Торговец отражений

– Это точно, – хмыкнул Шеннон, не отрываясь от экрана телефона.

Грейс и хотела спросить, зачем же люди посещали лекции Френсиса, если никогда его не слушали, но не стала. Люди привыкли тратить время впустую.

Профессор тем временем в который раз посмотрел на листок бумаги, лежавший перед ним на краю стола, прищурился, но не для того, чтобы прочитать слова. Скривился.

– Тема – философия двадцатого века, влияние философии Фридриха Ницше на современность.

По аудитории прокатился бесстыжий стон.

– Эта тема очень важна для понимания философской мысли современности, – тихо сказал профессор Френсис и оттолкнулся от крышки стола с грохотом, словно пальцы его были приклеены. Он обошел стол, встал перед ним, скрестил руки перед собой, опустив их, и снова посмотрел на студентов.

– Давайте поговорим по-человечески. Ницше вам будет понятен. Его философия, как бы вам сказать… Достаточно понятная, если правильно читать книги Ницше. Ее используют в работах все, кому не лень прочитать хотя бы одну книгу по философии. Вы должны были что-то о нем слышать.

Казалось, Френсис даже попытался улыбнуться.

– Кто может что-то рассказать о мыслителе? – прохрипел профессор.

– А разве мысли Ницше не повлияли на становление мировоззрения фашизма? – крикнул кто-то с задних рядов.

– Уважаемый студент, философская мысль Ницше не имела в себе уничтожающей подоплеки. Ни одна мысль не имеет ее, пока не попадает в головы людям.

– А зачем вообще изучать кого-то, чьи идеи вдохновили убийц?

– Каждая мысль, какой бы она ни была, должна осесть в сознании и напитаться собственным смыслом. Принимать какие-либо показания на веру, не знакомясь с ними, – опасно. И, прошу заметить, Фридриха Ницше просто неправильно понимают. Он и умер до того, как эти мировоззрения укрепились.

Профессор поднял глаза, посмотрел на задние ряды, в надежде, наверное, что увидит хотя бы один заинтересованный взгляд. Но не поймал ни одного, хотя бы обращенного к нему. Тогда профессор Френсис взял со стола мелок, обошел стол и, громко скрипя, начертил на доске годы жизни Ницше.

– Такая короткая и страшная жизнь, и такие великие и важные мысли, – вздохнул профессор Френсис.

– Может, будь у меня короткая жизнь, я бы не тратил ее на чепуху, – буркнул Осборн и заштриховал не понравившуюся строчку в тетрадке.

– И короткую жизнь можно потратить на чепуху, если не знать, что она будет короткой, – прошептала в ответ Грейс. Осборн, кажется, задумался.

– Бог умер, говорит нам Ницше. Что это значит, как думаете? – обратился профессор Френсис к аудитории.

– То, что он умер? – спросил некто, а кто-то, сидевший рядом, рассмеялся.

– Перекличка идиотов, – фыркнул Осборн.

Профессор Френсис снял с тонкого носа очки, достал из кармашка на груди платочек и вытер запотевшие стекла.

– Это, конечно, так, уважаемый студент, но не могли бы вы развить мысль?

– А вы сами не можете? – подхватил кто-то, еще не успевший унять смех, и хохот пусть и пытавшийся выглядеть вежливым.

– Я же не делаю из вас философов. Я хочу, чтобы вы научились мыслить самостоятельно, а не принимать все на веру.

Профессор Френсис, казалось, был близок к тому, чтобы расплакаться. Но он не собирался плакать – просто так выглядел большую часть жизни. Зажмурился, потер глаза, и стал прежним.

– Вы знаете, что большую часть нашей жизни мы проводим под куполом мифов? Мифы заполняют нас изнутри, они сдавливают наше сознание, крошат его. Знаете, что такое миф? Не знаете? Что же, уважаемые студенты, я напомню вам, ведь вы точно знаете, но, может, просто забыли, как правильно оформить эту важную мысль.

– Он когда-то заткнется? – прошептал Шеннон и потер лоб.

– Дверь открыта, можешь выйти, – пробубнил Осборн раздраженно.

– Я уже пришел. Обидно просто так уходить.

– Так молчи! – шикнул Осборн. – Не мешай заниматься делом.

А профессор Френсис продолжал.

– Миф, – говорил он так, будто свято верил в то, что рассказывал, – это все, что нас окружает. Это все, что мы принимаем на веру. То, в чем мы не пытаемся разобраться. Вспомните древнегреческие мифы. Вспомните времена, когда они объясняли мир. Вспомните, как древние греки объясняли грозу или дождь, что они говорили о смерти и жизни. Вспомните Урана, пожиравшего своих детей. Вспомните Лету, что дает забвение всему живущему. Вспомните громовержца Зевса. Вспомните стрелы Амура. Вспомните, как просто было объяснить мир, когда все давали боги, ибо все исходило от них, и жизнь, и смерть, и погода. Почувствуйте, уважаемые студенты, что окружает нас сейчас? Обернитесь. Разве это не миф? Разве мы не перестали задавать вопросы?

