Перевернутое сознание

После разговора с Натали ощутил себя выжатым, пустым и жалким. Я помог ей, взбодрил, а чувство было такое, точно я сделал что-то плохое (оно было довольно сильным).

Нэт мне не доверяет. Боится меня? Я б не сказал. Просто не доверяет. Не хочет открыть для меня дверь внутрь себя (что бы она сказал мне, если бы я открыл свою дверь: рассказал, к примеру, о тех же фрэссерах?). Наверно, она права. Такой козел и отброс не достоин доверия.

СТРАХ (ХАРТС)

НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ – ОТЛИЧНАЯ ЧЕРТА. НЕОБХОДИМО НАБЛЮДАТЬ ЗА ОКРУЖАЮЩЕЙ ОБСТАНОВКОЙ И ОЦЕНИВАТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ. ЭТО ХОРОШО.

ОДИН (НИДО)

Почему, когда делаешь плохое, то не чувствуешь укора совести или какой-то вины, это даже прикольно; а совершая что-то хорошее, чувствуешь себя выдавленным тюбиком и словно ты говнюк? ПОЧЕМУ?

Отец в этот день не ночевал дома.

У меня будет сходная с Нэт ситуация? Он ее бросит? Наверняка. Рано или поздно.

НАСРАТЬ

Хочу спать. Чтобы все забыть. Ничего не знать.

Чернота.

ТИШИНА. НОЧЬ. МОРОЗЕЦ. ЗАПАХ ЗЕЛЕНИ И СВЕЖЕСТИ. КТО ТАМ ВО ТЬМЕ?

НЕЧЕТКИЙ СИЛУЭТ.

Тук-тук-тук – КОЛОТИТСЯ СЕРДЕЧКО. НЕЗНАНИЕ ТОГО, ЧТО ТАМ В ТЕМНОТЕ, ЗАСТАВЛЯЕТ ТЕБЯ СТРАШИТЬСЯ ЕЩЕ БОЛЬШЕ, ПОТОМУ ЧТО МОЗГ РИСУЕТ УЖАСНЫЕ КАРТИНЫ.

КОГДА ЭТО ПРЕКРАТИТСЯ?

СОН

24 марта

Почти весь день после школы спал с Беном, а потом один когда этот предатель улез на шкаф.

Дремота сковала меня своими невидимыми нитями.

Лень. Тоска. Но самое главное – ЛЕНЬ.

Я устал.

Мне хочется умереть?

25 марта

Другое проявление моих страхов. Фрэссеры? Да. Но не в прямом смысле. Мне не кажется, что меня преследуют и хотят разделаться. Это иное явление моих детских страхов – я в этом уверен. Перевоплощение, боковой вид. Мне кажется, что жить мне осталось один день и завтра меня не станет. Я погружаюсь в пучину этого страха не так часто, как ко мне наведываются фрэссеры. Интересно, чего я больше боюсь фрэссеров или этого страха, который возобладал мной сегодня? Второе. Потому что чувство, что я завтра исчезну так невыносимо сильно, что трудно справиться с ним, а от фрэссеров можно уберечься, соблюдая надлежащие меры предосторожности, которые мне известны.

Только представьте: вам осталось жить один день. Вы обозреваете, что там позади, и не видите ничего особенно приятного. И к чему побуждает вас в этот момент сердце? Сдаться? Бросить все? Насрать?! Да пошло оно все! Лично, меня нет. И я уверен, что и большинство людей наверняка. Хочется исправить часть того, что ты сделал не так, сделать все правильно хотя бы в этот день. Хочется поговорить с семьей. Возможно, к тебе на ум придет сразу все то, что ты упустил и натворил, но сегодня все это стирается, сегодня хороший день (последний день), когда нет места распрям и гневу. Возможно, будет трудно даже заговорить с членами семьи, с которыми ты практически не общался последнее время, но тебе поможет одна мысль: «Если я этого не сделаю – что останется у них на уме обо мне, когда меня не станет? Что я любил орать? Грубить? Был сосредоточен на себе, не замечая их? Был им чужаком? Или же: другом? помощником? поддержкой?». Можно подумать, что один день не скрасит залежавшееся дерьмо лет, но это не так. С хорошим (пусть и не в большом количестве) все плохое уходит на задний план, тускнеет и в итоге забывается. Плохое, как сурово и жестоко, оно бы ни было, умирает, ветшает и разлетается на куски, а хорошее остается в сердце надолго, где продолжает жить и согревать душу.

