Снежные дороги судьбы

– Вот и я говорю, но он ничего не хочет слушать. Если уж этот человек вобьет себе что-нибудь в голову, то ни за что не отступится. Он хочет убедиться, что она жива.

– Ну что ж. Я думаю, это не причинит ей вреда. Проводи его сюда. Пусть, если хочет, увидит все своими глазами.

Корф ворвался в комнату и остановился как вкопанный. Некоторое время, дико вращая глазами, переводил взгляд то на Машу то на Капитолину Ивановну.

– Почему она у вас лежит пластом? – вдруг заорал он. Ее нужно приподнять, чтобы кровь не застаивалась и отлила от головы! Почему нет сиделки?? Не удивительно, что моя невеста до сих пор не поправилась!

– Как вы смеете врываться сюда и кричать как извозчик? Вы рехнулись! – кинулась Капитолина Ивановна оттесняя Корфа.

– Уйди прочь, мегера, – отпихнул ее Корф и запнулся – на него смотрело дуло маленького револьвера.

– Вон! Убирайтесь вон сию же секунду – ничтожный хам!

Лицо Корфа потемнело, и он – солидный взрослый мужчина стал похож на злого сорванца, которому взрослые помешали мучить кошку. На пороге он на мгновение задержался и прошипел:

– Не лезь, куда тебя не просят, сумасшедшая старуха! Я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Никому! Лучше ухаживай как следует за Машей, чтобы она поскорее поправилась. И смотри у меня! А не то я до тебя доберусь!

Мадам Мышко остолбенела. Когда она пришла в себя, Корф уже ушел.

И этот паршивец назвал её старухой?? Да как он смеет! Это она то – старуха??? Нет – надо было его пристрелить!

* * *

Сны. Память ее распалась на фрагменты разноцветной мозаики, которые перемещались и никак не хотели складываться в цельную картину. Фрагменты. Краткие, бессмысленные, беспорядочные…

Постепенно сны становились все более беспокойными. Маше приснилось, что она пытается убежать от кого-то, кто гонится за ней по улицам странного, полуразрушенного города, среди обгорелых руин, скрываясь от толпы яростных оборванцев…

Потом ее преследователи пропали, вместо них появился Дмитрий. Его красивое лицо вдруг покрылось трещинами и стало рассыпаться на глазах.

Сны опять стали другими. Мягкими и легкими, как прикосновение лапки котенка. Мария увидела себя маленькой.

Большая лампа «друммонова света» * под матовым абажуром обливала молочным сиянием столовое серебро на столе, гардины и зеркала… Маша сидит над тетрадкой и рисует цветным карандашом, при этом мурлыкая какую то песенку без слов…Всё удивительно уютно, спокойно, и как будто издали доходя, звучал красивый голос мамы… Накатывало ощущение ласкового покоя, уюта…

Вот они на прогулке. Батюшка посадил ее себе на плечи, и нес над толпой подгулявших обывателей. Вокруг – летняя зелень, ленты, шары, балаганы… Тут же была её мама – живая, веселая и смеющаяся. А кто этот уже взрослый мальчик в матросском костюмчике? Неужели это её братик? Но он же…

Не отдавая себе в этом отчета, Мария поднималась все выше по стенам колодца. Голоса становились все громче и впивались в мозг острыми иголками.

– …Ты не хочешь заморить червячка, Марта?..

– …Нет, я останусь. Наверное, она…

– …Показалось, что она шевельнулась…

– …Да, вот видите, снова…

– …Господи, неужели…

Девушка сделала над собой неимоверное усилие и открыла, наконец, глаза.

* * *

…Маша Баранцова сидела на кровати, обложенная со всех сторон подушками, и в задумчивости изучала тарелку с недоеденным завтраком.

Шла вторая неделя с тех пор, как она вернулась в этот мир – оттуда, где её ждали отец, мама и брат. И иногда ей приходила в голову мысль что может быть ей было бы лучше остаться там, с ними… Ведь она теперь одна одинешенька…

Тем не менее она выздоравливала. Профессор Ромп приехал в назначенный срок и, кажется, несколько расстроился, что больная к тому времени уже пошла на поправку, не дожидаясь его участия. Он велел Капитолине Ивановне кормить ее куриным бульоном и жидкой рисовой кашей и прописал полный покой. Затем сварливо принял внушительный гонорар и поспешил на вокзал, чтобы успеть на обратный поезд в Берлин – лечить высокородных аристократов – всех этих «фонов» и «цу»; чьи мозги испортило вырождение и близкородственные браки – а также алкоголизм и сифилис.

