Перевернутое сознание

«Знаешь, Диман, что я усвоил, когда заканчивал школу?»

«Ну?»

«Что в этой жизни ты почти ничего не представляешь, что полагаться нужно в основном на себя, а также то, что все в этом голимом мире может измениться моментально и стать совсем другим».

«Спасибо, друг». – У меня в горле встал комок при этих словах (надо же, кто-то оказал мне помощь, можно сказать за даром?! Прекрасно, что есть еще такие люди, а еще лучше когда они рядом с тобой!).

Мы пожали руки друг другу.

«А зачем тебе деньги-то?»

«Мне надо съездить в одно место напоследок».

«Напоследок? Ты говоришь так, словно собрался умирать».

«У меня была бабушка, которую я очень любил, – продолжал я, – и мне хочется съездить в то место, где она жила».

Потом Лом ушел, сказав, чтобы я брал подушку и покрывало из шкафа, и все опустилось в тишину. Я опустил голову на подлокотник дивана и вздохнул. Чувствовал я себя получше, чем обычно. Ощущал в себе некую силу. Это потому, что мы поговорили. Разговор дает силы, внушает уверенность и в какой-то степени бодрит, подобно крепкой чашке кофе в раннее утро перед работой или сраной учебной мозгомойкой. Таково действие разговора особенно еще тогда, когда говоришь об этой жизни и делишься своими чувствами, эмоциями, переживаниями, а порой и страхами. Но что самое поганое и неприятное – нечасто можно найти того, с кем можно так поговорить.

Я сходил сделал себе еще одну чашечку кофе, и потом пошел дождь. Он был довольно сильный. Обильный летний вечерний дождь! Я вырубил телек и стал смотреть на дождь, идущий за окном. Я был спокоен и ощущал некое приятно греющее тепло – так почти всегда, когда ты не по ту сторону стекла: где сыро и промозгло.

Отпивая маленькими глотками кофе и потирая закрывающися глаза, я про себя сказал Лому спасибо, что он меня не вышвырну, а то я мог бы быть по ту сторону стекла.

Допив кофе, я отправился умыться и помыть наскоро башку и еще некоторые «секретные» местечки. Я чертовски вонял. Проделав все эти процедуры, мне стало получше, и я не ощущал себя бомжом. Я достал покрывало и подушку из шкафа, стянул грязную одежду и растянулся на диване, зевая и чувствуя приятный холодок, а также слыша, как барабанит дождь.

Я подумал о Нэт, улетая в сон. Подумал о завтрашнем дне. Мне стало страшно. Сердце забилось сильнее. Мне не хотелось, чтобы наступало завтра. Я очень-очень хотел, чтобы всегда длилось сегодня.

21 июня

Совершенно не могу сказать, что было вчера. Это вырезали из моей памяти, подобно тому, как ребенок вырезает сраную подделку из цветной бумаги на уроке труда, так и мой долбанный день. Его точно никогда и не было, будто я не жил его.

Было жутко страшно. Я чувствовал, что ОНИ рядом. Видел на скамейке автобусного вокзала два человеческих пальца (мезинец и указательный) в луже темной крови. Затем на меня посмотрел старик, сидевший на трубе с сумами и залыбился, обнажая желтые зубы. Я щзнал, что это или один из Фрэссеров, либо МАРИОНЕТКА.

Когда купил билет до деревни, где раньше жила бабуля стала полегче. Я ушел в сторону от толпы, чтобы не попасться кому-либо на глаза. Наконец тетка через этот говеный микрофон объявила о посадке на автобус до Руэсо (так называлась деревушка, где я провел самое прекрасное время в моей жизни, где жил мой самый близкий друг, где я чувствовал себя живым и ощущал покой).

Мое место было у окна. Всю дорогу, пока мы уезжали из Альпвилля, я наблюдал за снующими туда-сюда людьми, куда-то торопящимися. Кто-то из них чесал на работу, кто-то, возможно, бежал в магазин, а кто-то, должно быть, просто болтался от нефига делать на улице (как, например, несколько подростков моего возраста, ошивавшихся у продуктового магазина и надеявшихся срубить бабла у кого-нибудь юного лоха). Когда-то мы уже почти выехали из города, я увидел женщину лет двадцати семи на остановке. Это была жуть! Коротенькое платьице типа а-ля деревня, сандалии на каблуках, огромные ляшки, а самое главное (у меня у самого дыхание спирает, когда я пишу эти слова, а также хочется дико заржать, подобно спятившему ослу) огромные сиськи, напоминающие длинную вытянутую дыню, которую еще называют торпедой. Две здоровенные вытянутые дыни, которые прямо вываливались из платья (большая их часть была наруже, а спрятались лишь конгчики боеголовок). Когда я смотрел на нее, то она отвернулась, точно заметила меня. Мне казалось, что ей самой даже было неловко из-за своих огромных дынь, которые чуть не доходили до пупка. А ведь ей не было и тридцати!