Никто не спешил отвечать, но студенты уже не могли не обращать внимания на ставший громче голос профессора.

Френсис, не дождавшись, ответил сам:

– Мы задыхаемся от новостей и телевидения, мы существуем в вакууме интернета и лжи. Мы – мухи в паутине. Мы жертвы самих себя.

– Пауки паукоеды, – хмыкнул Осборн.

– Представьте, уважаемые студенты, – продолжал Френсис, – мы видим объявление в газете и верим ему. Мы не пытаемся опровергнуть, мы не пытаемся найти собственной правды, потому что принимаем все как должное. Мы смотрим новости и не задумываемся, что нам могут лгать.

– Вы не верите новостям? – спросил неизвестный студент.

– Я не верю даже себе, уважаемый студент. – Кто-то из учащихся хохотал. Френсис продолжил. – Позвольте, разве не стоит задавать себе вопросов? Разве мы – не величайшая загадка?

Он хотел было отдышаться, но, будто бы почувствовав, что его словам медленно начинали внимать, решил не тратить время.

– Мы привыкли не нагружать мозг. Мы решили, что жить и задавать вопросы сложно, поэтому мы верим всему, что нам говорят. Мы живем под гнетом устоявшихся ценностей и целей, но не пытаемся подумать, почему так живем. Хотим ли мы на самом деле что-то или это что-то навязано нам извне?

Профессор Френсис разгорячился, оторвался от стола и начал медленно расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину и чуть согнувшись. Блики света плясали разбуженными бабочками вокруг него.

– Часто ли мы смотрим телевизор и полагаем, что слова, сказанные нам с экрана, имеют ценность? Как часто мы открываем статью в интернете и верим ей? Как часто мы задаем вопрос себе, а не другим? Почему мы так волнуемся за чужое восприятие, не обращая внимания на собственное? Уважаемые студенты, мы привыкли верить всем вокруг, кроме себя. Даже когда нам хочется задуматься, мы отвергаем эту возможность. Мы перестали сомневаться. Наше философское понимание мира стремится к нулю, мы не думаем о жизни, а проживаем ее. Мы не воспринимаем жизнь, а забираем ее. А если бы мы задавали вопросы? Если бы мы почувствовали внутренний порыв томящейся в клетке души, которой так хочется жить, а не существовать? Если бы мы слышали себя, а не других…

– Вот это его понесло, – прошептал Осборн и улыбнулся. Он даже перестал писать, а слушал, подперев подбородок ладонью.

Грейс обернулась. Тех, кто слушал, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Увлеченность Осборна показалась ей произведением искусства.

Профессор остановился на краю ступеньки. Покрасневший, с блестящими глазами. Он ожил после глубокого сна. Как куколка, расправившая крылья и обратившаяся бабочкой. Ей осталось совсем немного. Нужно извлечь всю возможную пользу.

– Кто есть философ? Кто есть гигант мысли? Это тот, кто понимает, что мир – это сплошная философия. Жизнь – это вечный вопрос, у которого нет ответа. Жизнь – вечный поиск смысла, который никогда не обернется успехом. Смысл – это эфемерное нечто, которого никогда не достигнуть. Те крупицы человечества, которые ищут смыслы и образуют новые ценности, становятся гениями мысли и мессиями мировых замыслов. Люди, умеющие отвергать мифологию и обращаться к философии, отвергающие заведомо объясненное и старающиеся сделать самостоятельные выводы, правят миром. Задумывались ли вы когда-то об этом? Задумывались ли о том, почему помнят одних правителей, а других забывают? Потому что первые строили мир с нуля! Они рушили и возводили. Они создавали реальность самостоятельно.

Он дошел до другого края, остановился и посмотрел на аудиторию. Студенты молчали. Кажется, даже были удивлены, но не вдохновлены, а скорее обрадованы, словно увидели занимательную зверюшку в зоопарке, над которой можно посмеяться.

Профессор поник. Он, наверное, ожидал встретить хотя бы одну пару засверкавших глаз, но не нашел ни одной. Специально смотрел выборочно, не на всех. Смотрел бы на всех, обрадовался бы.

– Так, о чем это я? – вспомнил он, почесал нос и медленно, снова скрючившись, отошел к столу. – Ах, да, мы же о Ницше. – Он вздохнул, оперся о стол руками и продолжил. – Ницше говорит нам о том, что Бог, держатель ценностей, их создатель и гарант их соблюдения. Смерть Бога – это смерть ценностей. Новый человек – творец их.