О верности крыс. Роман в портретах

– Тогда ясно.

– Чего тебе ясно? – ощерился илирец.

– Почему с тебя гонор ещё не слез, – объяснил Хриссэ. Просто объяснил, без вызова или угрозы. Просто. Илирец на всякий случай несуществующий вызов принял.

– Хоть двадцать лет старайся, – исподлобья и пафосно начал он, сразу как-то показавшись младше, – ты меня не сломаешь!

Хриссэ не выдержал и рассмеялся этой пышной серьёзности, за что удостоился взбешённого взгляда и странного горлового звука. Успокоился, складывая одеяло, и сел на него на пол, скрестив ноги.

– Знаешь, отчего-то я тебе почти верю, – доверительно сказал он, глядя на мальчишку снизу вверх. – Не буду я тебя ломать, передумал. Умывайся и айда завтракать.

Илирец… послушался. По его лицу не понять было, поверил он или нет. Потому, вероятно, что и сам он этого не понял. В обоих чёрных глазах ночной водой стояло замороченное непонимание. Его пугала нелепость ситуации, этот безумец, который вчера купил себе илирского раба, и ничего этот илирец – не худший в драке! – не смог сделать, когда психу вздумалось разнообразить свою жизнь отработкой ударов по болевым точкам… Мальчишка ополоснул лицо, завязал волосы, неловко поводя плечами – руки ныли, – осторожно сел на край кровати и уронил глаза вслед за руками. Злость хороша, чтобы спрятать ужас: такой, что даже ужас остаться без тьё[10 - тьё, ил. – стержень души, истинное я, бессмертная часть человека. Считается, что тьё умирает от сильной физической или душевной боли, от сильного страха и/или унижений.] почти неважен. Нет, в нашада[11 - нашада – неприкасаемые; вне социальной лестницы, отлучённые от Церкви. Как правило, клятвопреступники.] так не превратишься – ведь не по своей вине терпел боль и не мог ответить, а только по слабости. Значит, касанием проклятие не передашь, но тьё мертво, потому что тьё умирает от бессилия и боли. И значит, Тиарсе не забудет и Кеил не простит, и со смертью умрёшь полностью.

А этот…

Илирец дёрнул ртом, словно чтобы усмехнуться, но только напомнил себе о вчерашнем кулаке в челюсть. Рука приподнялась тронуть – и легла обратно, на залитое жемчужным светом колено.

А этот, пепел ему в душу, и не соображает, что натворил. Память у имперцев избирательная, не помнят, крысиное племя, от чего душа умирает! Кипя от сознания своей правоты, мальчишка поднял бледное от этого сознания лицо, где на скуле расцветал мощный синяк, и чуть не отшатнулся. Этот серый – от волос до одежды и глаз – имперец смотрел и улыбался. Смотрел и улыбался так, что несомненно было: знает он, что творится в голове и лёгких его покупки. Знает, смотрит снизу вверх – и улыбается. И оттого ещё жутче стало, чем от мысли об убитом бессмертии. «Серая тварь!» – подумал он.

– Сын пепла! – это он уже сказал. И сквозь бледность на смуглом лице со всей отчётливостью проступило, что сперва он сказал, а потом уже понял, какое оскорбление.

Хриссэ с удовольствием потянулся, встал, бросил одеяло на кровать и чуть наклонил голову, по-птичьи, искоса глядя на илирца.

– Зря ты лицом просветлился, как Орект перед колесованием. За слова я не убиваю.

– Только просто так? – вскинул «просветлённое» лицо мальчишка.

– Зачем же просто так? – ухмыльнулся Хриссэ. – Или для удовольствия, или для дела. Пойдём уже.

Он повернулся спиной и вышел. Илирец догнал его на ступеньках вниз, где располагался главный зал кабака, в соответствии с его «подземным» названием. По случаю раннего времени зал был пуст, только у самой лестницы сидел перед камином хозяин, а на шкуре между его креслом и огнём – щеголяла толстой золотой косой девчонка лет шестнадцати, в которой илирцу почудилось какое-то неуловимое сходство с «серой тварью».

– …ты взял, что именно игрушка[12 - игрушка – общепринятый эвфемизм для обозначения проституток.]? – беспечно спрашивала девчонка. – Мало ли, кого там Хриссэ вздумал устроить на ночлег?

Лысый хозяин «Лисьей норы» тихо усмехнулся в усы.

– Будто ты Хриссэ не знаешь, дочка. Или я ослеп и отупел под старость. Я сперва подумал, правда, что кто-то из ваших: ухватки самые подходящие. Но больше похоже, что этот умник опять игрушку себе прикупил. К тому же, илирца.

Девчонка рассмеялась, а илирец чуть не кинулся вниз с кулаками. Да и кинулся бы, если б Хриссэ не перехватил его левую руку так, что она чуть не выскочила из плеча.

– Доброго утра, – весело объявил Хриссэ, шагая к ним. – Клойт, завтрака у тебя не найдётся?

