Геммы. Орден Сияющих

Она сунула ноги в чулках в грубые башмаки, на плечи накинула шаль, что заботливо привез из управления Петр Архипыч, и, поеживаясь от сквозняков, что гуляли меж открытых для «дезинфекции» окон, побрела в соседнее крыло. Там она без труда отыскала нужную дверь – дубовую, окованную железом, и со скрипом ее отворила.

Полуденный свет золотил кипенно-белую ткань и желтоватые от многочисленных стирок повязки. Крупные руки брата, лежащие поверх покрывала, казались лишенными сил. Грудь вздымалась тяжело и рвано. Норма закусила губу, заметив на ней свежее пятнышко крови.

Шпага Рахель пробила Лесу легкое, и с тех пор рана никак не желала затягиваться. А брат не просыпался. И с каждым днем его лицо все бледнело, по капле теряло краски, будто из него утекала сама жизнь.

Норма присела на край койки, взяла его руку в свою и, несмотря на тянущую боль в разорванных связках, сжала. Ей так хотелось, чтобы Лес почувствовал ее прикосновение сквозь сковавший его сон.

– Проснись, пожалуйста, – прошептала она одними губами. – Мне страшно без тебя.

Но Лес, конечно, даже не пошевелился. Только скользнула капля пота по виску. Брат точно замерзал изнутри – его кожа стала гораздо холоднее, чем обычно.

Норма стиснула челюсти. Целительница говорила, что больных, даже спящих, нельзя расстраивать. Что для выздоровления нужно «настроиться на позитив», что бы это ни значило. Потому Лазурит быстро вытерла глаза и вымучила улыбку.

– Все будет хорошо. Ты ведь самый сильный из всех, кого я знаю.

Вернувшись к себе в келью, Норма застала там целительницу. Та, видимо, уже давно ждала свою пациентку, а потому встретила ее, недовольно притоптывая ногой.

– Лучше бы ты на свежий воздух вышла, – проворчала мистерика. – Нет, ходишь, бациллы собираешь. Вот. – Она указала рукой на кровать. Там обнаружилась наклонная деревянная подставка на ножках, свеча, флакон чернил, перо и несколько листов бумаги. – Разминай пальцы, пока не восстановится мелкая моторика. Иначе до старости будешь как курица. – Она скрючила пальцы, изображая возможные последствия. – И чтоб до ужина вышла на улицу! Я проверю.

Посчитав свой долг выполненным, она взметнула серыми юбками, какие носили здешние смиренницы, и вышла вон.

Норма приблизилась к подставке и перво-наперво отложила в сторону бесполезную для ее глаз свечу, затем осторожно провела рукой по чистым листам. Что же ей писать? Не мемуары же. И не рапорт. Хотя…

Она взяла гусиное перо, неловко пристроила его в пальцах и обмакнула оточенный кончик в чернила. С пера на бумагу тут же плюхнулась жирная клякса. Ругаясь вполголоса, Норма свернула испорченный лист и написала на нем несколько слов на пробу. Было больно, и буквы выходили кривые и разномастные, они скакали и заваливались друг на друга, точно она только начала осваивать грамоту в монастыре. Аз, буки, веди, аккуратно, в ряд. Немного освоившись и исписав черновик вдоль и поперек, Норма взяла чистый лист.

– Теперь – рапорт! – пробормотала она, чувствуя, что наконец-то занята делом.

«Милый Петр Архипыч! Сделайте милость, заберите меня из лазарета обратно в сыскное, нету никакой моей возможности…»

Норма в изумлении уставилась на вышедшие из-под пера строки. Это что за слезная мольба? Нет, так не пойдет. Оторвав верх от листа, она начала заново.

Завершив рапорт, она хотела было настрочить гневное письмо Илаю, в котором высказала бы братцу… Но, увы, не зная, куда его отправлять, Норма выдохнула через нос, чтобы успокоиться, и решила не переводить зря бумагу. В задумчивости она постучала пером по губам. Кому бы еще написать? Так мало она знает адресов…

И тут на память пришла одна надпись, сделанная уверенной рукой в ее рабочем блокноте: «Лейцфершт, Вьерстап», последняя то бишь верста. Там располагалось учебное заведение капурнов, которым управляла Настасья Фетисовна. Пожалуй, ей можно и написать. Вот только о чем спрашивать? Какие-такие новости сообщать?

