с работы за прогул…

– Ну и пусть…

– Вон дом-комод – знаменитейшее здание, связанное с именами наших выдающихся соотечественников…

– Идем. Тут можно часами рассказывать о каждом доме… Вот тут, в подвале, был очень интересный магазин с экзотическими фруктами – тут можно было купить шишку ананаса…

– Тут во дворе в громадной коммунальной квартире жил мой школьный товарищ…

– Там – придворная булочная, правее народный суд, где я разводился со своими женами, а вон там я родился и долго жил в комнате, окна которой выходили на улицу…

– Дом постройки примерно 1901 года, доходный дом с двумя квартирами на каждом этаже.

– Такие большие квартиры?

– Не такие уж и большие. В громадном доме Дриттенпрейса по фасаду всего две квартиры – коридорная гостиничная планировка. Видно, что там на втором этаже квартира перестроена в игровой клуб…

– А здесь вон те два окна – за этими окнами я провел мои детские годы после возвращения из эвакуации. Тут всего три парадные комнаты по фасаду и три комнаты для прислуги окнами во двор.

– Стены толщиной боле полуметра – я клал подушку со старинного кресла на подоконник и ложился на нее. Почти весь умещался, и смотрел на улицу – на трамвай, на машины. Представляешь, здесь ходил трамвай, и остановка была прямо под окнами!

– Да, в те времена улица была с двухсторонним движением – можешь себе представить! И шум не мешал мне спать…

– Во дворе стоял одноэтажный флигель – наверное, для семьи дворника, а жили там две семьи с удивительными девочками-двойняшками… Там теперь вон тот новодел… А еще во дворе был длинный кирпичный сарай, разделенный на отдельные ячейки по числу квартир, причем с подвалами. Там держали картошку, складывали ненужные вещи, а мы лазили на чердак и там… В общем, там мы играли…

– А в доме жили сын и дочь бывшего хозяина этого доходного дома, и я с ними был знаком. Сын учил меня фотографии…

– Дальше далеко не пойдем, а чтобы не переходить улицу поверь мне на слово, что на том небольшом доме есть – а может быть уже была? – надпись «Медсанстрой». Тоже памятник послереволюционного строительства. А вон там, во дворе, гостиница «Урал» – гостиница партийных работников, засветившаяся в ряде мемуаров. А теперь обычная частная гостиница без особых звезд…

– Сюда, сюда. Это один из проходных дворов моего детства. И мы выйдем на другую улицу, хотя на самом деле – переулок. Раньше эти дворы были тихие-тихие, это теперь тут размножились машины и ракушки. И раньше не было ни единой машины у тротуара…

Они свернули в низкую арку, над головой на сводчатом потолке виднелись какие-то металлические пластины и крупные гайки, а шаги отдавались негромким эхом…

– Это очень старые бани. А через этот проход можно попасть в следующий переулок…

Он подсадил ее на высокую ступеньку, и они оказались во дворе, окруженном старинными зданиями, и со странным стеклянным фонарем на асфальте – стекло запотело и оттуда доносился какой-то шум.

– Это все от бани. А арка выходит на следующий переулок, тоже носящий название улицы – тут несколько достопримечательностей. Если отбросить те, что из моего детства, то останется мемориальная квартира великого художника, о которой я тебе уже говорил, да институт с мировым именем офтальмолога…

– Гельмгольца?

– Да. Его старинная усадебная частью выходит вон туда, на широкое Садовое кольцо… Я тебя уже замучил?

– Ты не мог бы появляться почаще и вываливать на меня за один раз поменьше информации?

– Если бы мы пошли с тобой направо, то пришли бы опять на Покровку. Но на углу нет старого здания кинотеатра – там тоже был небольшой зрительный зал был на втором этаже и там я впервые тискал девочку… Теперь там здание крупного современного кинотеатра. И с этим местом было связано многое в моей жизни… А кругом там – памятник на памятнике, и не только из моего детства… В приходской книге несуществующей теперь церкви есть запись о рождении моей мамы… Но мы пойдем налево.

– Слушай, я чего-то не понимаю, или… Что случилось?

– Не обращай внимания. Просто я очень давно не был в этих местах. А вон в том доме я тоже… тоже жил некоторое время…

– Садовая теперь тоже другая, забитая машинами… Но кое-что осталось. Обернись. Что видишь?

– Старый дом, подъезд… Как будто дом зажат с боков другими…