Я покивала головой, будто бы удовлетворена объяснением. Интересно, какая это документация содержалась в похищенной машине, раз преступники взяли именно ее? Если они проникли через окно, указанное Вованом, то почему не заглянули сначала в спальню, расположенную ближе, а потащились в кабинет на другом конце дома? Или у них привычка хватать сначала что подальше. Воры-дальнобойщики. Впрочем, если они – знакомые Макарки, бывали в доме, а этот компьютер поставлен недавно, то могли и не ведать о его существовании. Надо проверить.
– Давно он здесь стоит?
– Полгода, год, разве упомнишь? – Вован пожал плечами.
Я опять покивала. Напрасно. По затылку разлилась тупая ноющая боль. Вранье в больших дозах мне противопоказано. Немедленно отсюда уезжаю. Сообщу все, что выяснила, Макарке. Пусть разбирается со своими людьми.
Мое решение об отъезде было встречено в штыки.
– Куда же ты, – гундел Вован, идя следом за мной к гаражу, – дождь собирается, дорога скользкая будет.
– Вы такая больная, – поддакивала Анночка.
– Руль держать будет сложно, а путь неблизкий.
– Темнеет уже, страшно. Столько ужасов про дорожные происшествия по телевизору рассказывают.
– Оставайся.
– Не могу. Макару отчет завтра представить должна, – вяло оправдывалась я.
На самом деле ночевать с людьми, которых подозреваешь в преступлении, пользоваться их гостеприимством и есть их хлеб мне совсем не хотелось. Провожать меня вышли втроем – с серьезным Басей.
– Пирожков на дорожку возьмите, – Анночка плюхнула на сиденье рядом со мной объемистый сверток.
Я принялась аккуратно выводить машину из гаража, но приглушенное «бух» оборвало мою надежду на спасение.
– Хо-хо! – загоготал Вован. – Как чувствовал, что по-моему будет! Заднее правое у тебя тю-тю.
Он обошел машину и потыкал носком кроссовки в колесо.
Я, чертыхаясь, вылезла.
– Что такое? – Я наклонилась и подняла доску, утыканную гвоздями.
– Моя вина, – заржал Вован. – Сарайчик сегодня собирался починить. – Ты приехала на грязной тачке, и пока я ее мыл, стройматериалы убрать забыл. Как же ты доску-то не разглядела?
Онемев от возмущения, я с ненавистью посмотрела в его нагло ухмыляющуюся рожу. Забыл он, держи карман шире! Двинуть бы ему, мерзавцу, левой пяткой по правому уху, вмиг бы улыбочку стерло. Вместо этого я принялась остервенело вымещать обиду на ни в чем не повинном колесе. Лупанула по нему пару раз и почувствовала, сейчас упаду: в глазах потемнело, в ушах загудело, в носу заклокотало. Таким образом трех чувств из пяти я моментально лишилась.
Анночка забегала вокруг меня, засуетилась.
– Зачем же вы так расстраиваетесь? Судьба, значит, вам остаться. Радоваться надо, прихвати вас так в дороге, страшно подумать, что могло бы произойти.
Меня отвели на кухню и начали отпаивать чаем с травами. Я не сопротивлялась. Знай я, что в чашке находится яд, и тогда бы не нашла в себе сил возражать.
– Отдохните пару денечков, – уговаривала меня, как неразумного ребенка, Анночка, – подлечитесь, нам не в тягость. – И мило так мужу: – Макар – поросенок, в такую даль бедную больную девочку погнал.
Бася сидел рядом и раздраженно взирал на то, как его хозяева возятся со мной. Похоже, он привык, что все их внимание принадлежит ему. Невесть откуда взявшийся конкурент пришелся ему не по душе.
– Хорошая собачка, – прошептала я. Он единственное здесь честное существо, после меня, конечно, так зачем же нам портить отношения? – На песик, возьми, – я протянула ему кусочек кровяной колбаски.
