И охотник вернулся с холмов

– Ну да, так называют первокурсников. В первые две недели занятий пьяная драка – обычное дело для них. Бармаглоту разбили башку. Но ничего страшного, в общем-то, он остался жив и идиотом не стал.

– Бармаглоту?

– Ну Чарльзу, да. Это мой друг.

– И часто вы с… Бармаглотом ходите на вечеринки, Уолден?

– Раз в неделю, по пятницам, бывает официальный ужин вместе с преподами. Туда мы, как правило, ходим. Иногда можно и пропустить, но часто этого делать не стоит, социализация – важная вещь, ей уделяют много внимания. К тому же кормят там хорошо и поят тоже неплохо. После официального ужина студенты часто устраивают вторую вечеринку, повеселее. Кроме того, бывают же и всякие другие встречи и сборища. Есть умельцы, которые ходят по пять раз в неделю или даже чаще. Я бы не выдержал. Но по-любому на втором курсе уже не бухают так, как на первом. В этом деле главное – не перегибать палку. Иначе можно допрыгаться до того, что все-таки отчислят.

Я обернулся к Кокрейну, чтобы видеть его лицо. Он улыбнулся мне. Боб спокойно шагал себе по тропинке. Позади верхом на Рози покачивалась миссис Кокрейн.

Снег почти растаял, повсюду выглядывали островки зеленой травы. В мокром лесу все краски были ярки, только озеро темнело, чуть подернутое молочной мутью. Елки, лиственницы и сосны замерли – день был безветренный, ни одна ветвь не шелохнется, и с каждой иголки свисает серебристая капля.

– А мы поедем рысью? – спросила Мейзи, заметив, что я смотрю на нее.

– Вы полагаете, вашему мужу это будет приятно?

– Должен же он когда-нибудь научиться. Джон?

– Что я должен делать, дорогая?

– Вы умеете облегчаться? – спросил я.

Он уставился на меня с изумлением.

– В каком смысле?

– Не в том, что вы подумали. Упираетесь коленями в седло и на каждый сильный толчок лошади через такт приподнимаете задницу. Спина прямая, пятку тянете вниз.

– Как вы сказали, Уолден? Коленями в седло? Правда?

– Да нет, мистер Кокрейн. Не встать в седле на колени! Мы с вами не в цирке. Просто плотно прижмите колени к седлу, выберите повод на себя и посылайте лошадь.

– Куда?

Мейзи расхохоталась.

– Не куда, а шенкелем. – Я изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица.

– Чем?

– Внутренней частью голени… Впрочем, ладно. Просто пятками ударьте его в бока.

– Э-э-э… – Джон смотрел на меня с недоумением. – А если я сделаю ему больно?

– Не сделаете.

– Точно?

– Факт, – сказал я. – Это язык, на котором разговаривают с лошадью. Вы высылаете ее шенкелем, и она идет быстрее. Вот, смотрите.

И я выслал Трикси вперед.

Я сделал это очень мягко. Очевидно, Трикси просто думала о чем-то своем. Мы так долго и медленно брели вдоль озера, стояла влажная, сонная погода, давление низкое, возможно, кобыла задремала на ходу, а я ее разбудил. Может быть, ей снился славный сон: кормушка, полная свежего сена, жеребенок под брюхом, летний луг – мало ли что может сниться лошади. Но только я тронул ее бока, как она дернулась, всхрапнула и выдала классическую свечку. О-па!

Кокрейны ахнули.

– Все в порядке, – заверил я.

Не знаю, насколько мои слова их убедили.

Трикси свечканула еще дважды, напоследок решила поддать задом. Боб прянул в сторону – испугался, что достанется и ему.

– Черт! – завопил Джон. Он удержался в седле, я зачел это ему в серьезный плюс.

– Держите повод! – крикнул я. – И вы, Мейзи. Не отпускайте. Сейчас Трикси успокоится, и мы пойдем дальше. Мистер Кокрейн, из вас получится хороший всадник.

– Да? – засомневался он. – Почему вы так думаете?

– Потому что вы закричали «черт!», а не стали звать маму.

