И охотник вернулся с холмов

Она тряхнула головой.

– Знаешь, неплохая перспектива!

– Ты будешь петь? – спросил я. – Хор репетирует.

– Я – петь? – Она с испугом посмотрела на меня. – Знал бы ты, о чем просишь.

– Ты же итальянка.

– Ты же шотландец, – передразнила она. – Почему ты не в юбке?

– Не в килте…

– Ну вот, не в этом вот самом? И не играешь на волынке пиброх[34 - Пиброх – мелодия для волынки.]?

Я рассмеялся и вернулся в капеллу. Пробежал глазами и без того хорошо знакомый текст Исайи, потом сел, подобрав ноги под стул, и стал ждать, когда отец Саймон закончит исповедовать. Люди потихоньку протискивались в приоткрытую дверь, брали складные стулья, раздвигали их, расставляли на середине, говорили вполголоса. Атмосфера тайны, что зародилась сегодня в глубоком холоде и мраке апсиды, постепенно растекалась в теплом свете свечей, росла, распространялась, пока не захватила всех людей и все пространство, не поселилась вверху под сводом, где воздух дрожал от свечного пламени.

Пришел наконец Эндрю – карлик Снорре – и открыл органолу. Сел перед ней на табурет, принялся пробовать регистры, заставив хор испуганно смолкнуть. Что-то там у него не ладилось. Наконец он кивнул миссис Кавендиш.

– Начинаем, – сказал нам отец Мак-Ги, отпустив последнего исповедника, и тоже кивнул миссис Кавендиш:

– O come…

– O come, Divine Messiah, the world in silence waits the day
When hope shall sing its triumph and sadness flee away![35 - Приди, Божественный Мессия, мир в безмолвии ожидает этого дня (начало рождественского песнопения).]

Определенно это заговор, как и четыреста лет назад. Собрались заговорщики, не связанные друг с другом ничем: ни возрастом, ни общими интересами, а только этой своей крамольной, непонятной непосвященным тайной, той самой, что текла в воздухе, пропитывая собою всех, кто им дышал. Что мне миссис Кавендиш с ее полосатым платьем и что ей я – щенок, который подрос за полгода, не более того. Но есть нечто большее, чем она, и чем я, и чем пропасть между нашими мирами. Настолько великое и всеобъемлющее, что еловые ветки и красные банты, расстроенные регистры, потерянные ключи, фальшивящий тенор, внезапно погасшее кадило, рассыпанные свечки – я споткнулся по дороге к аналою – не поколеблют его.

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице»[36 - Евангелие от Луки, 2.1.].

6 глава

Любуйся, странник: любой торфяник

душе умеет дарить уют.

Стоят упорно стволы Мамлорна

и многим птицам жилье дают.

Рассвет весенний; стада оленей

измучил голод, измаял страх —

они по круче идут в живучий

Раздол Туманов в родных горах.

    Дункан Бан Мак-Интайр. «Раздол Туманов».

Тяжелые копыта Боба мягко ступали по прелым листьям, сминая невесомый снежный покров. Лес на склоне был вырисован тонким пером белой тушью на белой бумаге – хрупкая красота, которую и не назвать, настолько она мимолетна. Скажешь слово, точно неловко ткнешь пальцем, – и все расколется и окончится сон.

Однако Боб был вполне реален. У него бурчало в животе, время от времени он встряхивал гривой и фыркал, иногда срывал листья малины вместе со снегом, которыми они были припорошены, точно пирожное в сахарной пудре. Чтобы заставить его идти рысью, пришлось быть очень убедительным: лошади совершенно разленились, катая туристов. За ручьем я вынудил его перейти в галоп, он наконец продышался на бегу, встряхнулся, пошел резвее, явно получая удовольствие от движения.

Ветки клонились низко над дорожкой, я то и дело задевал их, и мне на голову и на плечи, на круп Боба постоянно обрушивались снежные вавилоны. Мокрые ветки хлестали меня по коленям, очень скоро бриджи вымокли насквозь.

По стальной поверхности озера время от времени проходила рябь, сминая в гармошку запрокинутые внутрь чаши белые берега, такое же белесое небо, прочерки крикливых галок в нем и мутное солнце. Плотно укутанное в кокон, оно так и не выбралось, не протиснулось сквозь облака. Мне всегда нравилось, как большой водоем отражает пространство, как береговые звуки и голоса идут по его поверхности, раздаваясь далеко. Иногда поймаешь обрывок разговора, неизвестно чей, и так никогда и не узнаешь, где и кто это говорил. Только мужской голос, девичий смех и скрип уключин.

