Россия и ислам. Том 2

Более того, полагает Чихачев, мусульмане гораздо терпимей, нежели христиане, к религиозным различиям в своей собственной среде

. И вообще «чем дольше живешь среди мусульман, тем больше убеждаешься, что религиозный фанатизм, в котором их упрекают, есть лишь историческое воспоминание, которое нисколько не передает современное состояние вещей. Фанатизм этот вообще заметно ослаб с тех пор, как мусульмане утратили не только веру в торжество Луны над Крестом, но и всякую надежду устоять против христиан. Все это становится весьма понятным, если принять во внимание тот эффект, который производили на Востоке так называемые баснословные победы, одерживаемые горстью европейцев над многочисленным населением Индии, Небесной Империи, Кохинхины, Японии и пр. В глазах восточных народов поражение – это приговор Неба…»

.

И если действительно «религиозный фанатизм перестал быть серьезным препятствием прогрессивного слияния народов Востока и Европы», значит, надо добиваться «либерального режима, который уважал бы все вероисповедания», при котором «мусульмане и христиане могли бы жить рядом, как равноправные члены общества»

и который может быть установлен лишь на основе европейских, единственно прогрессивных, норм ценностей.

Спустя тридцать лет, в 1898 г., Иван Клинген напишет в своей трехтомной книге о путешествии на Восток (в том числе и в мусульманскую Африку), что народы его возродятся только при помощи европейского гения, что в Судане, например, «европейские ученые, европейские инженеры и агрономы раскрывают ему (Судану. – М.Б.) теперь широкие ворота, неся в зубцах своих машин по гладкому рельсовому пути освобождение от бесконечно длинного сна»

.

Подобного рода примеров – бесчисленное множество, и нет, конечно, смысла перечислять хотя бы часть из них.

Но остановимся на одном в высшей степени любопытном труде – книге «Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях». Она написана востоковедом и дипломатом Константином Михайловичем Базили, который 15 лет (1838–1853 гг.) пробыл на посту русского консула в Сирии

.

Этот труд был закончен автором (надо обязательно учитывать, что он происходил из аристократической греческой семьи, представители которой активно участвовали в антитурецких – греческих и албанских – национально-освободительных движениях) к середине 1847 г., но опубликовать его удалось лишь в 1862 г. Спустя сто лет книга была переиздана в Москве, и все сноски на нее будут даваться по последнему изданию.

Не останавливаясь на общеисторических взглядах Базили

– человека, всячески старавшегося обелить и превозносить «внешнеполитический курс русского правительства в Турции даже в тех случаях, когда речь идет о явных дипломатических просчетах»

, – зафиксирую в первую очередь его отношение к мусульманскому миру в целом и отдельным его регионам.

Уже на первой странице читаем:

«В бытность мою в Бейруте, на Ливане и в Иерусалиме, равно и в поездках моих в Дамаск, в Антиливан и во внутренние округа, представлялись случаи облегчить судьбу христиан, бороться противу тиранских властей, противу фанатизма мусульманского»

и «укрощать феодальные насилия и бесчинства»

.

Базили убежден – и надо сказать, не без оснований, – что его труд (и ему подобные) способен дать истинное знание о мусульманской Азии – в отличие, скажем, от «Путешествия на Восток» Ламартина, книги, которая «наводнила Европу бреднями»

. Но интересно, что, в целом высоко отзываясь о знаменитом труде Вольнея (C.F. Volney. Voyage en Egypte et Syrie. 1787), Базили, однако, тут же замечает: «К сожалению, книга эта охлаждена отсутствием всякого религиозного чувства и слишком отзывается скептицизмом своей эпохи…»

. Сам же Базили – ревностный приверженец не просто христианства, а исключительно его греко-ортодоксального толка, но при этом с довольно сильным европоцентристским настроем. В то же время Базили решительно возражает против версий о том, что с Востоком «европейский гений» может сделать все что угодно, а тем более посредством силы.

«Давно прошли, – пишет он, – для Азии времена, когда европейский гений 30 тысячами войска и тремя сражениями решал судьбу этого пространного материка. Народы азиатские таят сами в себе зародыш и гений своих грядущих судеб. Луч науки, истекший некогда с Востока на Запад и ныне отражаемый Западом на Восток, силен направить гражданское развитие обновляющегося Востока; но попытки меркантильных завоеваний, попытки внезапных политических переворотов при всем наружном блеске вряд ли благоприятны успеху науки и гражданственности, успеху медлительному, но прочному под знамениями мудрой Минервы, небуйного Марса. Что касается религиозного преобразования арабского мира, и до превращения миллиона бедуинов в миллион завоевателей по слову нового пророка и по следам Мухаммедовым, если это и сбыточно при нынешнем состоянии арабских кочевых племен и курдов Турции и Персии, но не иноземному гению суждено совершить подобный переворот. Ни в одном кочевье бедуинском пришлец иноземный не возбудит к себе сочувствия; в них язык и красноречие играют роль несравненно более важную, чем в палатах и в журналах Западной Европы, и ни одному гению, вскормленному Западом, не будут доступны эти два великие деятели судеб народных на Востоке» – «классической стране вымысла»

.

