Большая буква "М"

Она улыбнулась.

– Ну? – он подмигнул.

Подошедший к их парте физик принялся объяснять, как надо сложить горошины, чтобы подсчитать их методом ряда.

– Тела малых форм трудноизмеримы. Иногда для вычисления их размеров пользуются методом ряда. Тела выстраиваются в ряд, а потом общую длину делят на количество тел.

– А толщину так можно измерить? – поинтересовался Максим.

– Можно.

– Прикинь, – громким шёпотом сказал он Дашке, – мы такие стоим на физ-ре, выстроились в ряд. Нас таких подсчитали. И тут вдруг тело Сибирцевой и тело Дугиной оказались одинаковой толщины!

Ира Сибирцева была полненькой, а Вика Дугина, наоборот, не знала, как одолеть худобу.

– Этот метод для вашего класса не подходит, – сказал физик, никогда не пропускавший мимо ушей ни одного шёпота и умевший ловить на лету записки. – Ибо ваши тела никак нельзя назвать малыми.

Дашка мучительно покраснела. Ей показалось, что Анатолий Андреевич почувствовал её смятение и нарочно подслушивал, о чём они говорят.

– Ты не отвлекайся, Приходько. Пересесть на место Куракина – ещё не значит достичь его уровня понимания физики.

За спиной ехидно хмыкнул Сёмушкин.

Дашка аккуратно сложила горошины в железный желобок.

– Давай помогу, что ли, – предложил Максим.

Они сложили горошины в желобок, и пальцы их соприкоснулись. Дашкины руки тут же похолодели, так что Максим отдёрнул от неожиданности палец.

– Что ж такие руки ледяные?

Дашка подняла на него ресницы, опять улыбнулась и не смогла ничего сказать. Наверное, это оттого, что весь жар скопился в груди, и сердце стало таким тяжёлым, что трудно дышать.

Так они и сидели – вполоборота друг к другу. Максим говорил, говорил, говорил («неужели он всегда столько болтает?»), а Дашка улыбалась.

Видела бы она себя! Лицо раскраснелось, волосы выбились из причёски, пушились и разлетались надо лбом, глаза сияли счастливым блеском.

Лабораторка оказалась совсем несложной. Физик прошёл по рядам, проверил, как идут дела, а у их парты не задержался – только многозначительно улыбнулся:

– Тебя, Кондрашова, надо бы, наверно, пересадить. А я думал, вы с Куракиным – два друга: Мороз и Вьюга.

Учителя… Ну, куда от них скрыться? Ну, почему им до всего есть дело? И ещё Олеська захихикнула сзади…

Куракин… А что Куракин? Как будто они муж и жена! Вот сами посадят с кем-то, а потом упражняются в остроумии! Конечно, тут есть, чему улыбнуться. По росту сидеть бы Дашке на последней парте, но она оттуда не видит – близорукость. И приходится сидеть с Данилкой, который ей по плечо, никак не вырастет. Он ласково зовёт Дашку «слонопатамчик» – за то, что она сдвигает с грохотом стулья и шатает стол, когда протискивается из своего угла отвечать у доски.

Данилка шарит в физике и алгебре, играет с детства в шахматы, и в этом ему нет равных. Ему прочат большую славу.

Конечно, лабораторки удобнее делать с Данилкой, но эта – настолько простая, что… Дашке кажется, что горошины – это планеты, а они с Максимом – космические великаны, подсчитывающие диаметр планет. На каждой есть жизнь, и протекает она в причудливых, не постижимых для человека формах. Например, вот на этой первой живут существа, похожие на тюленей. Они общаются соприкосновеньем усиков и взмахами хвостов. Лучшие представители обходятся взглядом глаза в глаза…

Глаза в глаза…

– Даш, а у тебя почерк очень красивый!

Зачем он так? Разве не знает, что нельзя такими глазами так смотреть?.. Море, небо, море, небо, море… Космос!

Однажды в глубоком детстве Дашку возили на море. Она почти ничего не помнит, кроме тёплых волн, поочерёдно бьющихся о берег. Дашке хорошо и страшно было стоять у кромки воды, сомкнув глаза и плотно сжав губы. Нарастает медленный гул, пробегает холодок по коже, и вот уже тебя всю – с ног до головы – накрывает холодом и солью, и вместе с отбегающей волной со страшной силой влечёт на глубину.

Вот и сейчас – так…

Урок закончился, а Дашке не хочется уходить. Берёза за окном белее белого – сияет и дышит прохладой. И кажется, что ветки, переплетаясь, поют: «Макси-и-им, Макси-и-им…», осыпают в синий воздух звонкие круглые листья.

Из дневника неотправленных писем

12 сентября

Сегодня воскресение и я скучаю по тебе. Наверное, я одна такая глупая, что хочу в школу. Тяжело пережить без тебя даже выходные – не то, что каникулы!

Тепло. Мы катались с братьями на велосипедах. Было немного грустно, потому что всё почти такое, как летом, но вот-вот закончится.

Папа сказал, что если постоит такая погода, мы поедем через неделю за грибами. Это хорошо. Я уйду подальше в лес и буду думать о тебе. Так думать, как думают деревья. Вопьюсь корнями в землю, чтобы не улететь от счастья, раскину руки, чтобы они, как ветки, звенели на ветру: «Вот какая я сильная, высокая – и всей своей силой, и всей высотой – люблю синеглазого мальчика, лучшее дерево в этом лесу».

Глава шестая.Кража

Дашка вернулась домой счастливая. Куда более счастливая, чем положено, когда совершаешь преступление. И совесть её не мучила. Скорее с восторгом, чем со стыдом Дашка плюхнулась на прогретое за день крыльцо рядом с Филькой.

«Сегодня я совершила кражу, – сказала она, обняв его за шею. – Вот, посмотри-ка».

Открыв портфель, Дашка достала слегка помятый тетрадочный лист в линейку – чуть желтоватый, с полями, отчерченными фиолетовой пастой. На листке аккуратным женским почерком было написано:

«Уважаемая Валентина Сергеевна! Максим не был сегодня в школе по уважительной причине!».

Когда Максим отдавал записку, Валентина Сергеевна недовольно скривила губы:

– Что же за причина такая?

– Уважительная! – гордо бросил Максим, не опуская приподнятого подбородка.

– Хм, проспал, небось… У матери у самой ещё молоко на губах не обсохло – а туда же, выгораживает лентяя.

Дашка никогда не видела на губах Елены Валерьевны капель молока. Она наоборот казалась ей довольно грозной. Но для Валентины Сергеевны, педагогический стаж которой подбирался к полувеку, мама Максима, безусловно, была девчонкой.

Записку пренебрежительно засунули под обложку журнала, и Дашка выжидала целый день, чтобы все про неё забыли, а потом, пользуясь положением старосты, хранительницы журнала, незаметно её присвоила.

Бумага не пахла ничем – как ни старалась Дашка выдышать запах его дома, его мира. Но сам её цвет, форма букв, выведенных рукой его мамы, нежная линия складки на чуть помятом листке были ей бесконечно дороги. Показав добычу Фильке, Дашка унесла её в свой тайник, сделанный в стене за кроватью.

– Даш, почитай мне! – из зала выбежала Саша. – Нам задали в школе, а я никак не могу в них во всех разобраться. Ты вроде такое любишь. Только прочитай так, чтобы я поняла, ладно?

Она протянула Дашке сборник греческих мифов.