Скорби Сатаны

Встав поутру, я узнал, что «его светлость», как титуловали князя Риманеса его лакеи и служащие «Гранд-отеля», уехал кататься верхом в парке, оставив меня завтракать в одиночестве. Я поел в общем зале отеля, где мне прислуживали с величайшей подобострастностью, несмотря на ветхую одежду, которую я все еще был вынужден носить, так как у меня не было мелких денег.

– Когда прикажете подавать обед?

– В котором часу желаете поужинать?

– Сохранить ли за вами номер или же он вас не устроил?

– Может быть, вы предпочли бы такие же апартаменты, какие изволит занимать его светлость?

Сначала эти почтительные вопросы меня изумляли, потом стали забавлять. Должно быть, некое загадочное агентство уже распространило слухи о моем богатстве и эти люди с готовностью в них поверили – вот и первый результат.

Я ответил, что покамест остаюсь в нерешимости и смогу дать точные указания лишь через несколько часов, пока же пусть сохранят занимаемый номер за мной. Позавтракав, я решил отправиться к своим стряпчим и хотел было заказать карету, как вдруг увидел, что мой новый друг возвращается с прогулки. Он восседал на великолепной гнедой кобыле, ее дикие глаза и напряженно, с дрожью ступавшие ноги свидетельствовали о том, что она разгорячилась после стремительного галопа и еще не свыклась с твердой рукой всадника. Лошадь гарцевала и танцевала между повозками и кебами, и это было бы опасно, если бы всадником не был Риманес. Днем он выглядел еще лучше, чем накануне вечером, благодаря легкому румянцу, оттенившему естественную бледность его лица. Глаза его искрились после моциона и полученного удовольствия. Я ждал его приближения вместе с Амиэлем: камердинер, как обычно, точно рассчитал время появления хозяина и в нужный момент появился в вестибюле отеля. Увидев меня, Риманес улыбнулся и в знак приветствия коснулся ручкой хлыста полей шляпы.

– Вы заспались, Темпест, – сказал он, спешившись и бросив поводья сопровождавшему его груму. – Завтра вы должны поехать со мной и присоединиться к обществу, которое на местном модном жаргоне именуют «Печеночной бригадой». Прежде упоминать о «печени» или любом другом внутреннем органе считалось верхом бестактности и признаком дурного воспитания. Теперь же мы покончили с подобными предрассудками и находим особое удовольствие в рассуждениях о болезнях и вообще на тему неприятных медицинских вопросов. Став членом «Печеночной бригады», вы познакомитесь разом со всеми интересными господами, продавшими души Дьяволу ради египетских котлов с мясом. Эти люди обжираются так, что чуть не лопаются, а потом гордо гарцуют на отличных лошадях – животных, достойных носить менее скотскую ношу. Гарцуют они в надежде вывести из своей отравленной крови все зло, которое сами же в нее и влили. Они принимают меня за своего, хотя я вовсе не таков.

Риманес похлопал по шее свою кобылу, и грум увел ее прочь: было видно, как на лоснящейся груди и передних ногах животного все еще блестела пена от быстрой скачки.

– Зачем же вы тогда участвуете в их развлечениях? – спросил я со смехом, поглядывая на него с нескрываемой симпатией; никогда он не казался мне так восхитительно сложенным, как в этом на диво сшитом костюме для верховой езды. – Вы морочите им головы!

– Ну да, так и есть! – легко согласился он. – И знаете ли, я не один такой в Лондоне! А куда вы направлялись?

– К стряпчим, которые написали мне вчера вечером. Фирма «Бентам и Эллис». Чем быстрее я ними встречусь, тем лучше, как вы думаете?

– Да, но послушайте, – и он отвел меня в сторону, – вам нужны наличные. Нехорошо сразу просить аванс. И право, незачем объяснять этим законникам, что вы были на грани голодной смерти, когда пришло их письмо. Возьмите этот бумажник. Вы ведь помните свое обещание: позволить мне быть вашим банкиром? По пути вы могли бы зайти к какому-нибудь известному портному и одеться как следует. Та-та!

С этими словами он двинулся прочь быстрым шагом. Я поспешил за ним, тронутый его добротой:

– Но послушайте, Лусио!

Я впервые назвал его по имени, столь мне знакомому. Он замер и откликнулся, глядя на меня с внимательной улыбкой:

– Да?

– Вы не дали мне сказать… – начал я негромко, потому что мы стояли в вестибюле отеля. – Дело в том, что у меня есть деньги, вернее, я могу получить их напрямую. Каррингтон прислал мне в письме чек на пятьдесят фунтов, а я забыл вам об этом сказать. С его стороны было очень любезно дать мне взаймы. Пусть этот чек послужит залогом за бумажник. А кстати, сколько в нем?

– Пятьсот, десятками и двадцатками, – ответил он с деловитой краткостью.

– Пятьсот! Дорогой друг, но мне не нужно столько. Это слишком много!

Он рассмеялся:

– В наши дни лучше иметь слишком много, чем слишком мало. Мой дорогой Темпест, не делайте из мухи слона. Пятьсот фунтов – это же на самом деле ничто. Такие деньги можно потратить, например, на туалетный столик. Лучше отошлите чек обратно Джону Каррингтону. Я не слишком ценю его щедрость: за несколько дней до того, как я покинул Австралию, он наткнулся на жилу стоимостью в сто тысяч фунтов.

