Сумка с истиной

– А-а-а, двадцать.

– Верно, двадцать. И что это значит?

– Э-э-э… век?

– Правильно говорите, век… двадцатый.

– Дела давно минувших дней…

– Ну.

– Это все века?

– Они самые. Вы посмотрите, посмотрите, поперебирайте, может, еще чего увидите…

Смотрю. Перебираю. Шары кажутся невесомыми, боюсь выпустить из рук, чтобы не вспорхнули к потолку…

– Так-таки ничего не заметили?

Чувствую, мой начальник начинает во мне разочаровываться. Это плохо, это не надо, чтобы он разочаровывался…

Хлопаю себя по лбу.

– Заметил. Два тринадцатых.

– Верно.

– Копия? Ошибка?

– А вы присмотритесь повнимательнее…

Присматриваюсь. Повнимательнее. Зачем-то принюхиваюсь, тут же брезгливо отодвигаюсь. В лицо ударяет что-то смрадное, затхлое, пропахшее копотью и нечистотами, да-а-а, хорошенькую парфюмерную фабрику у себя хозяин держит…

– А вы следующий понюхайте…

– Да спасибо, нанюхался уже…

– А вы понюхайте, понюхайте, не стесняйтесь…

Не стесняюсь. Нюхаю. Нюхаю еще раз, жадно вдыхаю сладковатый аромат.

Хозяин снова прищуривается:

– Что скажете?

– Они… они пахнут по-разному.

– Верно. А как вы это объясните?

– Ну… вот этот… который приятно так пахнет… он какой-то… рафинированный, что ли… ненастоящий…

– Верно говорите. Ненастоящий. Тринадцатый век, каким его представляли спустя много веков. Замки, рыцари, драконы… корни мандрагоры на перекрестке в полнолуние…

Перебираю остальные века. Попарно. Попарно. Попарно. Кое-где принюхиваюсь, хозяин кидается ко мне, хочет вырвать шар двадцатого века из рук, не успевает, я подношу шар близко к носу, в лицо ударяет что-то едкое, жгучее, удушающее…

Черт…

– Вы поосторожнее… – хозяин тащит меня к окну, открывает рамы, поток ледяного воздуха врывается в комнату, – сейчас бы иприту надышались, или еще чего похуже, посмотрел бы я на вас… о-ох, горюшко вы мое, вас теперь хоть с дозиметром проверяй… Ну что вы, не бойтесь, не бойтесь, проехали… дальше смотрите.

Смотрю дальше. Двадцать первый век. Такой и такой. Век космических поселений и век тотальных войн. Почему-то думаю, что двадцать второго века нет, он же еще не закончился.

Нет. Есть. Вот он, покоится на полке, сияет голубоватым светом неземных городов и порталов в иные измерения. Какие-то мечты каких-то поколений…

Ищу настоящий двадцать второй век, вижу половинку шара. Только половинку. Прошибает запоздалый страх, а-а-а, неужели я разбил…

Нет.

Не я.

Двадцать второй век доходит до пятидесятого года и обрывается.

Спрашиваю:

– А почему на пятидесятом обрывается? Сейчас вроде тридцать третий…

– А потому что после пятидесятого не будет ничего.

Давлюсь собственным голосом.

– К-как не будет?

– Так. Не будет. И все.

Холодеют руки. И вроде давно уже чувствовал, что рано или поздно будет все, только не ожидал, что так быстро, что вот прямо через каких-то семнадцать лет…

– А вымышленный почему целый?

– А что ему сделается?

Киваю. Тоже правда, что ему сделается…

Сегодня он не пришел. Даже обидно, что он не пришел, я ему мясо принес, и масло, и много еще чего, а его не было. Молоко принес, у них же там радиация зашкаливает после войны. Самое обидное – я посмотрел в завтрашний день, увидел, что он придет завтра, изможденный, голодный, будет ждать меня. Только завтра миры разойдутся слишком далеко, и я ему ничего передать не смогу.

Я так и не знаю, кто он.

В дверь звонят.

Хозяин открывает.