Да-а-мочка, ну у вас и товар! Вы чем их подкармливаете, а? Или, может, специальными сиськостеройдами баловались?

Я прыснул от смеха. Старик, сидевший рядом со мной и обливавшийся потом, глянул на меня. Мне было плевать. У меня поднялось настроение, и чувствовал я себя круто. Ни одной дерьмовой мысли в голове. Спокойствие и щекочущее чувство радости. В мыслях снова всплыла дама с «дынищами», а потом как она отвернулась, якобы заметив меня. Я снова затрясся от смеха. Сдавил рот, чтобы не заржать на весь автобус, точно обколовшаяся гиена. Настроение у меня было на все пять с плюсом, но как всегда бывает вскоре оно упало чуть ли не до нуля, и мне стало чертовски тошно, казалось, что внутри все было сплошным рубцом, который так много раз резали, что чувствительности в нем не осталось вовсе.

Когда я вышел из автобуса на пустынной остановке, то мне стало как-то чуток страшновато. По обитой дороге пронеслась машина, оставив в моих ушах свистящий звук. Я поглядел на дорогу, уходящую вдаль. И снова мне стало страшновато. Пустынная дорога, с обеих сторон поля, на которых чуток деревьев, и один чувак – прямо сцена из фильма ужасов. Того и гляди сейчас выскочит псих с бензопилой или топором и понесется за мной, вереща точно взбешнный кабан.

Я вспомнил даму с «дынями», и меня снова пробрал смех. На этот раз я заржал во всю мощь, не сдерживая себя.

До Руэсо надо было идти через поле около двадцати минут, как я помнил. Поле уже было не такое пышное, как раньше. Было полным-полно канав, всяких склянок и каких-то тряпок. Из земли торчали краны, которые раньше использовались для орошения, но сейчас заржавели и были покорежены. Я прошел через пару домиков, где лежало пару собак, разомлевших под солнцем, и пара коров щипала траву. Дальше я шел через тропинку, идущую вдоль небольшего леска. Там был также небольшой пруд с левой стороны от меня, а в правой стороне деревенская парачка забавлялась в кроне деревьев, каждый догадается чем. Если бы я наткнулся на такое раньше, когда был юным пацаном, то это для меня было бы чертовски интересно, но теперь это у меня не вызвало никакого восторга и интереса – лишь ярое желание убить этих вонючих трахальщиков, распилить на долбанные кусочки. Разумеется, окажись у меня пила Кожаного Лица, я бы вряд ли, что сделал, но в тот момент желание у меня было ярое.

Мое настроение начало падать. Я ожидал, что знакомая месность поможет мне, успокоит, но у меня лишь возникало чувство печали, горечи и разочарования, потому что тот образ (прекрасный, девственный образ) деревни и ее местности, где я провел замечательное время, разрушался все больше (как в один из разов, когда я бывал здесь один давно уже, но тот раз уже вытерся практчиески из памяти). Прошел пару картофельных участков, на которых колорады жрали картошку, пьянствовали и трахались во всю, а когда им это надоедало летели на другие участки, чтобы там делать то же самое.

Тропинка уходила вниз, а потом поднималась в горку около огородов. Я вспомнил, как мы залезали в огород, чтобы надыбать огурцов или помидов (пусть и гнилых), чтобы закусить, когда будем пить самогон, который надобыл Гена.

На худой конец, луком закусим. – Предложил кто-то.

Сбрендил что ль? Так делают только алкаши драные!

Наконец вскоре должен был показаться дом, где раньше жили бабуля и дедушка. Когда я его увидел, то у меня внутри все упало. Мне стало грустно и захотелось уйти. Он весь покорежился. Окна были выбиты, в некоторых окнах вообще не было ставней. Краска на нем все облупилась и поблекла, а вокруг дома был почти буран. Я постарался воскресить образ дома в мыслях, и мне это удалось. Услышал голос бабули, крики петухов, лай собаки, крики ребятни – все было таким живым. Сейчас же все словно умерло, Руэсо походила на деревню-призрак. Естественно, здесь доживают свое старики.

Я ощутил нестерпимую усталость и захотел свалить отсюда. Все, во что я еще как бы верили, или надеялась в каком-то смысле, распалось… у меня ничего не оставалось в реальности. ОДНИ ВОСПОМИНАНИЯ… ПОКА И ТЕ НЕ УМРУТ.

Старики посматривали на меня с опаской, пока я шел вдоль домов. У меня осталось чуток деньжат, и я купил бутылку пивка, коробок спичек и две сигареты.

Я решил курнуть перед этим и выпить пивка. Думаю, Александр не думал об этом тоже, он просто насрал на это глубоко. Я поступлю точно также.