Тут она ахнула и уронила перо – судорога скрутила правую кисть, скрючила каждый палец. Поскуливая, Лазурит принялась разминать раненую руку, пока боль не отступила, а суставы снова начали разгибаться.

«Видимо, перетрудила», – с досадой поняла Норма и только тогда заметила, что за окном уже начали понемногу сгущаться тени. Вспомнив, что она обещала целительнице выйти на воздух, Норма бросилась одеваться. До ужина она успеет.

Сбежав по каменным ступеням, она от души втянула носом воздух – удивительно свежий после переполненного конскими ароматами города. Казалось бы, по Каменецкому тракту отсюда до площади Серафимов всего несколько верст, а до Школярского округа, куда любил сбегать Лес, и вовсе рукой подать, а дышится здесь совершенно иначе. Улыбнувшись накатившим невесть откуда светлым воспоминаниям, Норма поплотнее затянула узел шали под подбородком и зашагала в сторону часовни.

Монастырь Крылатого Благословения, служивший им домом на протяжении многих лет, был местом людным и работал точно какая мануфактура. Впрочем, он ею отчасти и являлся. Помимо взращивания геммов здесь пекли особый хлеб и варили пиво в отдельных помещениях. Доступ туда был настолько строго запрещен и так свирепо охраняем, что даже мальчишки, которым было в удовольствие дергать огра за усы, попробовали хмель только после выпуска. Кроме пекарни и пивоварни здесь также имелась свечная и мыловаренная мастерские, что обеспечивали нужды не только монастыря, но и прочих церквей столицы и окрестностей. А еще лазарет, учебный корпус, плац, библиотека, жилые помещения для священников и наставников… И все это в окружении крепостной стены в семь саженей с четырьмя круглыми башнями по углам – настоящий городок в пределах другого города, что был несоизмеримо больше и сложнее устроен. Но до восемнадцати он был для Нормы и остальных целым миром. Домом.

Обхватив себя за плечи, Норма с улыбкой крутанулась на месте – но вдруг остановилась. На ум пришло то видение, то… воспоминание. Бездна зазеркалья, зубастая пасть на безглазой лиловой морде, суставчатые пальцы чудовища… Мирочерпий. Он назвал ее по имени, верней даже, дал ей новое. И глиптики кругом. А в руках – горячие, влажные, окровавленные… Она зажмурилась. Нет-нет, то, должно быть, морок. Ну и что, что она не одна его видела? Силы мистериков и демонов неизвестны досконально, мало ли кто пытался выбить их из колеи. Вот только зачем? И почему в ту ночь они с Лесом потеряли и брата, и младшую сестру?

Норму пробрала дрожь. Она знала, что от демонических мороков поможет посещение церкви. Как давно она там не была? А ведь раньше они все стояли утренние молитвы каждый день. Возможно, защита серафимов ослабла от их, геммов, безответственного отношения?

Скользнув меж приоткрытых дверей часовни, Норма методично обошла пустующее в этот час помещение, кланяясь каждой статуе великих серафимов, что сражались за людей в Страшную Годину, и подновляя гвоздичное масло в лампадках. Униглаг, Изазаз и Гебабал смотрели, как ей казалось, с легким осуждением, чего раньше за деревянными, изукрашенными золотом и перламутром истуканами не водилось. Хотя Норма сделала все правильно, облегчения она так и не почувствовала.

Все же видение… или воспоминание?

Снаружи постепенно удлинялись тени. Желая как следует проветрить тяжелую от дум голову, Лазурит наметила дойти до укрытых снегом огородов монастыря и уже там повернуть обратно. Уткнувшись взглядом в неприветливое, окутанное облаками небо, она и не заметила, как ее башмаки вместо утоптанной тропы застучали по деревянному настилу.

– Кадет Лазурит Норма! – раздался окрик.

Едва заслышав этот громовой окрик, она тихо ахнула и вытянулась струной, вперив глаза в пространство перед собой и не шевеля ни единым мускулом. Эта привычка не успела выветриться. Послышались тяжелые шаги, затем громкое, точно ходящие мехи, дыхание, и вскоре в поле зрения обмершей Нормы появился ее ночной кошмар – куда уж там чудищу из видения! – наставник по атлетике Прохор Малахит. Уже после выпуска, сидя однажды в трактире и изрядно расслабившись, они с остальными порассуждали и пришли к выводу, что тот учил их в первую очередь беспрекословному подчинению, а уж во вторую – умению обращаться с собственными телами, превращению их в орудия. И вот подчинять ему удавалось прекрасно. Норма чувствовала, как каждая ее пора источает страх, но не могла шевельнуть и пальцем. От наставника исходили алые волны.