Сами-то обитатели Азии не вызывают у Базили ни малейшего, как правило, восторга:

«Азиат искони покоряется могуществу, в чьих бы оно ни было руках. В жестокостях своего властелина он видит неминуемые приговоры судьбы, на которые он роптать не привык»

; есть, по его мнению, даже «коренной закон» восточной политики: «ласкай врага, пока настанет время его погубить»

; «восточные народы привыкли видеть в победителе избранника судьбы, избранника божия»

; «азиат, искони привыкший к деспотическим распоряжениям правительственной власти, мог в своем фатализме приписывать судьбе разорительные капризы… пашей и безропотно им покоряться…»

и т. д. и т. п.

.

Но Базили часто впадает в другую крайность, идеализируя некоторых государственных деятелей Османской империи, и прежде всего султана Махмуда II, пользовавшегося, как известно, поддержкой России в его борьбе с египетским правителем Мухаммедом Али. Впрочем, Махмуд II хорош в глазах Базили потому, и только потому, что он не только дал льготы христианам, но даже якобы сам намеревался отречься от ислама и принять христианство.

Это придумал не сам Базили.

Николай I говорил (в 1832 г. генералу Н.Н. Муравьеву), что из беседы с турецким послом у него создалось впечатление, будто «султан склонен к принятию христианской веры в случае крайности»

.

Как уверяет Базили, «личная твердая и искренняя воля самодержавного Махмуда вводила в правительство новые начала веротерпимости и сурово укрощала фанатизм правоверного народа. Высокий ум преобразователя постигал, что владетельное племя (т. е. турки. – М.Б.) уже выполнило подвиг, предназначенный ему судьбой, и что Коран, коим была во время оно создана Османская империя, не может придать новую жизнь распадающемуся царству. Он не унывал, а полагался на подвластные ему христианские племена… Махмуд разлюбил свой правоверный народ… он хорошо постигал последствия тех льгот, которые по деспотической своей воле, не совещаясь с ненавистными ему улемами и без всяких законодательных форм и фраз, даровал он христианам. Он предвидел, что замышленное им равенство между христианами и мусульманами разломает до основы общественное и политическое здание его предместников, что христианское народонаселение европейской Турции по численному своему превосходству над мусульманами и еще более по преимуществам ума и трудолюбия возьмет верх по всем степеням правительственной иерархии, как только будет ему предоставлено политическое равенство, что мусульмане не подчинятся новому порядку всерьез, несовместимому с фанатизмом и с наследственной гордостью потомства завоевателей… что султану предстанет необходимость избрать одно из двух: или самому избрать христианство… и завоевать Малую Азию своим христианским оружием, или перейти в Азию и фанатизмом ее народа воссоздать мусульманское царство на коренных его началах. Сомнения нет в том, что практический ум Махмуда все это предвидел и не боялся крайних последствии предначертанного плана»

.

Базили настолько впадает в восторг, что пытается убедить читателя, будто Махмуд

не только «в Коран не верил… а турок… глубоко презирал», но даже не прочь был принять православие («религию большинства своих подданных»

).

Неудачу этих и иных – менее фантастическо-радикальных – реформ Базили склонен приписывать «грубому фанатизму мусульман», который заменяет у них, «как и во всех азиатских племенах, чувство народности, развивает анархические их наклонности». Да и вообще, подчеркивает Базили, «усердие к исламу всегда выражается ненавистью к другим вероисповеданиям»

.

И тут Базили вспоминает о первоначальном исламе.

«Учение, – пишет он, – скованное гениальным проповедником Мекки из противоположных элементов Древнего Завета и учения Зороастрова, морали евангельской и чувственных наклонностей южного человека, бурно полилось в заветное перепутье всех религий. Оно избрало Сирию поприщем первых своих подвигов, а саблю – символом и орудием своей проповеди, предоставляя побежденным народам неизбежный выбор между обращением, смертью и рабством политическим, в котором жизнь иноверца выкупается ежегодной данью. Сирия… сделалась горнилом новой религиозной жизни Востока и лагерем фанатических ополчений, которые потекли отселе до Индии, до Центральной Азии и до Пиренеев»

, неся миру свой Коран, в котором «заключается решительно все, альфа и омега политики и юриспруденции»

и, главное, делая, в сущности, то же, что вообще «все народы восточные», привыкшие «видеть в неистовстве атрибут могущества и власти»

.

Из всех мусульманских завоевателей Базили, конечно, наибольшую неприязнь выказывает к туркам.

Порассуждав о некоем «физическом законе о возрастах каждого племени», он продолжает: «Очевидно, по крайней мере, что племя турецкое, породившее в цветущий период своего бытия столько гениальных людей и в последовавший период столько гениальных извергов, теперь истощается. В нынешнем поколении личности измельчали, характеры выровнялись, физиономии стерлись…»

.

Как и подобает ревностному адепту православия, Базили обрушивается на западноевропейских и американских миссионеров – и протестантов, и католиков, – возлагая на них ответственность за многие тяготы, выпавшие на долю Османской империи и «турецкого племени»