Бася высокомерно взглянул на меня и широко зевнул.
– Он у чужих не берет, – гордо сообщил Вован. – Дрессированный. Ни-ни! – Он забрал у меня колбасу и швырнул Басе.
Пес взвился и на лету сцапал кусок.
– Умница, – похвалил довольный хозяин.
Меня отвели в гостевую комнату.
– Ложитесь, поспите до ужина, – ворковала Анночка.
Я покорно улеглась, собираясь дождаться, когда хозяева про меня забудут, и тогда попробовать удрать. А пока есть возможность все хорошенько обмозговать.
Что я имею? Окно, которое не разбивали. Дом, забитый ценными вещами, аппаратурой, которые никто не тронул. Спавшую во время ограбления собаку, которую посторонний человек накормить снотворным не в силах. Кроме того, отбывший в неизвестном направлении охранник с женой. Какой следует из всего этого вывод? Одно не ясно: почему они стараются задержать меня? Чтобы тихо укокошить и в полночь закопать на грибной полянке? Такое предположение мне совсем не понравилось, но оно великолепно объясняло хладнокровие Вована и его жены: они не боятся быть раскрытыми. С другой стороны, я настолько не в форме, что ждать ночи им вовсе не обязательно, а тем более печь ради меня пироги. Будь их воля, я бы давно уже покоилась с раскроенным черепом на дне бочки с груздями. Так нет, они вполне искренне за меня беспокоятся.
Менделеев открыл свою таблицу во сне, а Пушкин во время сна сложил некоторые свои стихотворения. Чем я хуже? Я задремала, но почти сразу же очнулась. В голову одна за другой пришли две мысли. Они заставили вскочить с постели и на цыпочках подкрасться к двери. Я прислушалась. Анночка гремела кастрюлями на кухне, а Вован гонял хозяйский телевизор. Я прошмыгнула в Макаркину спальню.
Так, сначала проверим клавиатуру. К моему разочарованию, она оказалась чистой. Я пораскинула мозгами и взялась за шнур. Компьютер был подключен к сети через сетевой фильтр «Заслон». Ура! Поближе к розетке на проводе выделялось несколько красненьких пятнышек. По внешнему виду – лак для ногтей. Я пристально посмотрела на компьютер, словно ожидала, что он заговорит и расскажет обо всех преступлениях хозяев. Мое внимание привлек кактус – жертва радиации. Кажется, обычно цветы клонятся к источнику света, а этот упрямо отворачивается от окна. Я припомнила планировку в кабинете. Да, там несчастное растение не нарушало бы законов биологии.
Словом, не крал, Макарушка, никто твоего компьютера. И есть у меня подозрение, что тебе это хорошо известно. Зачем тебе надо устранить меня из города, я пока не докопалась, но обязательно выясню. Я вредная, упорная и не люблю, когда мною пытаются манипулировать. Я все разузнаю, чего бы мне это ни стоило. Очень опрометчивое заявление.
Стараясь не шуметь, я спустилась по лестнице и выскочила из дома. Теперь в гараж. Слава богу, Вован его не запер. Рядом с моей «девяткой» стояла белая «Нива». С минуту я раздумывала, не воспользоваться ли мне ею. Отсутствие ключей – не проблема. Мои колебания прервал появившийся на пороге Бася. Он не рычал, не лаял, не делал угрожающих движений, а улегся у входа, наблюдая за мной и давая понять, что разворовывать хозяйскую собственность не позволит.
Стараясь не поворачиваться к псине спиной, я принялась ставить запаску. Одного этого обычно хватало, чтобы испортить мне день, но сегодня я уже притерпелась к крупным и мелким неприятностям. Возилась я долго. Руки тряслись, я покрылась испариной и дрожала от сквозняка. Оброненные инструменты мешал искать сумрак: свет включить я не рискнула.
Закончив работу, я украдкой пробралась до ворот и настежь их распахнула. Выезжая со двора, я успела заметить, как из дома выскочил Вован, но было уже поздно – я вырвалась на свободу.
