Чужая вина

Ася зажмурилась от резкого и яркого электрического света. Он нестерпимо бил по глазам.

– Выключи сейчас же! – со злостью потребовала хозяйка квартиры.

Подруга, и по совместительству соседка, послушалась, включив мягкий свет зелёного торшера.

– Ася, ты что, и вправду сумасшедшая? Что с тобой случилось? На меня орёшь, сидишь тут в темноте, на лице кровинки нет – точно привидение. Или тебя зомби покусал, и ты теперь сама в него превратилась? – видя, что Ася не отзывается на шутки, Лена встревожилась.

– С Аллочкой что-то плохое? Ну, говори, не молчи, а то и я сейчас с ума сойду! – с тревогой спрашивала она.

– Ничего с ней не случилось, всё у нее очень даже замечательно. Все только про Аллочку и спрашивают, а вот интересно – за меня кто-нибудь станет переживать, интересоваться, что у меня и как? – повысила голос Ася.

– Э, подруга, ты заговариваться начала! Я же так и спросила – что у тебя случилось? Что такое страшное, что ты саму себя не помнишь, ключи оставляешь где попало? Бледная, точно в гостях у Дракулы побывала, на тебе лица нет! Я переживаю за тебя, как-никак, моя лучшая подруга… А ты на меня кричишь только, – Лена пыталась прочитать выражение лица Аси, но та снова закрыла глаза.

Леночка – высокая женщина, гораздо выше среднего роста, с тонкой костью и болезненной худобой. Однако хрупкой её назвать было нельзя – зычный низкий голос, размашистые движения длинных рук, широкие плечи и, как насмешка природы, миниатюрный короткий нос. Маленькие губки (про такие говорят «губки бантиком») и пронзительно тёмные глаза – они всегда словно насквозь видели собеседника. К тому же Лена наблюдала за говорившим с высоты своего немаленького роста, и это было её дополнительным преимуществом.

Через пару минут Ася открыла глаза и тихо прошептала:

– Лен, это ты… А я уж было подумала… Прости меня, пожалуйста, не в себе я сегодня.

– Асюшка, что ты шепчешь-то? Вроде никого в квартире нет. Ты кого ж испугалась? Хотя… давай сейчас я проверю, мало ли кто мог забрести, пока ключи снаружи были. Я в других комнатах посмотрю», – сказала Лена и отправилась искать непрошеных гостей.

Через минуту соседка появилась опять и уверенно объявила:

– Нет тут никого, не переживай. Я всё осмотрела, даже под ванну залезла, хотя там даже мышь не спрячется. Только не делай такие круглые глаза, пожалуйста. Мышей там тоже нет!

– Устала я очень, вот и присела в темноте, и, наверное, задремала. Вот, даже сапоги не сняла, – Ася посмотрела на застёгнутые зимние замшевые сапоги, пошла в коридор и стала их снимать, забыв про молнию на обуви.

– Так, Аська, стой, остановись. Подыши глубоко, ты же сама меня так учила. Сапоги новые рвать не нужно, вон у тебя силищи-то сколько, – Лена наклонилась к ногам подруги и очень ловко расстегнула замок на обуви.

Хозяйка дома молча наблюдала за действиями подруги, а затем тихо выдохнула:

– Спасибо.

– Не за что. Пойдем-ка, подруга, на кухню. Ты мне нальёшь что-нибудь – чаю, ну, или покрепче чего. Посидим, поговорим. Я сегодня с работы пришла голодная, а мои два троглодита весь ужин смели до крошки, матери и полкотлетки не оставили, – Лена слегка подталкивала подругу по направлению к кухне.

На малогабаритном кухонном пространстве с трудом умещались расставленные по периметру бытовые приборы: холодильник, электрическая плита, микроволновка на подвесной полке и небольшой стол, за который и уселись женщины.

Оранжевые обои на стенах и ярко-синие занавески придавали кухне сказочный вид. Его подчёркивали и расписные тарелки с гжельскими орнаментами, развешанные на стенах, и дешевые кухонные шкафчики с рисунками в виде жар-птицы.

