Дожить до завтра

– Хрущев и Щукин.

– Ну вот ты их и сдал. И ничего не случилось. Да и Щукин в часть уже не вернется. Кстати, Щукин часто пьет?

– А что? – насторожился боец.

– Я с ним вчера беседовала; говорит, что только после погрузки…

– Брешет, – мстительно вывел врага на чистую воду мальчишка. – Вон брат к нему приезжал, так они так налакались!

– И давно брат приезжал?

Скачков задумался.

– Ну, позавчера.

– Это когда Щукин Быкова избил?

– Да, – кивнул головой Скачков. – Он всегда, как нажрется, к Быкову пристает. А вы кто? – догадался наконец спросить воин.

– Меня зовут Юлия Сергеевна, я – юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей.

– А-а… что вы здесь делаете?

– Тебя ищу, – нагло глядя ему в глаза, заявила я. – Как и вся ваша краснознаменная дивизия. «Ищут пожарные, ищет милиция»… – громко продекламировала я. – Знаешь такой стишок?

– Не-ет…

– Где вас воспитывали?

Я не ошиблась: Щукин мне приврал. Получалось, что он, признавшись комбату, что пропивал в этот раз гранаты, побоялся рассказать о банальном «самоходе» с братишкой. Скорее всего он просто не хотел втягивать в это дело родню. Я еще раз внимательно оглядела склады и заметила шевеление. Два человека в форме тащили длинный зеленый ящик. Я осмотрела округу и заметила целый штабель таких ящиков у одного из складов.

– Кто это, Петя? – спросила я и сунула воину бинокль.

Скачков взял бинокль и присмотрелся.

– Ящики перетаскивают. Из пятого склада в шестой.

– Я вижу, что ящики. Кажется, автоматные… а кто?

– Один – старшина Хрущев, – шмыгнул носом боец. – Он кладовщик.

– А чего это он после ужина работает? И как караул пропустил?

– Его не пропустишь! – разволновался Скачков. – Потом затромбит!

– Кто там с ним, Петя, постарайся разглядеть.

– А че там разглядывать! Ясно кто – Киса. Ну, Киселев. Вот поставили еще один ящик, восьмой. Теперь дверь закрывают…

Это было интересно. Насколько я поняла из сегодняшних излияний подполковника Гриши, без ведома комиссии никто не имел права подходить к складам! До самого конца ревизии.

Я дождалась, пока солдаты не затащили все ящики внутрь, и хлопнула Петра по плечу.

– Ладно, на сегодня хватит. Пошли.

– Куда? – сразу ощетинился солдат.

– Ко мне, Петя, ко мне, – вздохнула я. – Как тебя в таком виде возвращать?

– В каком? – не понял солдат.

– До зеркала доберемся, сам увидишь.

Мы спустились по ржавым ступенькам вниз и в пять минут добрались до моей резервной «резиденции». Я сразу зашла к хозяйке и спросила разрешения истопить баньку. Возражений не последовало.

Бабуля объяснила, где что лежит, но выходить на улицу не стала. «Ты уж сама, дочка, управляйся…» Петя наколол дров и растопил печь. Я попросила у хозяйки мыла и пару полотенец и прибрала в баньке. Температура медленно, но верно поднималась.

– Ну что, боец, раздевайся, – распорядилась я. – И побыстрее, у меня сегодня еще дела.

Петр неуверенно снял гимнастерку, ветхую от нещадной стирки майку и замер.

– Сам управишься? – спросила я и вдруг заметила на груди бойца расчесы. – Так-так, а это что – вши?

Парень покраснел.

– Ну-ка, дай посмотрю. – Я подтащила его поближе к свету. Так и есть: расчесы шли точно там, где это обычно бывает: на груди и под руками.

– В штаны можно не заглядывать, – констатировала я. – Там та же история, верно?

Скачков потупился.

– И станок ты, конечно, с собой в башню не взял?

Он покраснел еще гуще.

Напоминать ему о попытке свести счеты с жизнью было жестоко, но щадить бойца я не собиралась: будет впредь о матери думать, а не только о своей трусливой заднице. Я приподнялась на цыпочки и пошарила на полке – так и есть: в самом углу валялся старый станок со ржавым лезвием.

– Лезвие помыть, – приказала я. – Лобок и подмышки обрить.

Уши бойца достигли цвета молодой свеклы.

– А ты как думал – я тебя в свою кровать вместе со вшами положу? – окончательно добила его я, не став объяснять, что у меня есть и вторая кровать – в гостинице. «Как же так, Портос? – мысленно укорила я командира полка. – Чем у тебя в прачечной занимаются? Водку жрут?»

– Помоешься, белье не надевай, я его прокипячу.

– А как я… буду? – растерялся солдат.

– Простыней обернешься. Господи! Тебя ж еще и покормить надо!