Поговорить с моим папочкой мне не удалось (да даже если бы он был дома: пьяный и озлобленный, я бы, вероятно, не отважился к нему подойти, пусть бы мне и в самом деле на завтрашний день протягивать ноги). Мама, как только появилась дома, едва доползла до кровати и захрапела.

Линия все движется вниз. Вскоре пересечет линию детства. Я в этом уверен.

Я закутал маму покрывалом, поцеловал в теплую, плохо пахнущую щеку (хоть было и нелегко – но ведь если я не сделаю этого, то новой возможности не представится, потому что завтра ты прямехонько сыграешь в гроб). Когда я это делал, то видел не ДУБЛИКАТ, храпящий на кровати, а реальную маму, маму, которая заступилась за меня, когда отец готов был превратить меня в кровяное желе, мама, которая водила меня в цирк, потому что я то и дело долдонил, что хочу посмотреть на настоящих мишек и увидеть людей в белых облегающих костюмах в блестках, которые исполняют все эти трюки на кольцах и планках прямо у самого купола, да так, что дух захватывает, и кажется, что там не он, а ты сам (а вдруг этот человек наверху сорвется? А вдруг? Страшно. Нет, этого не произойдет).

ОЧЕНЬ ВАЖНО: ПОМНИТЬ ХОРОШЕЕ, А НЕ БЕЗОБРАЗНОЕ. ЭТИ МЫСЛИ ПОМОГУТ НЕ УМЕРЕТЬ И ВЫЖИТЬ. СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ЭТИХ ДОБРЫХ СЧАСТЛИВЫХ МЫСЛЯХ, КОТОРЫЕ У ТЕБЯ БЫЛИ, И ЗАБУДЬ О ПЛОХОМ, НЕ ВИДЬ ЭТОГО (КАК БЫ НЕВОЗМОЖНЫМ ЭТО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ!) – ВИДЬ ТО ДОБРОЕ, КОТОРОЕ ТЕБЕ УДАЛОСЬ ПОЛУЧИТЬ.

В ЖИЗНИ РЕДКО СЛУЧАЕТСЯ ТАК, ЧТО ПОЛУЧИШЬ ЧТО-ТО ЛУЧШЕЕ, В БОЛЬШИНСТВЕ СЛУЧАЕВ ВСЕ ЛИШЬ УХУДШАЕТСЯ.

КАК БЫ МНЕ ХОТЕЛОСЬ ОКАЗАТЬСЯ В ОБЪЯТИЯХ НАТАЛИ. ЧТОБЫ ОНА ПРИЖАЛА МЕНЯ К СЕБЕ, ПРИЛАСКАЛА И ПРОШЕПТАЛА, ЧТО НИЧЕГО МНЕ НЕ УГРОЖАЕТ. О, НЭТ, МИЛАЯ НЭТ, ПОЧЕМУ ТЕБЯ ЗДЕСЬ НЕТ? ПОЧУВСТВОВАТЬ ЧУДЕСНЫЙ ЗАПАХ ТВОИХ ВОЛОС, ТВОЕ ТЕПЛО, ПРИКОСНОВЕНИЕ И ПОВЕРИТЬ В ТО, ЧТО МНЕ НЕ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ. НО ЭТО НЕВОЗМОЖНО. ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ? ТРУДНО СКАЗАТЬ. Я НЕ ЗНАЮ. НАВЕРНО, ПОТОМУ, ЧТО В МИРЕ МНОГО ТОГО, ЧЕМУ НЕВРОЗМОЖНО СБЫТЬСЯ И ТО, ЧТО НА ПОЛНОМ ХОДУ РАЗБИВАЕТСЯ О СКАЛЫ РЕАЛЬНОСТИ ВДРЕБЕЗГИ

Я стер с лица слезы. Всей силой ощущаю страх угрожающей опасности и смерти. Мне страшно. Одиноко. Тоскливо.

