Осколки любимого сердца

– Да. Жуткая история, – я немного встряхнулась, стараясь отогнать от себя ужасное видение убитого и сложенного в мешок ребенка. – Но почему вы решили, что это убийство чем-то грозит вашей семье?

– Сначала, конечно, никто из нас так не думал. Все мы были в шоке от трагедии с Соней. Хотя как отец – я думаю, вы меня поймете, Женя, – в глубине души я испытывал облегчение от того, что это случилось не с моей дочерью. Я знаю – это низкое и подлое чувство, но я отец, Аня выросла практически у меня на руках, и…

– И на вашем месте такие мысли были бы у каждого родителя. Это вполне естественно. Ну а дальше?

– Дальше… Мы похоронили Соню, я помог ее семье деньгами, там очень сложная ситуация, у девочки были очень небогатые родители, три брата мал мала меньше… Было заведено уголовное дело, проверили всех владельцев вишневых «девяток», но это ничего не дало – ровно никаких зацепок, и через несколько месяцев дело пришлось закрыть. Все это время моя Аня, конечно, очень переживала, винила себя, что позволила подруге одной поехать дальше с незнакомым мужчиной, плакала, отказывалась есть, не могла спать – мы с большим трудом вывели ее из глубокой депрессии. Надо добавить, что не без помощи психологов и даже психиатров… И вот только все более или менее стало приходить в норму, только Аня начала улыбаться, только у нее появились новые подружки, школьные интересы, увлечения – как опять… Опять это произошло.

– Что?! – спросила я, нахмурившись. – В беду попала еще одна девочка? Другая подруга вашей дочери?

– Да… Именно так. Хотя нет, не совсем. Это была подруга Иры.

– Ира – это кто?

– Ира – моя старшая дочь. На три года старше Ани.

– Она тоже школьница?

– Нет. Не совсем. Она… Вы знаете, лучше я покажу вам. Вот.

На стол передо мной легла фотография. Сначала я не поняла, почему Ильинский положил ее передо мной: на первый взгляд это был обычный снимок милой голубоглазой девушки, правда, очень худенькой, которая лежит в постели и слушает плеер. И все-таки что-то настораживало. Я поднесла фотографию к глазам, вгляделась – и прикусила губу: меня поразил безжизненный взгляд Иры, ее неестественная – теперь это стало понятно – худоба, судорожно сжатые в кулачки руки, которые лежали поверх одеяла, а главное – восковой цвет лица, такой болезненный, что его нельзя было списать даже на дневное освещение.

– Ваша дочь больна?

– Да. Она очень больна. И давно. Очень давно. Она инвалид. Уже восемь лет она вот так лежит в постели, не говорит, не может двигаться, нуждается в постоянном уходе. Я показывал ее ведущим специалистам, и ни один из них не смог сказать мне ничего утешительного. Они говорят, что Ира даже не понимает, что с ней и вокруг нее происходит, никого не узнает, не может иметь никаких желаний, даже эмоций. Про таких говорят – «растение», но… но это моя родная дочь.

Голос у него сделался сиплый, глухой.

Я осторожно положила фотографию обратно на столик.

– Как это случилось?

Ильинский чуть погладил уголки снимка и медленно убрал его обратно в бумажник.

– Восемь лет назад Ирочка училась в первом классе. Только-только начался учебный год, она бегала такая веселая, шумная, каждый день новые впечатления, на одном месте даже минуты не могла усидеть, я называл ее – Муха. Один раз прибежала из школы: «Папа, завтра нас поведут в бассейн!» – тогда мы жили гораздо скромнее, чем сейчас, и она училась в обычной школе, уроки физкультуры для малышей проводились в городском бассейне. Моя жена собрала ей все необходимое – купальник, полотенце, мыло для душа, что там еще, тапочки. В такую красивую сумочку сложила, прозрачную с голубым дельфином… А на следующий день… На следующий день Иру увезли из бассейна прямо в реанимацию. Как нам объяснили – когда дочка нырнула под воду, ее колено застряло между трубой и стенкой бассейна. Моя дочь не смогла самостоятельно всплыть на поверхность, а одноклассники играли, плескались, брызгались, стоял шум, смех, гам – и Ирочкиного отсутствия просто никто не заметил.

– Как никто не заметил? А тренер? В бассейне, да еще если там дети, всегда должен находиться дежурный тренер!