На третьей космической скорости промчалась по деревне. Гуси, утки и коровы врассыпную разлетались из-под колес. Обошлось без жертв. Как сумасшедшая, я вылетела на трассу. Глянула в зеркальце – никого. Можно сбросить скорость, не ровен час, кого-нибудь сшибу.
Глава 4
Как и предсказывал Вован, зарядил мелкий моросящий дождик. Смеркалось. Фары с трудом освещали мокрую дорогу. Сумерки – самое неприятное время. Без фар темно, но и с ними не намного светлее.
Машин было мало. Навстречу промчался «КамАЗ», и минут пять я ехала в абсолютном одиночестве. Потом из зеркальца заднего вида в глаза ударил яркий слепящий огонь. Следовавший за мной грузовик врубил дальний свет. Я посигналила. Никакой реакции. Я выглянула в окно и узнала давешний «КамАЗ». На мои гудки он отреагировал тем, что прибавил газу. Я забеспокоилась. Что за безобразие? «КамАЗ» неотвратимо приближался. Безумие! Дорога, как каток. Я выдавливала из «девятки» все, что могла, но у него движок сильнее. «КамАЗ», задев багажник моей машины так, что она подпрыгнула, пошел на обгон, оттесняя меня к обочине. Мне оставалось только молиться.
Показались встречная фура и пяток следовавших за ней машин, собиравшихся обойти ее, как только они минуют нас. Увидев «КамАЗ», они дружно взвыли и ругательно заморгали фарами. Ему пришлось отстать. Может, резко развернуться и пристроиться за ними? У «КамАЗа» совершить быстрый разворот не выйдет. Но нужный момент был упущен.
И снова гонка. Мы влетели на мост через поросшую камышом речушку. «КамАЗ» понесся по встречной полосе и поравнялся со мной. Сейчас толкнет, и я полечу вниз. Я ударила по тормозам и дала задний ход. А он проскочил вперед. При спуске с моста дорога довольно резко сворачивала влево. Водитель «КамАЗа» попробовал повторить мои действия, но не справился с управлением. Огромные колеса заелозили по лужам. Машину развернуло почти на девяносто градусов, и она, мягко соскользнув в кювет, завалилась набок.
Я поскорее проскочила опасный поворот и минут пятнадцать неслась как угорелая, хотя понимала, что преследовать меня некому. Пережитый стресс гнал вперед. По тарасовским дорогам так ездить нельзя, но об этом я вспомнила, лишь сильно стукнувшись на колдобине. В моторе что-то заурчало, машина задергалась. Столкновение с «КамАЗом» на пользу ей не пошло. Я только успела подрулить к обочине, как мотор заглох.
Намертво вцепившись в руль, я таращилась на пустынную дорогу впереди. Накрапывал серенький дождик, оставляя на капоте смешные кляксы, а по стеклам стекал редкими дорожками слез. В природе над всеми прочими возобладал серый цвет: ни тебе желтого листочка, ни синички, ни банки из-под колы. Серое небо над мокрым асфальтом да по краям дороги унылые голые столбы. Безрадостная картина. Будто специально для больного человека, чтобы он не чувствовал себя лишним на празднике жизни.
Чепуха в моей голове на какое-то время затмила все разумные предположения и предложения. Надо было что-то делать, и я, сделав над собой грандиозное усилие, расцепила скрюченные пальцы, положив руки на колени. Потребность в действиях на этом исчерпалась, и я замерла опять, ощущая себя полной развалиной.
Где-то в недрах носа рокотало при каждом вдохе, хотя я уже давно дышала ртом. Горло горело, во рту пересохло, в ушах стреляло (слава богу, только в ушах), перед глазами стоял туман. И, как назло, именно в тот момент, когда от человечества ждешь жалости и понимания, какие-то идиоты решили меня прикончить, словно сговорившись с вирусами гриппа и гнусными стафилококками. Не дождутся!