Мария тяжело вздохнула, проглотив подкативший к горлу ком… Смерть отца казалась невероятной, невозможной… Казалось он сейчас откроет дверь и скажет…

Болезненная тошнота подступила к горлу, когда Мария вспомнила его последние слова, обращенные к ней… Матерная брань достойная грязного мужика! Надо заставить себя не думать об этом! Она любила папу, и он любил ее. И ничто не может этого изменить!

Было еще одно обстоятельство которое лишало ее покоя – Дмитрий. Он не приходил, не присылал узнать о ее здоровье. Почему же её будущий муж не написал хотя бы письмо? Где он? Петербург никогда не был особо здоровым местом. Вдруг он заразился чем-нибудь и сейчас умирает в больнице для бедных? Может, он просто валяется беспомощный на койке в своем подвале, не имея сил позвать на помощь?

Девушка вздохнула и оттолкнула от себя поднос. Ее уже тошнило от одного вида куриного, бульона.

Через несколько минут в комнату вбежала запыхавшаяся Марта… Мария почувствовала зависть. Марта может ходить и бегать. Или болтать на кухне с Глашей и выпрашивать у нее горячую ватрушку. А она прикована к постели, беспомощна и в полном отчаянии.

– Марта, подай мне, пожалуйста перо и бумагу. Я напишу записку а ты подожди здесь. Отнесешь по адресу и отдашь лично в руки.

Мария вскочила с постели, потянулась к чернильному прибору и… И тут же почувствовала сильное головокружение, перед глазами замелькали черные точки, как снежинки в метель. Колени подогнулись. Она очнулась лежащей на полу. Над ней склонилась испуганная Марта.

– Зачем вы встали, Мария Михайловна? – всплеснула она руками. – Вы упали в обморок! Вам нельзя вставать. Так сказал доктор. Капитолина Ивановна заругает меня если узнает…

– Не узнает – я никому не скажу – лучше помоги встать! Я кому сказала, – прикрикнула Маша. Иди сюда и помоги мне.

Через несколько минут Маша лежала в постели белая как полотно и изможденная, как будто пробежала пару верст.

– Ну вот. Я встала и сама вернулась в постель. Вечером я снова попытаюсь это сделать. И завтра тоже. А сейчас я напишу письмо.

Сочинение послания не заняло много времени. Она заклеила конверт и написала адрес.

– Ну вот, возьми. И… пожалуйста, если ты его не застанешь, не отдавай письма а постарайся разузнать, где он и все ли с ним в порядке.

Ее голос задрожал.

– Я только хочу знать, что с ним, не болен ли, не случилось ли беды какой… И на тебе десять рублей – купи чего-нибудь себе.

– Хорошо, барышня.

Марта с пониманием посмотрела на свою госпожу, улыбнулась и ушла. А Мария притянула к себе поднос и жадно, не различая вкуса, стала есть.

Марта не без труда нашла улицу, где жил этот самый Подымов. Она бежала по тротуару, погоняемая стылым ветром с Финского залива…

По мере того как она шла к цели, фасады становились все более обветшалыми и облупленными. Вывески солидных магазинов вроде чайной торговли Высоцкого, или «Цветочныя мыла парфюмерной фабрики Н.А. Ротмана», сменялись на какие-то нелепые надписи вызывавшие улыбку. «Фортепьянист и роялист», «Продажа всевозможных мук», «Портной Дорофей Гриб из иностранцев». «Радикальное убийство и выведение мышей, крысей, тараканов и прочих нежелательных жильцов». * Вдоль улочек тянулись рюмочные, извозчичьи чайные, портерные, распивочные, кухмистерские, или просто заведения, украшенные лаконичной вывеской: «Водка».

Наконец Марта подошла к дому на Третьей Куликовской улице, где как сказала госпожа, жил её кавалер. Дом явно знал лучшие времена – штукатурка облезла, фундамент осел.

За домом торчали голые яблони чахлого садика.