Я должен сделать все так, чтобы не сомневаться в том, что ушел отсюда, не оставив после себя белых пятен, пустот. Хочу чувствовать полноту – что сделал все как надо.

ВАКУУМ

Дальше я убрался в квартире. Относительно, конечно. Но все равно стала немного уютнее, и я не ощущал себя больше навозником с гордым видом обозревающим свои шикарные навозные владения. Я вымыл гору посуды, которая лишь накапливалась, и, вероятно, в скором времени в мойке бы оказалась вся посуда, которая имелась в нашем доме. Отчистил засратую плиту. Пот лился с меня градом, а рожа вся покраснела, – словно побывал в парилке. Стер пыль с телека, тумбочки и шкафа. Если бы был изобретен определитель загрязнения в квартирах, то после моей уборки он бы показал, что процентов на сорок грязевого дерьма в квартире поуменьшилось. Она, разумеется, не потянула бы на номер люкс, но в квартире стало гораздо лучше, а самое главное на душе у меня было прекрасное чувство: полнота, завершенность и целостность. Спину, руки (красные как у только что запеченного рака), мышцы на ногах ломило. Хотелось поспать, и я так и видел перед собой это манящее к себе облако дремы, но у меня было еще одно дело. Мною приготовленный ужин для всей нашей дружной семейки. Мое фирменное (и единственное блюдо, которое я научился готовить) – это макароны. Отвариваешь их, а затем хорошенько обжариваешь. Не забыть посолить, но следует быть аккуратным в том плане, что можно пересолить. Если ты не досолил – это малюсенькая проблемка (? 0), но если пересолил, то разрушил все, что до этого с таким старанием делал. Когда макароны почти пожарены, я нарезаю колбасы (обычно вареной, у копченой фиговый вкус), натираю в терку сыра (если таковой имеется) и посыпаю всей этой вкуснятиной макароны, напоминающие загорелых красоток. Выключаю конфорку. Пока сковородка стоит на плите, кусочки сыра расплавляются, образуя сеточку-паутинку, а колбаса коптится. Минут через пять, поднимая крышку, вдыхаю одурманивающий аромат. Добавляешь для запаха и пущего вкуса зелени – укроп и петрушка. В подобные моменты я представляюсь себе крутым шеф-поваром или умелой хозяйкой, повелительницей кухни (А ну-ка выметайся с кухни! Живо, тебе говорят!). По сути, готовка это как рисование, а повар – это художник. Можно добавить какую-то новую специю, приправу и будет иной оттенок: иной запах и вкус, а можно украсить блюдо чем-либо и совсем иная съестная панорама, иной вид обычного блюда. В заключении я перчу макароны, чтобы было поострее. Возможно, кто-то не любит острое (например, моя настоящая мама, насчет ДУБЛИКАТА не имею понятие), но я обожаю. Ведь я все-таки шеф-повар, босс, главный, номер один, и если не устраивают та пища со своими вкусами и запахами, то можете отказаться от нее. Моя настоящая мама (сейчас мне кажется, что ее настоящей не существовала; что ее всегда заменял ДУБЛИКАТ) не любит острый вкус и всегда, как я готовлю (что происходило не так уж часто: в основном, когда на меня накатывали темные мысли: что мне осталось жить всего день, что я типа дряхлый дед-пердун, поживший уже достаточно, и которому пришло время сваливать – иное проявление моих страхов) выбирает внимательно макароны, на которых насыпано (или навалено, как она, бывало, выражалась) не так много перца.

СТРАХ МНОГОЛИК

ПОЭТОМУ ПОСТОЯННО ТРЕБУЕТСЯ ОСТОРОЖНОСТЬ И ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ

Я с аппетитом съел ужин, выпил душистую чашку крепкого кофе, который был переслащен (на что мой папочка мог бы тут же заметить: Опять песок транжиришь! Знаешь ли сколько он стоит?!). Вымыл посуду, чтобы не оставлять после себя грязи и тем самым не доставлять никому хлопот.

КОГДА УХОДИШЬ, ТО НУЖНО СДЕЛАТЬ ВСЕ ТИХО И ЧИСТО, СДЕЛАТЬ ВСЕ НАДЛЕЖАЩИМ ОБРАЗОМ И ПРАВИЛЬНО (!!!)

