С корабля на бал

Гимназисты

Адам Ефимович Свирский был солидным представительным мужчиной сорока лет, внешне довольно похожим на Гроссмана, несмотря на то что кровными родственниками они не были. Я встретилась с ним в особняке Гроссмана. Он сидел в огромной гостиной, в глубоком черном кожаном кресле, любимом кресле Бориса Евгеньевича, и мрачно курил сигарету, хотя в доме Гроссмана курить было не принято.

Но сейчас на табачный дым и на серый пепел прямо на зеркальной поверхности журнального столика никто не обращал внимания. В гостиной находились еще женщина в черном, с белым лицом и намертво стиснутыми, переплетенными пальцами рук, и – Катя с Сережей.

Последние двое сидели молча неподалеку от Свирского и его жены, сестры Бориса Евгеньевича – да, это была Алла Гроссман, сестра покойного банкира, – и пустыми глазами смотрели в стену. Сережа машинально вертел в пальцах… пистолет.

Кошмарное совпадение.

Это был игрушечный пистолет, сработанный под «беретту». От настоящего вот так, на глазок, его мог отличить только профессионал.

Дорогая игрушка.

Катя первая заметила меня. Поднялась с кресла и, переставляя ноги, как заведенная кукла, подошла.

– А папины похороны послезавтра, – сказала она. И я вздрогнула, потому что сказано это было вполне обычным Катиным голосом.

– Да, я знаю. Катя… Катя, мне нужно с тобой поговорить. Ты только не волнуйся. Хорошо? Не будешь волноваться?

– А что мне волноваться? – произнесла она. – Я ничего… я не волнуюсь. Идем, Юля… в мою комнату идем.

Мы остались с Катей наедине. В ее большой, уютной комнате. Она в самом деле держалась спокойно, хотя ее губы побелели от напряжения. Не хотела расплакаться у меня на глазах.

Я приобняла ее за плечи и спросила:

– Катя… а когда папа решил, что он пойдет на этот вечер? Ведь он, насколько я знаю, никогда не ходил на твои гимназические мероприятия, хотя ты часто просила его об этом, да?

– Д-да…

– Когда ты сказала ему, что будешь читать отрывок из Шиллера?

– Я сказала… за два дня до вечера. Он не хотел идти. Я тогда сказала, что вообще уйду из дома к дяде Адаму и тете Алле… они всегда ходят к Леньке в его лицей, когда он просит.

– Ленька – это кто? Твой двоюродный брат?

– Какой он мне… брат? Он противный! Мерзкий тип! Он Сереже гадости рассказывает про свою горничную… как он ее там лапает и вообще… я про него даже говорить не хочу.

– Значит, ты сказала отцу за два дня до вечера в гимназии. А когда он согласился пойти?

– Он… да вот… только утром того дня, когда его… когда его…

Утром того самого дня. Так. Интересно. Конечно, это жестоко – травить девчонке душу, но ведь на основе ее слов можно сделать много полезных выводов.

– А кто, кроме тебя, знал, что папа идет на вечер?

Она нахмурила лобик. Напряглась. Напрасно говорят, что дети чувствительнее взрослых. В отдельных моментах они проявляют просто-таки феноменальную выдержку. Быть может, потому, что не сознают до конца трагичности происходящего.

– Кто знал? Кто знал? Ну как… Сережа знал. Юрка-охранник знал. Нет… ему папа не говорит… он сказал только перед самым выездом. Да… еще дядя Адам знал. Он приезжал за день до этого в гости. Папа ему говорил, что, может, пойдет, может, не пойдет. Или по телефону… не знаю.

Я наклонилась к самому уху девочки и сказала:

– Катерина, я задам тебе один вопрос… ты только не волнуйся и постарайся мне ответить. Хорошо?

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами и кивнула.

– Когда ты читала Шиллера, куда ты смотрела в этот момент?

– В зал…

– На папу?

– Нет, папы я не видела. Там темно было.

– Все время, пока ты читала?

Она подумала, продолжая морщить лоб, а потом замотала головой:

– Нет, не все время. Раза два там так… посветлело.

– Отсветы со сцены падали?

– Ну да.

– А папу ты в этот момент видела?

– Я все время его старалась разглядеть. Я тебя видела. Я его… его я увидела только… только когда свет снова зажегся и… – В горле девочки сухо хрипнуло, и я опять перехватила ее узенькие плечи и начала гладить по голове. У самой, против воли, комок к горлу подступил.

Она повернулась ко мне и произнесла:

– А ты, Юля… ведь ты можешь помочь… помочь найти, кто убил папу? Он всегда говорил, что от ментов… никакого толку. Ты же… у губернатора работаешь, я знаю… ты можешь помочь.

– Да, я постараюсь, – отозвалась я, и в этот момент в комнату вошел Сережа. В руках он крутил все тот же игрушечный пистолет.