– Найдётся, – Клойт кивнул и встал. – Подождите немного.

– В кои-то веки я одобряю твой вкус, – задумчиво сказала Кошка, разглядывая илирца.

– А я не одобряю, – огрызнулся тот. Хриссэ хмыкнул и отпустил его руку.

– Он будет при мне, – серьёзно сказал Хриссэ.

– Да пошёл ты, – почти ровно сказал илирец, поводя злосчастной конечностью.

– Килре-насмешник! – протянула Кошка, разглядывая его. В отличие от илирца, она знала, что слова «при мне» среди кхади означают помощь и защиту, а может, Хриссэ и в кхади его хочет протащить через месяц-другой. – Чем он так отличился? Хотя то, что ещё огрызается, уже редкая доблесть!

Илирец набычился, но девчонка говорила безо всякой насмешки.

– Да я и не зверствовал, – отмахнулся Хриссэ. – Так, пару приёмов повторил… Очень уж удивился, когда он чуть не вырвался. Он об меня табурет сломал, – доверительно сказал Хриссэ вернувшемуся Клойту и расхохотался на пару с Кошкой. Илирец медленно наливался краской, как железо в горне. Клойт молча поставил на стол блюдо с пирожками и кувшин и сел, не вмешиваясь в разговор, но слушая с видимым удовольствием.

– Где ты его нашёл? – спросила Кошка, начиная жевать. Хриссэ последовал её примеру, потом ответил:

– В «Бесенятах», он там был танцор, жонглёр и Тиарсе знает кто ещё для любителей илирских игрушек.

– Прекрати! – мальчишка не выдержал, вскочил, сжимая кулаки и не зная только, на кого кинуться в первую очередь. – Не смей так говорить!

– Скажи спасибо, что я не стал так делать, – посоветовал Хриссэ, не отрываясь от еды. Илирец раскрывал и закрывал рот, но так и не сумел ничего сказал. Постоял ещё немного, чувствуя себя всё более глупо, сел.

Потом они молчали, пока Кошка не поблагодарила за завтрак, Хриссэ заплатил за убитый табурет и все трое вышли. Дорога илирцу не понравилась. Кошка и Хриссэ шли позади, иногда командуя свернуть, и между собой переговаривались тихо. Мальчишка, впрочем, слышал всё отлично: они не очень таились, а слух у илирца всегда был исключительный. Большую часть разговора понять всё равно не получилось, подслушивай или не подслушивай. К чему можно отнести новость о том, что безухие зарвались и надо бы с ними разобраться?

– К углежогам сворачивай! – сказала Кошка.

Или заявление, что коричневые звереют и вчера перед закатом вломились в «Маэтишеной» искать заговорщиков? То есть, тут всё понятно, но какие могут быть заговорщики в «Маэтишеной»? Туда же одни любители элитного чая ходят! И как это всё может быть связано с тем, что Тень уже полностью подготовил план, но Кхад говорит, что ещё не время?

– Увидишь, они ещё ворота повадятся запирать чуть не до заката, – хмыкнул Хриссэ. А Веройге закроют вовсе.

– И как тогда?..

– Как теперь, так и тогда. Кавалер-то будет из благородных. А танец с пьяным героем мы уже репетировали, ты разве не видела?

– Не. Но мне Лорд рассказывал, так что заранее предвкушаю. Надо будет спрятаться где-то неподалёку: посмотреть.

Илирец тряхнул головой. Со своей жизнью непонятно что происходит – самое время заморачиваться о чужих тайнах.

За время, пока они шли в Собачницу, илирец успел услышать ещё массу интересного. Например, что угадал верно: Хриссэ действительно знает о том, как убивать тьё. Очень обнадёживает. Не бог весть какой секрет, конечно, но кто ему рассказал?

Улочка, пропахшая дымом и старой золой, вильнула в последний раз и вынырнула на пустырь из-под арки с серой в мокрых разводах штукатуркой.

– А чего ты от него хочешь-то? – спросила Кошка, вальяжно усаживаясь на старое сухое бревно в мокрой траве.

– Проверить: вдруг пригодится, – Хриссэ пожал плечами, садясь рядом. – Всё-таки, чуть меня не прибил…

Кошка рассмеялась. Илирец в очередной раз вскипел.

– Что ж ты такой нервный? – весело спросил Хриссэ, заметив сжавшиеся кулаки. – Я тебя хвалю, между прочим. Думаешь, меня так легко прибить? Я что думаю, – он повернулся к девчонке, – Кошка, ты попробуй отрезать ему ухо, а я посмотрю. Если у тебя не получится – предъявим Кхад кандидата.

– Псих! – снова рассмеялась Кошка, щурясь на Хриссэ против солнца. – Но идея здравая.

Она встала, вынимая нож и поворачиваясь к солнцу боком. Илирец переводил взгляд с неё на Хриссэ и обратно. Особенного понимания на его лице не рисовалось.

– Держи! – Хриссэ протянул ему свой нож – рукоятью вперёд. Илирец медленно подошёл, взял.