Отец в этот день опять не появился.

Закрывая дверь своей комнаты и запирая ее на замок (что стало уже правилом, даже если отца и не было дома. А вдруг он вернется ночью и разделается со мной? ОСТОРОЖНОСТЬ), я чувствовал усталость и облегчение. С полузакрытыми глазами, я делал последние записи в своем дневнике, зная, что они будут последними, и потом все прекратится: и страх, и боль, и одиночество.

ЗЕЛЕНАЯ ТРАВА. Я ЛЕЖУ НА НЕЙ В ОДНИХ ШОРТАХ. Я ОЩУЩАЮ ХОЛОДОК, ИСХОДЯЩИЙ ОТ РЕКИ. ПРИПЕКАЕТ СОЛНЫШКО, НАГОНЯЯ ЛЕНЦУ И СОНЛИВОСТЬ. РЯДОМ ЛЕЖИТ МОЙ ДРУГ. ОН ЗАКРЫЛ ГЛАЗА И ТОЖЕ НАСЛАЖДАЕТСЯ СОЛНЕЧНЫМ ТЕПЛОМ. ОН ДВИГАЕТСЯ. ЧУВСТВУЮ ПРИКОСНОВЕНИЕ ЕГО КОЖИ. ПОГРУЖАЮСЬ В СОН. А КОГДА ПРОСНУСЬ, ТО ОН БУДЕТ РЯДОМ, И У НАС С НИМ БУДЕТ КУЧА ИНТЕРЕСНЫХ ПРИКОЛЬНЫХ ДЕЛ, ОТ КОТОРЫХ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ЗАСКУЧАЕШЬ – ПРЯМО КАК В ДЕТСТВЕ, КАК КОГДА-ТО В ДЕРЕВНЕ С ГЕНОЙ. МНЕ НЕ СТРАШНО ЗАСЫПАТЬ, ПОТОМУ ЧТО РЯДОМ МОЙ ДРУГ. ТОТ, КТО ПРИКРОЕТ МОЮ СПИНУ, ПОДДЕРЖИТ И УТЕШ…

27 марта

Так как делаю эти записи в своем дневнике, то из этого ясно то, что я не умер (у меня только тыква раскалывается и тянет проблеваться, а желудок, кажись, расслаивается на глазах). Как я вообще мог думать такое?! Это словно было не со мной. Да. Когда страхи обрушиваются на меня, то я меняюсь и становлюсь другим. В крайних критических ситуациях каждый меняется – кто-то в большой мере, кто-то в меньшей.

В школе была обычная рутина, если не считать того, что после уроков меня потянуло на поганенькую шуточку. Мне тогда разрывало мочевой пузырь (Серый тоже был непрочь облегчится), и я предложил сделать это в кабинете биологии. Во-первых, нам с Серым нужно было его убрать, а во-вторых, заодно можно было и сделать видимость уборки. Рик запер дверь кабинета, довольно лыбясь. Я дал подзаправиться пальме, потому что бак у меня был переполнен, а горшок у нее был объемный. Когда я закончил свое грязное дело, то в горшке еще было полно мочи, потому что пальма обалдела, ведь ее поливали нечасто и от такого обильного полива у нее съехала крыша, и она чуть не захлебнулась. Рик опылил бегонию, так что «питательная» жидкость полилась через край, а Серый дал напиться растению с огромными лопухами, которые местами аж потрескались. «Кайф, неописуемое чувство облегче-э-ения», – проговорил я с закрытыми глазами.

«Пей-пей дорогой». – Сказал Серый, застегивая ширинку.

«Как-то здесь душно стало и мочой наносит. А вдруг биологичка учует? Ведь их же в институте обучали подобному», – брякнул Рик.

«Спятил что ль? Да к тому же все выветрится до завтра». – Ответил я.

«Ща-ас, учует она! А даже если и поглючится чё, то решит, что сама наполнила воздух ароматом коричневых роз». – Добавил Серый, поднимая стулья на парту.

Мы подняли стулья, стерли с доски схему про Изменчивость, Наследственность и остальную фигню, которую, кажется, и мы недавно проходили.