Эффект бабочки

– Помните, те деньги…

– Какие? – Антонина приподняла бровь, искренне удивляясь. О деньгах они как-то раньше не говорили.

– Деньги, которые Володя… Которые Володе, то есть мне… ну…

– Володины деньги, – Антонина видела, что невестке тяжело подобрать слова, а потому решила упростить задачу.

– Да.

– Так что с ними? Почему вдруг вспомнила?

Наталья снова вздохнула, бросила взгляд на небо, провожая облака, посмотрела прямо на свекровь.

– Знаете, я их чуть не сняла. Когда уволили, нужны были деньги, не хотела, чтоб Настя нас с Андреем тянула. Мне не нравилось, что ей приходится допоздна пропадать, что она не высыпается, сама нервничает, волнуется. Я пыталась найти работу, а когда совсем отчаивалась, несколько раз собиралась пойти и снять те деньги. Простите…

Выпалив все на одном дыхании, Наталья снова уставилась на побелевшие костяшки. Призналась, и стало легче. Будто исповедалась. Но реакции ожидала не такой.

Не то, чтоб одобрения, но не того, что Антонина отвернется, вновь смотря на уток, хмыкнет пару раз, покачает головой явно своим мыслям.

– Дурочка ты, Наташка. Сорок лет, девке, а дурочка. – А потом посмотрит на нее. Не зло. Как на дитя малое. – Ты сейчас за что извинилась? За то, что собиралась своих детей накормить за счет своих же денег?

– Они не мои.

Отожествлять деньги с собой, Наталья не собиралась. Слишком они казались ей грязными.

– А чьи? Это ваши деньги, Наташ. Твои, Насти и Андрея. Это деньги, которые не вернут детям отца, а тебе мужа, но сделают вашу жизнь немного проще. Деньги, которые уже должны были сделать вашу жизнь проще. Его семь лет нет, Наташ. И ты семь лет не можешь их снять…

– Я их не сниму. Ни копейки. Раньше думала, что смогу, а теперь нет. Теперь у меня будет работа, и я сама смогу обеспечить своих детей.

– Ну и глупости, – Антонина пожала плечами, снова отвлекаясь от невестки.

– Глупости… – а Наталье стало обидно. За себя, что дурой обозвали, за Володю, чью жизнь оценили вот так – в национальной валюте. – Да почему же глупости? Он ведь и ваш сын!

– Мой, – во взгляде свекрови, которая вновь смотрела на Наталью, блеснула боль. – Мой сын. Единственный. Любимый. Был. А теперь его нет, зато есть внуки. И их нужно на ноги ставить, им нужно то, что мы себе позволить можем далеко не всегда. А то, что ты говоришь… Это гордыня, Наташенька. Гордыня, а не гордость. Какой смысл в этом твоем упрямстве? В чем твой пример детям? Никогда не прощайте? Живите, постоянно вспоминая и ненавидя? Не смейте идти вперед? Заройте себя там же? Не давая и шанса идти дальше?

Наталья молчала, ноздри зло раздувались, а в горле стоял ком. Антонине так и хотелось ее встряхнуть, а потом прижать к груди, чтоб выплакалась. Семь лет прошло, а она так и не смогла. До сих пор душит те слезы, злясь, отрицая, ненавидя.

– Ты же себя рядом с Володей зарыла, дурочка. Прямо там, по соседству, куда действительно когда-то ляжешь. А вокруг жизнь. Жизнь, Наташа! Тебе тридцать три было. Вокруг тебя столько хороших людей крутилось, а ты…

– Вы хотите, чтобы я вашему сыну изменила?

Антонина фыркнула, явно не оценив то, какой злостью блеснул взгляд невестки.

– Да он первый бы тебе сказал, чтоб хотя бы попыталась! Хотя бы попробовала еще раз счастье. Чтоб жила, Наташка.

