Антиквар

Тот явно шествовал прочь, подальше от вальсирующей публики, под руку с худощавым седовласым мужчиной.

– Мon cher Мichel!

– Борис!

Они немедленно обнялись и заговорили разом, возбужденно и радостно, едва ли, впрочем, слушая и слыша друг друга.

Спутник Куракина наблюдал за встречей, улыбаясь ласково, чуть насмешливо.

Лицо, обрамленное густой серебряной шевелюрой, было тонким, умным, нос – крупным, большие, слегка запавшие глаза из-под густых бровей смотрели пронзительно.

– Ты не знаком?

– Не имел чести, но имя и дела графа Толстого мне известны. Как всякому просвещенному гражданину.

Петр Федорович Толстой, живописец и скульптор, бессменный – на протяжении тридцати лет – медальер Монетного двора, профессор Российской академии художеств, сдержанно поклонился.

И тут же – словно десяток лет вдруг упорхнули с плеч – лукаво улыбнулся Румянцеву.

– Зачем вы уходите? При таком параде надобно танцевать, граф.

– Еntre nous,[22 - Между нами (фр.).] я плохой танцор.

– Не танцующий кавалергард?! Невозможно!

– Mais tu es brave homme.[23 - Но ты хороший человек (фр.).] – Куракин, шутя, вступился за друга. И продолжил уже без тени улыбки: – Кабы не его заступничество, остался б наш Ваня Крапивин на конюшне князя Несвицкого.

– Если б на конюшне…

– И то правда. Знаете ли, граф, Michel не только из рук жестокосердного господина Ивана вырвал, после выходил у себя, в Румянцеве, как малое дитя. Поначалу думали – не жилец.

– Сие похвально. Однако ж, боюсь, et il en restera pour sa peine.[24 - хлопоты его пропадут даром (фр.).]

– Mon Dieu![25 - Мой Бог! (фр.).] Неужели дело так плохо?

– Что за дело?

– Ах, мon cher Michel, беда в том, что твой le filleul…[26 - крестник (фр.).]

– Неужто не оправдал надежд – или того хуже?…

– Хуже. Но совсем не то, о чем ты думаешь. Невиновен, скорее – жертва, как и прежде.

– Que diable, mon prince,[27 - Черт возьми, князь (фр.).] говори толком!

– Беда, Михаил Петрович, заключается в том, что юноша, спасенный вами, вероятно, серьезно болен. Вы, дорогой граф, самоотверженно врачевали тело и тем спасли несчастному жизнь, но душа его так и не оправилась после пережитого.

– Боже правый, так он сошел с ума? Воистину coup de grвce![28 - последний удар (фр.).] «La force del dertino».[29 - «Сила судьбы» (ит.) – итальянская ария.]

– Не совсем, буйнопомешанным не назовешь, окружающий мир воспринимает по большей части разумно, странность проявляет в одном.

– То есть ты не представляешь себе этот ужас – он не отходит от мольберта, не выпускает из рук кисти. Приходит в страшное волнение, даже кричит, если хотят отнять. Но рисует все одно – и к тому же прескверно. Сам понимает, что выходит плохо, – плачет, рвет бумагу, а после все начинает сначала. Знаешь ли, кого он пытается писать?

– Кажется, знаю. Душеньку.

– Eh bien, vous кtes plus avancе que cela soit.[30 - Ну, так ты знаешь больше других (фр.).]

– Как? Разве ж тебе ничего не известно о несчастной танцорке княжеского балета?

– Теперь – известно. Enfant du malheur![31 - Несчастное дитя! (фр.)] А прежде терялся в догадках. Самого Петра Федоровича призвал в советники. Помнишь ли ты поэму Богдановича?[32 - Романтическая поэма И.Ф. Богдановича «Ду шенька» вышла в свет с иллюстрациями Ф. П. Толстого.]

– Как не помнить, сестры-девицы ночами зачитывались, в альбомы переписывали. И книжка была. А в ней – чудные гравюры работы графа Толстого. Не забыл.

– Вот и я не забыл и подумал – вдруг Иван о той Душеньке сокрушается? Теперь, брат, знаю – о другой музе тоскует. И ничем этому горю не поможешь. Граф Толстой, как и ты прежде, судьбой художника проникся, теперь вот взял на свое попечение. Докторов приглашает.

– Что же – есть надежда?

– Надежда, граф, мерещится всякому, кто желает ее узреть, да не у всякого сбывается. Однако ж никому не возбраняется – и я надеюсь. Теперь хлопочу о пенсионерской поездке – и начал уже toure des grands ducs.[33 - объезд влиятельных лиц (фр.).] Иное небо, может быть, не в пример нашему, плаксивому, развеет смертную тоску. Оправится Крапивин в Италии, Бог даст.

– Comment c’est triste![34 - Как это грустно! (фр.)]

– Однако ж, господа, мы на балу, и это оblige[35 - обязывает (фр.).]… К тому же дама в ужасной тоге настойчиво ищет твоего внимания, Мichel…

– Побойся Бога, mon prince, c’est ma tante…[36 - …князь, это моя тетушка (фр.).]

Они говорили еще о чем-то, отвечая на поклоны, и, кланяясь, медленно двигались в нарядной толпе.

В жарком, искрящемся пространстве царила музыка.

Задумчивый вальс подхватывала бравурная мазурка и, отгремев, растекалась легкомысленным котильоном.

Меж тем стояла уже глубокая ночь.

Робкая питерская весна, испугавшись вроде непроглядной тьмы, отступила, укрылась где-то до лучших времен.

Холодный сырой воздух был таким, как бывает зимой, и промозглый туман совершенно по-зимнему окутал притихший город.

Москва, год 2002-й

Удивительно, но он запомнил с точностью до минуты – настроение испортилось за ужином в ресторане «Узбекистан», вернее, за десертом.

Беспричинно вроде бы, но основательно.

Причина, впрочем, была, но казалась в ту пору не слишком серьезной.

Мало ли несимпатичного народа снует по Арбату, подвизаясь при многочисленных промыслах – приторговывает фальшивыми долларами и фальшивой стариной, подлинными наркотиками и проститутками, мошенничает, при случае грабит и промышляет разбоем. Иногда убивает в коротких жестоких разборках. Или привычно утратив рассудок – опившись, обкурившись, обколовшись, – потому что подходящая жертва подвернулась под руку.

Интересуется Арбатом малоприятный народец рангом повыше, засылает своих эмиссаров с предложениями, от которых на самом деле нелегко бывает отказаться.