Он ринется в полуденном часу
И унесет, взнесет свою красу
Как молоко на донышке бидона.
Две жили мышки, но одна – с печаткой.
Две жили мышки, но одна – одней.
Пристрастный воздух был ее перчаткой.
В тумане сигаретны автоматы,
Как две руки, но ближняя – родней.
И дерева пучиною косматы.
18
Die Seele fliegt, как Wolkchen в стае туч.
Скульптурицею полны палисады.
Повыше виноградник полосатый,
Как бы матрас, провесившийся с круч.
А свыше, занавешен парусами,
Сам-самолетик около летуч,
Как серый волк гремучими лесами.
И, опираясь на неверный луч,
Встает больной со своего одра.
И в сердце выйдет около ребра,
Как в дамки, danke.
И медсестра в воскресном парике,
Как поцелуй, останется в зрачке
Навеки замурована, как в танке.
19
Пятнадцатое, локоть января.
Бананы на тележке магазинной.
Сей нос и рот, обитые резиной,
Как два пропойцы, глухо говорят.
Вот это снег, чтоб походить на зимы.
Его состав никто не проверял.
Паду и я в открытые дверя
И каблуками буду уносима.
Но фокстерьер ведом по следу лисью,
Ползет норой, прочуивает листья,
И, дыбом вставши, узнаю,
Как фавна лик живой и остроухий,
С листвой на голове – зеркал во брюхе —
Большую голову свою.
20
Две жили мышки во одном тазу.
Как я и я, как мгла и где же кружка.
Голубка мышь, норушка мышь… И крышка.
И я одна по ниточке ползу.
Январь, и небо не смогло – грозу,
Ни выгнать птиц на певчую опушку,
И все, что я вложу в ушко? и у?шко,
Суть коридор, который прогрызу.
……………………………………………………
……………………………………………………