– Э-э-э… И что это означает?

– Так говорил мой тренер по конкуру. Если мужчина вспоминает свою маму – грош ему цена как всаднику. Если маму лошади – есть надежда.

Мейзи смеялась не переставая.

– Джон! Я, пожалуй, запишусь в школу верховой езды, когда мы вернемся. И тебя запишу.

– Не поздно ли мне начинать?

– Никогда не поздно, – проговорил я назидательно.

– А можно я пока что не буду его никуда посылать? – спросил Кокрейн, задумчиво изучая уши Боба.

Так длился этот день – не спеша. Мы отшагали пару часов и вернулись. Мейзи была очень довольна и все время смеялась. Джон выглядел слегка смущенным, но дед позвал его в гостиную, они открыли новую бутылку виски, и он снова развеселился. Спустились Дуг и Марта, мы все выпили за их путешествие, за процветание клана Мак-Грегоров, бизнеса Кокрейнов, за мои успехи в учебе. Потом еще за что-то выпили.

Ближе к вечеру Дуглас вызвал такси из Стерлинга. Где-то через час мы простились. Я ходил отбивать денники[45 - Отбивка денников – основательная чистка денника с заменой опилок.], покормил лошадей и пони, потом прошелся по берегу. Сумерки постепенно сгущались над озером, и туман становился все плотнее. Силуэты деревьев на дальнем берегу таяли, таяли, растворялись в его пелене, кусты казались темными гнездами, которые туман выстлал своим пухом, чтобы вывести таинственных серых птенцов. Подошвы моих резиновых сапог глубоко погружались в топкий, глинистый бережок, в плотный слой прелой листвы и опавшей хвои. Было очень тихо. Вот плеснула хвостом рыба в заводи. Вот крикнула сова, потом еще раз и еще.

Я стоял и не шевелился. К ночи подморозило, в воздухе ощущалась колючая ледяная промозглость. Заиндевевшая трава хрустела под подошвами. На мне были ветровка и кусачий моряцкий свитер, но руки стыли, я сунул их в карманы, спрятал нос в шарф. Великий сон моего детства: по склону холма с северной стороны медленно спускается всадник на сером коне. Я вижу, как колышется его плащ, вплетая складки в паутинную пелену тумана, как плавно шевелится флажок на древке копья. Ничего не исчезает и не уходит. В детстве я шептал ему: «Кто ты?», а он не отвечал. Сегодня я не стал спрашивать: зачем, когда теперь я и так почти все о нем знаю.

С пыхтеньем, шлепая лапами по грязи, из тумана внезапно выбежал ко мне Оскар. Горячо задышал в колено, завилял хвостом.

– Ладно, – сказал я ему. – Пойдем, раз ты просишь.

Он побежал по берегу вверх, исчез в серой пелене, уже такой густой, что в четырех шагах все было залито ее мутной взвесью. Лес нависал надо мною, туман запутался в темных кронах, становился все плотнее, сделался почти осязаемым. Дед говорил мне когда-то, что его дед рассказывал ему, будто здешние фейри с помощью такого тумана уносят к себе заблудившихся путников. Сгустится сырая серая пелена над головой, а когда рассеется – человек, что шел с тобою рядом, исчез. И следов не отыскать.

Впереди в темноте сквозь призраки веток расплывалось мутное пятно желтого света. Я шел к нему, и постепенно оно обретало очертания. Электрический свет мягко лился из окна, освещал ограду, стену гаража, узлы стеблей плетистой розы, что льнули к каменной кладке. Клубящийся у окна туман, желтый снизу, пронзен был сверху лазоревой синевой прозрачных крыльев и ярким оранжевым пятном брюшка. Глаз птицы зорко смотрел вперед. Это светилось витражное окно библиотеки – видимо, дед сел там поработать или снова привел туда чету Кокрейнов и режется с Джоном в шахматы. Витраж прямо сиял навстречу мне. «Что вы делаете в глухую ночь на этой дороге, милорд?» – «Подскажи мне дорогу к замку Корбеник, добрый человек». – «К замку Корбеник? О милорд! Не всякий способен проделать этот путь!»