Лена усадила хозяйку квартиры на единственный стул с мягкой спинкой (обычно это место предназначалось только для гостей), а сама уместилась на шаткой табуретке с тремя ножками. Она прекрасно ориентировалась, что и где находится в квартире у Аси, и, пока та сидела на «почетом месте», подруга сновала по кухне. Достала два бокала из шкафчика и початую бутылку сухого красного вина из холодильника. В нём же нашлась и закуска: остатки сыра и батон докторской колбасы.

– Я сейчас тебе что-нибудь приготовлю, – тихо сказала Ася, внимательно рассматривая линолеум на полу собственной кухни.

– Сиди уж. Видно же, что даже говорить в полный голос не можешь, только шепчешь. Где уж тебе готовить! Если ты голодная, могу яичницу соорудить из трёх последних яиц, что в холодильнике видела, – предложила Лена.

– Нет, я не хочу, если только ты хочешь кушать и… – Ася не успела договорить.

– Я ж сказала, что голодная. Мои троглодиты умяли сковородку котлет и всю кастрюлю гречневой каши. И даже, что меня особенно взбесило, распотрошили весь конфетный запас, предназначенный на подарки к Новому году!

Я им объявила, что к таким шкодникам Дед Мороз в этом году не придет! И почему я к тебе конфеты раньше не принесла? Только вот сегодня сообразила. В коридоре сумка стоит.

Ведь собиралась! Только не успела. Вот в прошлом году как было хорошо – все подарки у тебя собирала! Только Аллочке сразу скажи, что никакого налога на хранение шоколадных конфет у вас дома не будет, а то она собиралась у меня десять процентов взять. Ишь, чего захотела! Будущий предприниматель! – женщина быстро передвигалась по маленькой кухне, сооружая себе яичницу и поджаривая большие куски докторской колбасы.

Через несколько минут стол уже был сервирован: стояли голубые тарелки с цветочками из «праздничного» сервиза и лежали две накрахмаленные белоснежные салфетки. Яичницу Лена всё-таки разделила с подругой, несмотря на её слабые протесты.

Ася молча наблюдала, как хозяйничают на её кухне, почти загипнотизированная нескончаемым потоком слов гостьи, которая разлила вино по бокалам и тут же произнесла тост. Они чокнулись, и в воздухе ещё не растворился звук хрустальных чешских бокалов, как Лена уже налила в них следующую порцию:

– Ты представляешь: мне на завтра график на работе поменяли! Я же во вторую смену не работаю! Я – мать-одиночка с двумя малолетними детьми! Хотела тебя слёзно попросить выйти во вторую смену. Если Аллочке что нужно в больницу отнести, ты только скажи, я сбегаю, – Лена налила себе следующий бокал и, слегка с упрёком, заметила: – Аська, ты что такая заторможенная сидишь? Яичница совсем остыла, вино наливать некуда, ты не пьёшь. Оно ведь и прокиснуть может.

Ася послушно подняла всклень наполненный бокал, пролив несколько капель на белоснежную салфетку, и, неожиданно даже для себя самой, залпом, точно воду, выпила всё его содержимое.

– Ты даёшь, подруга, – удивилась Лена, разливая остатки вина по бокалам. – И почему всё хорошее так быстро закачивается? – с грустью заметила она.

Пр этих словах Ася будто ожила и стала настойчиво предлагать гостье коньяк, даже достала из дальнего уголка шкафа пузатую бутылку и два коньячных фужера, но Лена отказалась, ссылаясь на то, что утром нужно было рано вставать.

Две женщины, сидевшие на одной кухне, были точно сообщающиеся сосуды: Ася становилась все развязней и откровенней, а Лена, напротив, успокаивалась и, сидя на своей шаткой табуретке, уже почти засыпала.

Амплитуда движений хозяйки дома значительно увеличилась, они стали более суетливыми и беспокойными. Лихорадочно протирая ладонью стол от невидимых глазу крошек, она неожиданно спросила гостью:

– Лена, можно я тебе задам вопрос? Очень личный, можно сказать, интимный?

– Валяй, подруга, задавай, – охотно согласилась женщина.

– Скажи, а ты смерти боишься?

– Эка невидаль, это лёгкий вопрос! Я уж напряглась, думала, ты и вправду интимный вопрос задашь. Нет, не боюсь. Я… – Лена хотела подробно пояснить причины отсутствия у себя подобного страха, но Ася перебила подругу.

