Выпитое солнце

– Люди сами не замечают, как портят и себя, и других. Может тот, кто обидел тебя, и не хотел тебя обижать. У некоторых вместо души – окурки, а должен быть пожар. Окурки как-то умудряются пожар тушить. Их остывшие поленья могли бы разжечь те, кому надоело жить, как прежде, но не хотят, не хотят ведь. Но время есть, есть так много времени, что мы даже осознать его не можем. И не сможем никогда.

– Ты о ком, Арсений? – прошептала Октябрина. Руки она держала в карманах и не замечала, как пальцы дрожали.

– Я о тех, кто другим жизни портит. Некоторым спеси поубавить, почувствовать, что кроме глотка после тяжелого дня есть что-то важнее. – Арсений протер ребром ладони под носом и, казалось, убрал капельку крови. – Боль у нас общая. Сколько ни отворачивайся, сколько ни придумывай названий для всего на свете, ничего ведь не скроешь. Все одно, от человека к человеку. Люди ходят, бегут, стремятся куда-то, даже не знают, куда бегут, а земля под ногами окрашена красным, пахнет солью. Слезы впитались, смешались с кровью, но до конца никогда не исчезнут, понимаешь?

Октябрина побоялась отвечать. Говорил Арсений таким тоном, будто обращался не к ней, а к кому-то огромному, кто бы тихих слов не услышал бы. Поэтому он говорил все громче, шел все быстрее. Октябрине пришлось бежать, чтобы поспеть за ним.

– Никогда это не исчезнет. Везде, где бы человек ни шел, какой бы путь ни выбрал, а ведь испачкает ноги.

– Испачкает в чем? – пропищала Октябрина. Голос пропал, а она даже не поняла, когда это случилось.

– Во всем, что до него оставили другие люди. Всего не перечислить. Но знаешь, что я заметил? Что я заметил, пока я живу здесь? – Арсений остановился, дождался, пока Октябрина медленно поравняется с ним и сказал улыбнувшись. – Птицы по утрам поют даже после пожара. Иногда пожар нужен, понимаешь? Не то чтобы я начинал его когда-то, но нужно без страха подходить к спичкам, потому что так или иначе, даже если что-то исчезнет, остальное останется. Иногда нужно подтолкнуть мир к изменениям. Слышишь? Слышишь, как поют птицы? Мы уйдем, а они останутся.

Октябрина побоялась отвечать. Говорил Арсений таким тоном, будто обращался не к ней, а к кому-то огромному, кто бы тихих слов не услышал бы. Поэтому он говорил все громче, шел все быстрее. Октябрине пришлось бежать, чтобы поспеть за ним и продолжать видеть его одухотворенное лицо.

Спустя несколько минут ходьбы Арсений словно отмер. Плечи его расслабились, руки болтались так, как болтаются у всех людей, а под нос себе Арсений напевал какую-то отдаленно знакомую Октябрине песенку. Что-то про пожар и прогулки. Арсений улыбался, а Октябрина чувствовала себя спокойнее. Он выглядел как обычный человек. А вот на кого похож был до этого, Октябрина так и не смогла назвать. Слово вертелось на языке, но произнести она его не могла.

– На меня иногда может нахлынуть. Если что, не обращай внимания, – сказал он и посмотрел на Октябрину. Глаза обыкновенные, зрачки не расширенные. В уме и рассудке? Тогда зачем он говорил все это?

– Ты хорошо говоришь. Тебя приятно слушать, – ответила Октябрина и не соврала. Она бы снова послушала его речи, хотя мурашки еще не прошли.

– Хах, спасибо, я учился, – посмеялся Арсений и снов стих.

Они шли по просеке: по обе стороны вытоптанной людьми дороги росли тополя. Октябрине рассказывали, что такие деревья высаживали для того, чтобы очистить воздух в городе. Там, откуда она родом, вредных производств не было, нужды в таких деревьях – тоже, и башни тополей, тянущиеся к небесам, ее заинтересовали настолько, что она не заметила, как просека кончилась, под ногами захрустела трава, уже успевшая высохнуть. Арсений вдруг сказал:

– Смотри под ноги. Тут полно муравейников.