Устроившись около пруда, напротив которого не так давно сношались, я откупорил бутылку при помощи железяки, которая валялась на берегу, и отхлебнул пива. Приятный вкус с горчинкой. Допив пиво, я спокойно поднялся (перед этим убедившись, что две сигареты, которые лежали до этого у моей задницы на коробке, не испарились бесследно), подошел к железяке и треснул по ней бутылкой. Потом я положил на песчаную землю осоклок от пивной бутылки, который остался в моих руках после того, как я треснул бутылкой по железяке, и начал снимать с себя одежду. Сделав это, я поднял осколок от пивной бутылки (при этом я не чуть не ощущал дрожи или страха – совершенной спокойствие), вытянул руку Франкенштейна, крепко сжал в кулак, а потом что было силы провел пивным осколком по сгибу руки. Почувствоал вначале боль, потом она прекратилась, наступило жжение, а затем даже приятная теплота, которая струилась из згиба руки и шла из нее куда-то еще, падала из меня. Я взял с печка сигареты и коробок спичек, оставив алую лужицу. Засмеялся. Вероятно, давала действие порция алкоголя. Сунул сигарету в рот. Чиркнул спичку и поднес к сигарете. Она потухла, пока я успел раскурить сигарету. Говеный я был курильщик! С третьей спички, мне удалось закурить.

Теперь я умру от рака легких, – что за сраная мысль.

Я зашел почти по колена в воду и сел, чтобы вода покрывала руку.

Я что убил ДУБЛИКАТ отца? Нет, я этого не делал. Лишь думал, но это было давно. Я решил забыть о нем и никогда ен вспоминать, потому что это уже не мой отец, это МАРИОНЕТКА этих монстров.

Думаешь?

Я не убивал его!

Да. И ДУБЛИКАТ мамаши. Положил ей на лицо подушку.

НЕ-ЕТ!

Мне захотелось бежать, но я не мог. Мысли буквально жрали меня. Я подумал о Нэт, которой был больше не нужен, подумал о бабуле и о мягкой простыне на постели, а также о запахе жареной картошки, которую бабуля так первоклассно жарила, и которую я всегда прихлебывал нежным вкуснейшим коровьим молоком.

Были мысли о Рике, но я их отмел. Подумал о выпускном, который вскоре будет у этих уродов чокнутых. Потом они будут веселиться как полудурошные, а после будут пыжиться поступить в эти высшие исправительные учебные гадюшники, в которых учат лишь говну и заваливают отстоями мозги людей, которые еще и платят деньги за это (вернее, их дерущие себе жопу родители).

По воде кто-то проплыл. Я не рассмотрел. Перед глазами плывет, все крутится. У этого существа кажется темная спина в каких-то язвочках и шипиках, а также длинный склизкий хвост. Неужто он обитает в пруду? Мне надо…

ИЗ МЕДИЦИНКОЙ КАРТЫ,

ПОМЕЩЕННОГО В ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ ЛЕЧЕБНИЦУ г. АЛЬПВИЛЛЯ

ДМИТРИЯ ВЕРСОВА:

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПСИХОЛОГА:

Явные признаки шизофрении. Считает, что его преследуют какие-то существа, которых он называет Фрэссерами. Склонность к членовредительству,о чем можно судить по порезам на руке, которые обнаружены при первом осмотре. Страдает раздвоением личности, что было явлено в его поведении при наших беседах. В одни дни со мной говорил Дмитрий Версов, который был относительно спокоен , а также немного робок и боязлив в некоторых моментах, а в другие дни просыпалась другая его половина – Вансинн. В противоположность Версову Вансинн был уверен полностью в себе, ничего не боялся, не думал о том, что он нем думают другие, его это совершенно не волновало. Вансинн начал поглощать Версова, и об этом даже можно судить по записям на листках, в которых Версов писал о своей якобы жизни на воле, но которая была лишь игрой больного воображения – в этих записях появлялись и записи самого Вансинна, как отдельной личности, которая обладает собственным характером, индивидуальным почерком и жизнью. На лицо борьба между этими двумя личностями. Очевидно, Версов ощущал это и поэтому и совершил попытку к самоубийству, воткнув себе в руку ручку.

Должно быть, все, что описывал Версов в своих дневниках, которые были найдены в его палате под матрасом, является в какой-то степени комбинацией образов и событий, происходивших с ним ранее, и придание им нового оттенка, порой и жестокого. Он преобразовывал их, придавая им факт настоящего – того, чего ему бы хотелось подсознательно, но что он боится превратить в жизнь.

Скорее всего, болезнь Версова начала развиваться после потери им бабушки, которую он сильно любил и о чем часто упоминает в своих записях. Срыв его матери и запой послужили добавочным толчком, а ссора с отцом, которая чуть не закончилась убийством, окончательно расстроило его разум, и , вероятно, в какой-то из этих моментов начал набирать силу Вансинн, стал откалываться полностью от Версова. Также повляила на Версова и реакция его девушки Натальи Шериной на его рассказ о этих существах, которые преследовали его, пытаясь убить… о Фрэссерах.