– Так-так… Значит, вернули порченый товар. С позором. А? Отвечай, вернули?!

– Никак нет, господин наставник! – Слова сами слетали с губ без участия разума. Мышцы спины напряглись до предела, разворачивая плечи. – Кадеты Лазурит и Яшма пребывают на лечении в лазарете!

Прохор с подозрением всмотрелся в ее неподвижное лицо.

– В лазарете, значит? Раненые бойцы?

– Так точно, господин наставник!

Неужели обойдется? Неужели пощадит?..

Прохор кивнул и заговорил снова, впечатывая Норму в плац каждым словом:

– Что-то Диана в лазарет с вами не угодила. Раз позволили себя ранить, значит, не смогли дать отпор. Раз не смогли дать отпор, значит, слабые! – С этими словами от пребольно ткнул ее дубленым пальцем под ключицу. Норма стиснула зубы, не позволив вырваться и звуку. – Раз слабые, значит, порченые! Мало я вас гонял! А ну пошла десять кругов вокруг корпуса! Бегом.

Норма непонимающе вскинула на него глаза. Как десять кругов? Она ведь уже не…

– Оглохла?! – рявкнул Малахит, жутко темнея лицом. – Как пробежишь, устрою тебе учебный бой с нынешними щенками. Пшла, я сказал! – и треснул ее ладонью между лопаток.

Охнув, Норма припустила по знакомому маршруту. Проносясь по плацу, она мельком увидела красные от морозца лица младших геммов. Те замерли. Мальчики и девочки провожали ее взглядами со смесью страха и любопытства. Лазуриты, малахиты, яшмы… Неужели и над ними провели сингонию?

Деревянные башмаки не были приспособлены для бега и норовили слететь с ног, оставив ее босой. Свернув за угол учебного корпуса, Норма проковыляла еще с десяток саженей, постепенно снижая скорость. И почему она вообще побежала? Неужели не могла сказать, что теперь подчиняется другим людям и Прохор ей больше не указ?

Нет, не могла. Вколоченная за годы привычка оказалась сильнее.

Оглянувшись через плечо, она убедилась, что за ней никто не следит, и решила малодушно сбежать. Нет, не так, – тактически отступить обратно в лазарет. Там ее не выдадут. Вот только идти надо скрытыми тропами.

– Норма! Какая встреча!

Она замерла на середине шага и только тогда заметила на скамейке под грушевым деревом наставника по логике, Ксавелия. Немолодой Турмалин помахал ей сухой кистью, убрал книгу, которую читал до этого, под мышку и приблизился широкими шагами.

Норма несмело улыбнулась. Ксавелий ей всегда нравился. Он был большой выдумщик и, кроме штудий, одобренных настоятелем монастыря, все норовил преподать подрастающим геммам что-то особенное из того, что знал сам. А знал он немало. На памяти Нормы он порывался ввести в их обучение дискуссии о морали и риторические дебаты. Все его дерзкие инициативы неуклонно пресекали, но он не сдавался. В отличие от наставников по закону мирскому, серафимовым заветам, истории, грамоте, счету и статистике он пытался подавать материал увлекательно и зачем-то интересовался их мнением. Они с братьями и сестрами поначалу робели, но потом начали получать от бесед с ним настоящее удовольствие.

– Норма-Норма. – Ксавелий растянул тонкие губы и покачнулся на пятках. Его свечение было ровным, мирно-зеленым с проблесками живого оранжевого участия. – Умница Норма. Смотрю, похорошела, а взгляд будто стал еще серьезней. Я так понимаю, не по собственной воле здесь? Да-да… Судя по траектории движения, скрываешься ты от многоуважаемого Прохора, а направляешься в лазарет. Ранение? Вижу, рука. Не перелом, вероятно, растяжение? Нет, с растяжением туда бы не отправили. Разрыв связок?

– Вы, как всегда, правы, – кивнула с улыбкой Норма.

– Полноте, всегда, – хмыкнул Ксавелий. – Когда вам было четырнадцать, а именно восьмого василька, во время послеполуденной беседы о моральных дилеммах вы яро доказывали мне, что я не прав, раз ставлю благо общества выше блага индивидуума. И знаете что?

Норма удивленно склонила голову набок. Она и забыла, как поразительно остра его память. Только сейчас она сообразила, что это, вероятно, его особый талант гемма.