– Да я уже заметила.

Только тогда Октябрина услышала и отдаленные звуки дороги, которая уже проглядывалась на горизонте, почувствовала кислый запах утренних выбросов с завода и ощутила, что уже успела натереть пятки новыми кроссовками, которые даже забыла разносить дома.

– А куда мы идем?

– Я же тебе сказал, – ответил он, не оборачиваясь. – Мы идем в мое любимое кафе.

– Нет, ну для прогулок на природе это кафе прекрасно подходит.

Арсений улыбнулся, а потом рассмеялся так, как смеется ребенок. Громким чистым, почти прозрачным смехом. Его смех Октябрина, казалось, видела, – он облачком поднимался к небу, куда Арсений и смотрел.

Задавать вопросы Арсению – дело неблагодарное, как поняла Октябрина. Но когда на поле вдруг выросло огромное стадо коров, задать еще один показалось ей необходимостью.

– Ты серьезно меня в кафе ведешь? У меня такое ощущение, что мы идем уже вечность.

– А мы вечность и идем, если так подумать. Нет, я не в том смысле, что мы сейчас идем вечность. Мы просто вечность идем, понимаешь?

Октябрина молча топала по выеденному коровами кусочку поля и кивала. Коровы смотрели на них без интереса, а пастуха нигде не было видно.

По полю они спустились к трассе. Октябрина помнила, как кто-то, кажется, говорил ей, что эта трасса вела на юг. Машин было немного, а вот дачники на противоположной стороне дороги уже давно проснулись. Мычание коров скрылось за гулом нагревшейся трассы.

– Я иногда ловлю попутки, не всегда пешком иду, – сказал Арсений. – Сейчас их ловить сложно. Мне рассказывали, что лет двадцать назад можно было полстраны проехать на перекладных, а сейчас и пару остановок берут неохотно провезти.

– Попутками? Это что, еще дальше…

– Ой, нет, что ты! – рассмеялся Арсений и указал рукой на заправку внизу. – Перейдем и туда. Мы почти пришли.

Октябрина не смогла выдавить ни звука.

Заправка была сетевая и большая. Такие Октябрина видела недалеко от дома Галины Георгиевны, за заводом, где тоже начиналась трасса. Однажды девушка уснула в автобусе, случайно выехала на большую дорогу и удивилась, что такие большие заправки существуют. В городе разрешали строить только маленькие. Октябрина хотела задать очередной вопрос, но Арсения уже не было рядом. Он влетел в разъехавшиеся двери и направился к стойке с кофе. Кассирша улыбнулась ему. Значит, действительно заходит часто.

Октябрина огляделась. На заправке она была пару раз: когда Роман останавливался на одной по их дороге в Москву и девушка решила, что на территории другого города их бы вряд ли узнали, и когда их возили от школы на экскурсию. Тогда орава детей вылетела из автобуса за чипсами, сухариками, конфетами и газировками в дорогу до музея, а Октябрина бродила между полок и удивлялась, как много удобств создало человечество. Из магазина она тогда единственная вышла ни с чем – родители дали денег только на полноценный обед с первым, вторым и компотом, есть «вредную» еду запрещали, а ослушаться их тогда Октябрина не могла – не знала даже, что так можно сделать.

Помимо них, на заправке отдыхали мужчины. Роман рассказывал, что на дороге всегда можно встретить и путешественников (но для них, как подумала Октябрина, еще прохладно) и дальнобойщиков. Однако эти мужчины скорее напоминали работников в командировке. Они были такие же, каких Октябрина встречала в «прошлом» каждый день: выглаженные женами джинсы и спортивные штаны, свежие футболки, чистые ботинки, у кого-то кроссовки, наверное, вытертые в машине влажной салфеткой. Такие мужчины могли забирать своих детей из школы, могли подвозить их утром на машине до школы, желать им «Хорошего дня» и давать предостережения. В любой другой момент Октябрина бы им улыбнулась, но сейчас хотела только убежать от их карающего взгляда.