– Мне было тридцать три, у меня на руках остались двое детей, мне было не до попыток…

– Тогда тебе было больно. Тогда тебе было сложно. Тогда тебе казалось, что ты больше никогда не узнаешь, что это такое – быть счастливой, а потом … Наташ, знаешь, что самое страшное? Прошло семь лет, а ничего не изменилось. Для тебя те деньги как были проклятыми, так и остались. Ты как не позволяла себе смотреть по сторонам, так и не позволяешь. Ты живешь своим горем. А ведь у тебя действительно дети растут. Вот вырастут они, и что? С чем ты останешься? Будешь ждать, когда они приедут? Раз в три месяца или даже реже? Я так живу два года, и знаешь, это ужасно. А тебе так – жизнь жить. Подумай, Наташа. Прошу тебя, подумай, что ты делаешь со своей жизнью.

– Я ею живу. Как умею.

Не поняла… Антонина покачала головой, сдаваясь. Она уже не впервые пыталась убедить невестку в том, что давно пора жить дальше. Чем-то увлечься, чем-то заняться, дать кому-то шанс. Она любила сына. Чтила память о нем, но еще слишком ясно видела, что Наташа сжирает саму себя. И это рано или поздно закончится крахом. Так нельзя. Вот только и эта попытка – как об стенку горох. Значит, будут следующие.

– Ладно, лучше расскажи мне, что ты знаешь об этом Настином Глебе?

Какое-то время Наталья смотрела недоверчиво. Думала, свекровь пытается отвлечь, чтоб через какое-то время снова вернуться к теме, которая для нее была очень болезненной, но потом чуть расслабилась, плечи поникли, голова опустилась.

– Я только со слов Насти знаю кое-что о нем.

– Ну и что же?

– Он старше… Ему двадцать восемь.

– Не беда, – Антонина отмахнулась, пожимая плечами.

– Ну как же… Она ведь ребенок совсем.

– Наша Настя? – свекровь окинула Наталью удивленным взглядом. – Вот уж кто у нас совсем не ребенок, так это Анастасия. Она у нас мудрее некоторых, – шпильку в свой адрес Наталья пропустила.

– Все равно, он-то…

– Не придумывай проблемы там, где их нет, Наталья. Он-то… Он-то нагуляться уже должен был успеть, что хорошо. Пусть вон теперь ее гуляет, обхаживает, добивается. Нашу Настеньку так просто не отдадим!

– Он обеспеченный. Машина такая…

– Вы только посмотрите на нее! – не выдержав, Антонина хлопнула в ладоши, поворачиваясь к собеседнице всем корпусом. – Ты мне сейчас недостатки перечисляешь или причины, по которым я его даже заочно уже одобрить должна?

– Неправильно это, Антонина Николаевна. Каждый сверчок, знай свой шесток… А вдруг он вскружит ей голову всем этим опытом и богатством, а потом бросит? Растопчет сердце и пойдет дальше, покорять? Опасно это, понимаете?

– Не понимаю, – взгляд свекрови стал серьезным, даже немного жестким. – Ты права, Наташенька, каждый сверчок, знай свой шесток. Только вот ты… совсем не знаешь Настенькин.

Не спеша ничего объяснять, она поднялась с лавки.

Страхи Натальи – они логичны и понятны. Она тоже когда-то волновалась, отдавая сына в руки незнакомой женщины, пусть причины были иные, но суть та же, вот только… За Настю стало обидно. Их сверчок-то достоин лучшего. Достоин любви, заботы, обожания. И если этот Глеб – именно тот, кто будет любить. Любить так, как она заслуживает, а она в ответ даст ему ту любовь, которой достоин он, все сомненья Натальи – пшик.

Невестка догнала ее очень скоро. Какое-то время шла рядом, а потом схватила за локоть, согнула его, нырнула рукой в образовавшееся пространство, прижимаясь к боку свекрови. Они пошли в ногу.

– Я просто волнуюсь за нее, вот и все.

– Я понимаю, – и Антонина тут же оттаяла. Улыбнулась, глядя на невестку ласково.

– Она такая влюбленная ходит… вы бы видели.

– Я слышала, голос даже поменялся.

– Ну вот. Они либо вместе, либо из телефона не вылезают – то звонят, то эсэмэсятся. Настя даже на подколки Андрея не реагирует.

– Вот маленькая шкода! Нельзя влюбленную сестру трогать! – Антонина погрозила пальцем воздуху, представляя ехидную улыбочку на лице Андрея Владимировича.