Это известие удивило меня и, должен признаться, слегка огорчило. Прямой и великодушный характер старины Боффлза сразу много потерял в моих глазах. Отчего же он ничего не написал о своей удаче в том письме? Боялся, что я стану беспокоить его просьбами о новых займах? По-видимому, мой взгляд отражал проносившиеся в голове мысли, потому что внимательно наблюдавший за мной Риманес спросил:

– Разве он не сказал вам об этой находке? Не слишком дружелюбно с его стороны. Что ж, как я уже говорил вчера вечером, деньги часто портят человека.

– О, я полагаю, что он умолчал об этом без всякой задней мысли, – поспешил я ответить с искусственной улыбкой. – Без сомнения, он все разъяснит в следующем письме. Теперь что касается этих пятисот фунтов…

– Оставьте их себе, дружище, оставьте! – нетерпеливо перебил князь. – Что вы там говорили о залогах? Разве я вас не взял себе в качестве залога?

Я рассмеялся:

– Да, и теперь я вполне самообеспечен. И хотя я заложник, бежать не собираюсь.

– Бежать? От меня? – спросил он вдруг странным, отчасти холодным, отчасти добродушным тоном. – Ну это вряд ли!

Князь помахал мне рукой и удалился. Я же, сунув кожаный бумажник с банкнотами во внутренний нагрудный карман, подозвал экипаж и помчался в направлении Бейсингхолл-стрит, где меня ждали стряпчие.

Прибыв к месту назначения, я предоставил визитную карточку, и меня тотчас же почтительно встретили два маленьких человечка в черно-рыжих сюртуках – владельцы фирмы. Открыв бумажник Лусио, я попросил их разменять банкноту в десять фунтов на золото и серебро, что они и сделали с готовностью. Потом мы вместе принялись за дела. Покойный родственник, которого я никогда не видел в сознательном возрасте, но который помнил меня осиротевшим младенцем на руках кормилицы, завещал мне все, чем владел, в том числе несколько редких коллекций: картины, драгоценности и разные диковинки. Завещание было сформулировано столь кратко и ясно, что не оставляло ни малейших возможностей для каких-либо юридических придирок. Стряпчие объявили, что через неделю, самое большее через десять дней все формальности будут улажены и наследство окажется в моем полном распоряжении.

– Вы удачливый человек, мистер Темпест, – сказал старший компаньон мистер Бентам, складывая последние бумаги, которые мы просматривали. – В вашем возрасте получить столь королевское состояние – это либо великое благо, либо ужасное проклятие, заранее не скажешь. Однако такое богатство предполагает большую ответственность.

Это было очень забавно: простой слуга закона осмеливается читать мне мораль по поводу моей удачи.

– Многие с радостью взяли бы на себя такие обязанности и поменялись со мной местами, – сказал я с легкомысленным видом. – Вот вы, например, не хотели бы?

Такое замечание было дурным тоном, но я сделал его умышленно, полагая, что этому господину не к лицу проповедовать мне об обязанностях богачей. Он, однако, не обиделся, а только взглянул на меня искоса, как наблюдательная и задумчивая ворона.

– Нет, мистер Темпест, я бы этого не хотел, – ответил он сухо. – Не думаю, что мне стоило бы поменяться с вами местами. Я чувствую себя превосходно на своем месте. Мой мозг – это мой банк. Он приносит вполне приличные проценты, на которые можно жить, и это все, что мне нужно: ни в чем не нуждаться и честно платить по счетам. Я никогда не завидовал богатым.

– Мистер Бентам – философ, – вмешался, улыбаясь, его компаньон, мистер Эллис. – Людям нашей профессии, мистер Темпест, случается бывать свидетелями стольких взлетов и падений, что, наблюдая за переменами в жизни клиентов, мы и сами извлекаем для себя полезные уроки.

– Ах вот оно что! – весело ответил я. – Так это урок, который я так и не усвоил! Но должен признаться, что в настоящий момент я вполне доволен жизнью.

Они оба вежливо поклонились, и мистер Бентам пожал мне руку.

– Дело завершено, позвольте вас поздравить, – сказал он любезным тоном. – Если в будущем пожелаете доверить ведение своих дел другим, мы с партнером уступим им место. Ваш покойный родственник испытывал к нам глубочайшее доверие…

– В точности, как и я, уверяю вас, – перебил я. – Будьте любезны и впредь вести мои дела – и можете не сомневаться в моей благодарности.

Оба человечка снова поклонились, и на этот раз мы обменялись рукопожатиями с мистером Эллисом.

– Мы сделаем для вас все, что в наших силах, мистер Темпест, не правда ли, Бентам?

Бентам серьезно кивнул.

– А теперь, Бентам, – обратился к партнеру мистер Эллис, – не рассказать ли нам об этом? Или не стоит?

– Полагаю, – сентенциозно ответил Бентам, – что рассказать стоит.

Я переводил взгляд с одного на другого, не понимая, о чем идет речь. Мистер Эллис потер руки и заговорил, заранее неодобрительно улыбаясь:

– Дело вот в чем, мистер Темпест. У вашего покойного родственника была одна очень любопытная идея… Он был человеком проницательным и умным, но у него определенно была одна весьма любопытная идея… И возможно, если бы он ей полностью отдался, она привела бы его… да, она могла привести его в сумасшедший дом и помешать распорядиться его весьма обширным состоянием таким… э-э… таким справедливым и разумным способом, как это произошло в итоге. К счастью для себя и… э-э… и для вас, он не до конца проникся своей идеей и до последнего дня сохранил свои замечательные деловые качества и высокое чувство порядочности. Но я все-таки не думаю, что он избавился от этой идеи. Как вы полагаете, Бентам?

Бентам задумчиво смотрел на круглое пятно копоти на потолке, образовавшееся над газовой лампой.

– Полагаю, что нет… Определенно, нет, – ответил он. – Я думаю, он был совершенно убежден в своей идее.