Немного Октябрина походила мимо полок с чипсами и сухариками, но почти сразу же почувствовала тошнотворный привкус пережеванной картошки. После переезда она наелась их так, что почти загремела в больницу с отравлением. Газировки она тоже прошла без особо интереса, а вот когда подошла к алкоголю, остановилась. Удивительно, что на заправках спокойно продавали пиво – все-таки водить в нетрезвом виде нельзя. Но Октябрину это не смутило. Она открыла дверцу холодильника. В лицо ударил приятный знакомый морозец. Баночки ледяные. Октябрина улыбнулась – такие открываются с особенно приятным «пшиком». Но стоило ей взглянуть на Арсения, как пить расхотелось. Он, наверное, не пьет вообще – у него здоровый цвет лица, светлые глаза и хорошие зубы.

Напротив Арсения Октябрина села с чаем в бутылке. Парень уже сидел с тарелкой, но ждал.

– Почему мы сюда пришли? Я думала, что мы в кафе пойдем.

– В кафе? А чем не кафе? – Арсений улыбнулся и вгрызся в булочку. – Это мое кафе, я люблю его, напоминает о путешествиях. Я в другие хожу только для родителей.

– Для родителей? А где они у тебя? Далеко?

– Минутах в двадцати отсюда. Если на маршрутке поедешь, то, может, и побыстрее.

– Они здесь живут тоже? – прошептала Октябрина. Мужчины, прежде следившие за ними, отвернулись и продолжили обсуждать новости.

– Ага, – ответил Арсений и отпил немного колы. Солнечные лучи прочерчивали по его окропленному веснушками лицу ровные линии, от глаз до губ. – Они думают, что я живу в квартире в их дворе. Зимой на самом деле так получается: в доме нет отопления, там заживо замерзнуть можно. Переезжаю в квартиру во дворе дома, где жил раньше. А так, знаешь, как смешно получилось? Они мне ее купили, даже обставили. А тянет, тянет жить совсем в других местах. Не здесь, совсем не здесь.

Октябрина почувствовала, как волосы на руках встали. По телу прокатилась волна жара. В горле пересохло, и даже глоток холодной газировки не утолил жажды. Впервые Арсений сказал что-то о своей «земной» жизни. Она даже не знала, сколько ему лет.

– А что же ты тут живешь? – тихо спросила Октябрина. Солнце зашло за облака, но свет с лица Арсения не исчез, а кажется, стал только ярче.

– Просто хочется. Свобода какая-то есть в этом доме, даже вода там есть, мы платим квитки.

– А кому переводите деньги?

– Ну, вроде как родственнице, она платит. Ничего не отключили, значит не обманули. – Арсений закинул в рот последний кусочек булочки и вытер испачканный в шоколаде палец. Октябрина следила за ним не моргая. – Он, кажется, какому-то старичку принадлежал. Мы кучу приблуд для рыбалки нашли, когда начали шкафы разбирать. Представляешь, там, где сейчас ботинки стоят, были шкафы. Такая глупость. Зачем вещам отводить шкафы, когда их можно убирать под кровати. Зато сколько человек может разуться! И грязь не будут нести в дом.

– А верхнюю одежду куда девать? Ее ведь… наверное, тоже класть куда-то надо.

– Да сверху обычно кидают. Знаешь, сколько там ботинок бывает? Так стоят, что по ним ходить можно и в пыль не вляпаться. А чистую одежду под кровати, иногда и на холодильник. Людей иногда набивается столько, что на полу стелем.

Октябрина представила, как дом хрипит под тяжестью десятка людей. Будто наяву она услышала веселый смех незнакомцев, которые загодя казались ей друзьями, песни под гитару, громкое позвякивание струн. Ей чудилось, что чужие голоса доносятся до нее. Словно люди, такие же как Арсений, наконец-то узнали о ее существовании и спешили почтить ее визитом. Арсений открыл холодную деревянную дверь в другой, Октябрине мир незнакомый, но все еще держал в кармане ключ – без Арсения вернуться она уже не могла.

– А для меня если что-то найдется место? – ляпнула Октябрина, а когда осознала, что сказала, протараторила. – Не для меня! Для моих ботинок. Для моих ботинок место найдется?

Арсений улыбнулся.