На обратном пути мы с Бобом встретили наших пони – я видел издалека, как лохматый их табунок спускается с берега. Когда мы поравнялись, доминантная кобыла[37 - Доминантная кобыла – кобыла-вожак табуна или косяка лошадей.] – гнедая Марсия – пристроилась к нам с Бобом, и так, вместе с косяком пони, мы вернулись домой. Пони обросли, точно медведи, шерсть свисала с них клочьями, глаза блестели из-под челок, как из-под копен сена.

Я отвел Боба в конюшню, закрыл леваду за пони и вошел в дом. Зеленая входная дверь была украшена большим венком из веток, сухоцветов и остролиста. Венок привезла Марта. Он был не простой, занятный, я даже остановился, чтобы разглядеть его. Внутри много всего понатыкано, какие-то маленькие деревянные звездочки, крошечные башмачки, домики из бересты, птички, мох, из глубины таинственно мерцали синие бусины. «Марта знает толк в сказках», – подумал я. Такой венок может выбрать только тот, кому не все равно, где обитать мелкому народцу. В детстве я непременно счел бы такую штуку волшебной.

Хорошо, что дед с отцом с утра основательно протопили дом: я вошел и прямо сразу стал оттаивать.

Гости разъехались. Отец и дед сидели в гостиной в креслах, курили трубки и лениво беседовали. На кухне Эви грохотала противнями. Повар уехал на каникулы. На обед нас ждали остатки вчерашних пирогов – ничего вкуснее я не знаю.

Я постоял у камина, отогревая колени и зад.

– Как прогулялся? – поинтересовался Дуг.

– Отлично. Встретили пони. Они пришли домой вместе с нами. Я им сена навалил в кормушку.

– Хм, – сказал дед.

Я взял свою трубку – отец мне подарил ее полгода назад – и пододвинул стул поближе к огню. Вообще-то я почти не курю. Вот разве что трубку и в хорошей компании. Гостиная в доме Короля-Рыбака как-то особенно располагает.

– А где Марта? – спросил я.

– Легла вздремнуть. Говорит, что после городского воздуха здешний ее усыпляет. Пусть отсыпается.

– Так вы завтра улетаете?

– Самолет ночью, дешевый рейс. Мартины родители встретят нас в аэропорту. А у тебя какие планы? Не жалеешь, что отказался лететь в Италию с нами?

Я щурился на огонь и потихоньку дымил своей трубочкой. Чувствовал себя совсем взрослым. Я видел, что и дед, и отец смотрят на меня и посмеиваются втихую. Возможно, в их глазах я и в самом деле выглядел забавно. Ну вот как Лукас иногда. Ну и пусть.

– Нет. – Я покачал головой. – Я же был в Италии два раза. Да и все равно билетов уже не достать. И что бы тут Алистер делал совсем один? Кто будет отвечать на сайте?

От камина к моему лицу шел живой жар, облако табачного дыма щекотало ноздри. Мне было хорошо. Я получил кучу подарков на Йоль, о них тоже было приятно думать. От отца – новый рюкзак, очень хороший, с кучей разных карманов. Я его долго разглядывал, думал, в каком из карманов какую вещь поселю. Возьму его в Корнуолл. Летом в Норвегию – нет, там нужна штука побольше. От Марты – пару теплых носков и свитер, который сейчас на мне – очень удобный серый рыбацкий свитер с аранами[38 - Араны – узоры на вязаных изделиях. Название произошло от наименования группы островов в западной части Ирландии. Аранский свитер – изначально теплый рыбацкий свитер из овечьей шерсти. Каждый узор имеет свое значение: «волны», «водоросли», «сети» и т. д. Каждому ирландскому клану соответствует свое сочетание узоров.]. От деда – альбом о мечах.

– Видишь, как я угадал? – сказал он довольным голосом, когда я содрал упаковку с подарка.

В рождественском хлебе, который я преломил с мистером Кокрейном, мне внезапно досталось маленькое колечко с бирюзой – я чуть зуб себе не сломал. А Кокрейну досталась монетка.

– Ваджи женится в наступающем году! – рассмеялась Бренда Кавендиш.

Я примерил колечко на палец, но оно мне даже на первую фалангу мизинца не налезло, все смеялись.