– Лен, ты не поняла, я не про свою смерть, а про смерть близких, например, своих детей. Ты прости, пожалуйста, за такой бестактный вопрос. Наверное, ты меня напоила, вот я, пьяная, и решилась спросить, – пыталась сгладить неловкость, возникшую между двумя подругами, Ася.

– М-да, видно, здорово тебя с операцией дочки торкнуло, раз ты о таких вещах думаешь. Знаешь, в таком случае ответ у меня такой. Если уж совсем честно, то порой я боюсь этого так, что жить не хочется. До ужаса и холодного пота боюсь… Ты меня давно знаешь и наверняка уже смирилась с тем, что я такая шумная и суетная. Но это не от хорошей жизни, поверь. Я ведь к тебе сегодня пришла, чтобы хоть немножко в себя прийти. Хорошо мне, Ась, с тобой. Успокаиваешь ты меня, вот даже вопрос твой – в тему. С кем ещё про это поговоришь? От таких мыслей и с ума сойти можно.

– Лена, а ты расскажи мне, как всё было, а то я знаю как-то частями, урывками…

– Ася, тебе это надо – про чужое горе слушать? – удивилась Лена и плеснула себе коньяка из бутылки. Не предложив подруге, она залпом выпила всё содержимое.

– Лена, я раньше не решалась тебя спросить, было очень страшно. Вот представлю, как у тебя, должно быть, душа болит. Никогда не думала, что сама в такое попаду. У меня внутри точно калёным железом всё прижгли – так сейчас разворочено. Ты только сегодня меня ни о чём не спрашивай, не могу говорить. Кажется, что задохнусь от боли. Это не только про операцию дочери. Там совсем про другое. Вот твою историю выслушать смогу и пойму тебя. Если это тебе чуть-чуть поможет и если ты сама хочешь, то говори, я выслушаю.

– Ладно, раз так… – Лена прищурилась, подняла пузатый бокал, посмотрела сквозь янтарную жидкость на подругу и поставила его обратно, так и не притронувшись к содержимому.

– Знаешь, что в той аварии было для меня самым страшным? В смерти моей мамы и дочки? Что они умирали не сразу, а по очереди. Дочь – через час в больнице, только-только у меня начала появляться надежда, что она всё-таки выживет… И только я её похоронила, как на следующий день умерла и мать. И опять все заново: поминки через девять дней, венки, кладбище… И две могилы рядом. А однажды утром – на сороковой день, как дочку похоронила, – прихожу из магазина домой, а муж на крюке висит… Сам вбивал… Для дочери хотел ко дню рождения спортивный уголок соорудить. Только не успел.

Вот я на него гляжу, а сама, знаешь, стою и высчитываю в уме, когда будут похороны мужа, в какой день, когда ему девять дней справлять. Точно так же подсчитываю, когда и сорок дней будет. Я даже не плакала и не кричала на похоронах. Меня потом свекровь долго упрекала, что я мужа не жалела, вот он руки на себя и наложил, да «неоплаканный так в могилу и сошёл». Значит, по её мнению, не любила я его. Она это на каждых поминках говорила с упрёком, будто я его своими руками задушила, а не он сам себе ту верёвку накинул.

Я всё это терпела-терпела, а потом, на третью годовщину, эту гадину чуть с балкона не выкинула. Хорошо, добрые люди удержали, а то сидела бы я сейчас совсем в другом месте, – Лена говорила монотонно, без эмоциональной окраски, лишь делая короткие паузы между предложениями.

– Лена, я про мужа и не знала, ты никогда не рассказывала, что он сам… – прошептала Ася, а из её глаз сами собой полились слёзы.

– Что рассказывать-то и чем гордиться? Он ведь за рулём той машины был и считал себя виновником аварии, хотя на суде его признали лишь потерпевшим. Он-то сам чудом выжил, вылетел через стекло, переломами отделался и сотрясением. Миша себя винил, что отказывался машину получше купить, с подушками безопасности, всё деньги в бизнес вкладывал, а сам на старье разъезжал. Он ведь пил сильно после похорон, не просыхая, пока я одна, без его помощи, поминки бесконечные справляла – то матери, то дочери. В тот день я специально в магазин ушла. Опять поругались утром, ну он за полчаса успел так напиться, что и повесился…