Самоосознание. Рассказы

Самоосознание. Рассказы
Марк Шувалов

Мета-сборник «Самоосознание» включает в себя три сборника по 11 рассказов. Все они со счастливым концом, так что читатели с повышенной тревожностью могут ни о чем не беспокоиться.

Самоосознание

Рассказы

Марк Шувалов

© Марк Шувалов, 2024

ISBN 978-5-0065-1621-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Самоосознание

Предисловие

Самоосознание – это, прежде всего, постижение своей чувственности как способности ощущать мир через органы чувств, проникновенно и открыто. Это проявляется в глубоком восприятии окружающего, способности к сопереживанию и эмоциональной реакции на происходящее. Данное качество делает жизнь более насыщенной и цельной, обогащая её разнообразием переживаний и ощущений. Ведь чувственность не ограничивается лишь физическими ощущениями, она также включает в себя способность к эмпатии и пониманию чувств других людей. Это позволяет человеку более глубоко взаимодействовать с окружающими и понимать их потребности, что является важным аспектом межличностных отношений.

«Каждый раз нужно прыгать со скалы и отращивать крылья по пути вниз».

Рэй Брэдбери.

Сборник Презумпция

Презумпция – это предположение, которое считается истинным до тех пор, пока его ложность не будет бесспорно доказана.

1. Означивание

Означивание – базовое понятие постмодернистской концепции текстовой семантики, фундированной отказом от идеи референции, фиксирующее процессуальность обретения текстом смысла, который исходно не является ни заданным, ни данным. Эта установка основана на радикальном отказе философии постмодернизма от презумпции логоцентризма, предполагающей наличие глубинного исходного смысла бытия.

***1

Он растерял почти всех друзей и знакомых, ни с кем не общался и даже с членами своей семьи разговаривал кратко, только о бытовых делах. Я старик, думал он, незачем мне обременять их глупыми и никчемными словами. Слова, которые рвались из него, он записывал на своем ноутбуке на листочках программы «Заметки». И когда этих листочков скапливалось слишком много на экране, он перечитывал их и кое-что вставлял в текст, а потом удалял с экрана уже использованные. Текст его прирастал. С некоторых пор он стал делать его резервное копирование, потому что чуть не потерял все написанное после того, как система дала сбой и произошла полная перезагрузка. Хорошо, что в последний момент перед этим ворд автоматически сохранил копию файла.

Потом он обнаружил, что ежедневно копия текста перенаправляется на почту старшего внука.

– Ты читаешь мои заметки? – спросил он Егора.

– Если ты против, я прекращу и уберу настройку переадресации.

– Нет, я не против. От тебя у меня нет секретов.

– Ты уже написал довольно много. По объему тянет на средний роман.

– Никакой роман не может вместить такую длинную, как у меня, жизнь, в которой было много разных периодов.

– Ты здорово пишешь, я читаю с увлечением.

– Хорошо, если так. Я рад.

– Но ты ведь не описываешь просто события своей жизни. Это наверно трудно? Как я понимаю, это некое переосмысление прожитого.

– Ты прав. Я пишу не воспоминания, а то, что рождает мое подсознание. Иногда, перечитывая, и сам удивляюсь – я ли это написал.

– А Ангелине ты даешь читать свой текст?

– Она читает его. Но боюсь, вдруг она воспринимает его болезненно. Ведь поначалу, когда я приступил к нему, то почти уверился, что у меня начинается Альцгеймер.

– Ты абсолютно адекватен, не наговаривай на себя. Для меня ты гениальный писатель.

Егору уже 25, ему можно верить, думал Витольд, сидя в кресле перед окном, в котором видел дерево и все смены сезонов на нем. Листья… они как слова, опадают, распускаются и вновь зеленеют. И создают образ дерева – весенний, летний, осенний. Зимой без них оно умолкает, остается голым и умирает на время, но каждой весной возрождается вновь. И так до тех пор, пока на дереве смогут появляться листья. Такие наивные и на первый взгляд бесполезные. Ведь порознь они несут только функцию означивания предметов, явлений и т.п., а написание текста – это вкладывание в него смысла, но не того, который можно при прочтении автоматически восстановить, а пространство для интерпретации многих смыслов.

Значит ли это, что записанный текст, составленный из слов-листьев, это продление моей жизни, поскольку смысл, который я вкладываю в него, может быть многократно интерпретирован и означен теми, кто будет его читать, думал Витольд. Хотя, зачем мне эта корысть? Да, жизнь многогранна и неоднозначна даже в самых простых своих актах, но для меня смысл каждого события, произошедшего со мной, вполне ясен и определен. Или нет? Я давно дистанцировался от страстей, которые затуманивают мозг, и вижу суть явлений четко и ясно. Мало того, с возрастом я научился воспринимать всю многогранность явлений. Хотя, что это мне дает? Лишь распыление мысли на сотни и тысячи ощущений и их нюансов. А ведь это помеха в поиске и вычленении главного, самого ядра каждого явления. В молодости я рвался к любви – она была для меня главным смыслом. Ни любовь к истине, ни чистое знание, ни сохранение достоинства, ни сама жизнь, как существование тела. И к чему я прихожу сейчас? Убрав все наносное и сиюминутное, я понимаю, что в тысячах моих порывах и желаниях всегда жило только стремление к любви. Спал ли я, ел, пил, думал ли о чем-то, пытался ли чего-то достичь в профессии, вникал ли в науки – главной была лишь она одна. Для меня лишь она являлась жаждой и формой жизни. Лишь бы та, для которой я живу, была спокойна и счастлива.

Витольда лишь слегка порадовало то, что старший внук читает его текст. Мысль Витольда соскользнула опять к жене. Ведь, в сущности, он писал только для нее. Лишь она могла воспринять смысл, который он действительно вкладывал в этот текст, а не сотни его интерпретаций, которые могли быть восприняты другими людьми.

Входить к ней в комнату он старался, только очистив свой разум от любых наслоений и даже от текста, который все-таки являлся глубоко корыстной попыткой обозначить себя в этом мире. Ангелина слишком хорошо его чувствовала. Он приходил обычно, когда она распускала свои длинные волосы и медленно расчесывала их перед сном. Он так любил эти минуты, когда она была беззащитна и расслаблена, когда не могла язвительно ответить ему на что-то, поскольку имела своевольный характер. Да и 15 лет разницы давали себя знать. Для него она так и осталась желанной молодкой, способной завести его даже в семьдесят лет безо всяких стимуляторов. В свои 55 она выглядела цветущей, потому что очень следила за внешностью.

– Витольд, мне не нравится, что ты так надолго оставляешь меня одну вечерами и что-то пишешь.

– Прости, дорогая. Я брошу это занятие, чтобы быть с тобой чаще.

– Совсем бросать необязательно, если оно развлекает тебя. Но мне хочется, чтобы ты улыбался, а, посидев за ноутбуком, ты становишься угрюмым и слишком сосредоточенным на чем-то, что мне неизвестно. Поэтому я тревожусь.

***2

Егор жил с матерью и отцом, старшим сыном Витольда, и с бабушкой, его первой женой. Витольд ушел от нее, когда еще даже не знал Ангелину. Он десять лет ни с кем не встречался и жил один, хотя был молод. Ангелину он встретил, когда ему исполнилось 35, а ей 20. У них родилась дочь, которая выросла, удачно вышла замуж в 18 лет и подарила им внука. Сейчас Мирону 12 лет, и он пытается быть самостоятельным. Витольд боготворил жену, а к детям и даже внукам относился спокойно, если не сказать прохладно. Он воспринимал своих детей незрелыми, а внуков вообще недорослями. Даже Егора. Хотя и младший был не промах. Но Витольда это нисколько не занимало. Он и сам в юности имел неугомонный характер, но по-настоящему поумнел и осознал себя только к 30-ти. Поэтому поверить в то, что его внук Егор уже вполне осознанная личность, не мог.

Витольд растерял желания. Стал равнодушен к вкусной пище. На завтрак ел обычный ржано-пшеничный хлеб, немного сливочного масла, сыр. Иногда отварное яйцо с мягким, но не жидким желтком, так называемое яйцо-8 минут. Ангелина готовила ему каши, и он ел их, но только в угоду ей. В супе ему она обязательно накладывала пару кусочков хорошо проваренного мяса. Впрочем, он всегда был неприхотлив и вполне мог обойтись без разносолов, хотя и любил вкусно поесть.

Он помнил свое одинокое существование после развода с первой женой, поэтому чрезвычайно ценил свою жизнь с Ангелиной. Потому что с ней он все время ощущал любовь – ее и свою. Даже когда она сердилась и ругала его за что-то, он пытался поймать ее руки и поцеловать их. И после этого она тут же замолкала, растерянно глядя на него.

– Ты стыдишься моей искренности? – спрашивал он.

– Нет, меня изумляет, что ты все тот же, каким я встретила тебя. Я ведь злобная фурия…

– Ты самая прекрасная фурия на свете.

Сегодня он увидел в окно, как она опять встретилась с Егором, и они что-то обсуждали на скамейке в сквере недалеко от дома. А потом, когда она вернулась, то поглядывала на Витольда.

– Опять говорили о моём здоровье? – спросил он.

– Как ты?… Вовсе нет. Обсуждали твой текст. Он многого не понимает в нем.

– И что, ты объясняла ему трудные места?