– В том-то и дело, что тренер – студентка физкультурного института, она проходила практику в школе и в это время находилась в комнате медсестры. За минуту до того, как моя дочь ушла под воду, девушка сломала ноготь, решила подровнять его и отправилась в медпункт за ножницами. Потом ее судили, дали два года. Но это неважно… В результате Ира находилась под водой больше десяти минут, пока ее все же не хватилась подружка. Поднялась паника, прибежали взрослые, стали делать искусственное дыхание, вызвали реанимобиль, «Скорую», но было поздно. Ирочка не умерла, но, как потом было написано в медицинском заключении, у нее «развилось тяжелое патологическое состояние, вызванное механической асфиксией, приведшее к клинической смерти и развитию в последующем посттравматической энцефалопатии и декортикации головного мозга». Мы пытались ее лечить, возили за границу, но все оказалось бесполезным… И еще. Ирочкина болезнь стоила жизни ее матери. Моя первая жена, мать Иры и Ани, умерла от инфаркта на третий год после того, как это случилось. Обе девочки – парализованная Ира и шестилетняя Аня – остались у меня на руках, я сам растил их, старался заменить мать и быть отцом. Мачеху я в дом приводить не хотел, ведь моим дочерям и так пришлось многое пережить. И потом, на семью надо было зарабатывать, я целиком ушел в работу, открыл адвокатское бюро.. А по утрам учился заплетать Ане косички и делать Ире массаж. Это было очень трудное время для всех нас. Именно тогда я понял, как много для меня значат мои дочери. Говорю вам это для того, чтобы вы не посчитали мое беспокойство за них чрезмерным или смешным.

– Ну что вы… Смешного уж тут, во всяком случае, нет совсем ничего. Но здоровому молодому мужчине трудно оставаться отшельником. Понимаю, что времени для флирта или романов у вас почти не оставалось, но все же наверняка существует какая-нибудь.. скажем так, привязанность? Я спрашиваю об этом потому, что это может оказаться очень важным. К желтой прессе с этой информацией не побегу, как вы понимаете.

Ильинский помедлил, затем понимающе кивнул.

– Да, конечно, женщины у меня были. Едва ли стоит перечислять всех поименно… Тем более что в свой дом я никого из них не приводил. С самого начала решил, что мачехи у моих детей не будет.

– Понятно… Хорошо, вернемся ближе к делу. Вы сказали, что вскоре после Сони Заметовой погибла другая девочка, на этот раз – подруга Иры? Я заранее прошу прощения за неделикатный вопрос, но разве у парализованной и никого не узнающей девочки могут быть подруги?

– Да, наверное, я выразился не очень удачно. Видите ли, дело в том, что… Одним словом, когда дела мои пошли в гору, я решил, что… Хотя врачи говорили мне, что это бессмысленно… Словом, я стал приглашать для Ирочки ее одноклассниц. Тех, с кем моя дочь чувствовала себя такой счастливой в то время, когда с ней еще не случилось несчастье. Мне казалось, что если она услышит знакомые голоса, какие-то словечки, знакомые только им одним, что-то изменится. Я не совсем представлял себе, что именно произошло в ее организме, а вернее сказать, и вовсе себе этого не представлял. Но вот уже несколько лет к Ире ходят ее бывшие одноклассницы. Конечно, я плачу им за это хорошие деньги. Хотя и понимаю, что времени прошло очень много, и сегодня эти девочки для Ирины – чужие люди. Но я продолжаю настаивать, чтобы они ходили в наш дом, и они не отказывают. Пять девочек, то есть теперь они уже почти девушки, они по очереди проводят с Ириной несколько часов. И делают они это охотно. Может быть, дело просто в деньгах. Я не знаю.

Ильинский помолчал, нервно выбил пальцами по столешнице какую-то нервную дробь и снова глянул мне прямо в глаза.

– Я сказал, что к моей дочери ходят пятеро девушек, но был при этом не совсем точен. Правильнее сказать так: еще недавно этих девушек было пять. Сейчас… То есть со вчерашнего дня их осталось всего две.

– Остальные по разным причинам отказались оказывать вам эту услугу?

– Нет. Остальные… Их убили.

Медленно, очень медленно я поднесла к губам очередную сигарету. И смотрела на него, вернее, на то, как это загорелое квадратное лицо, вопреки всем законам физики, становится очень бледным.

– Рассказывайте…

– Вы знаете, я адвокат, и поэтому сам часто сталкиваюсь с необходимостью заставлять клиента говорить о тяжелых минутах своей жизни, но… когда это касается лично тебя… Хорошо, я постараюсь быть предельно конкретным. Валя Семенова, так звали одну из них, погибла через три месяца после Сони. Она вышла из нашего дома, просидев с Ирочкой несколько свободных часов, и направилась к автобусной остановке. Мои домашние видели это из окна квартиры. Но, как выяснилось позже, до остановки девочка не дошла, и в районе транспортной развязки ее никто не видел. Милиционеры, прочесывающие местность после исчезновения Вали, обнаружили труп в заброшенном канализационном колодце. Ее убили ударом молотка или другого тяжелого предмета в висок – под волосами выступило несколько капелек крови. Валя умерла мгновенно.

– Канализационный колодец… – задумчиво сказала я. – Похоже на тот же почерк, что и в случае с Соней Заметовой. Ребенка сбросили в колодец, как мешок мусора.

– Вам тоже это пришло в голову? – кивнул Ильинский. – Да. И в третьем случае тоже произошло нечто похожее. Я не буду вам говорить, какое огромное впечатление произвела смерть этой девочки на нашу семью, все это легко представить… при желании. Скрыть гибель Вали от Ани было, конечно, невозможно. Но мне удалось убедить ее, что произошел просто несчастный случай – все жуткие подробности от нее скрыли… И вот месяц спустя – новая трагедия. На этот раз с Сашей Яцутой.

– Она тоже навещала вашу дочь?

– Да. И она была большая умница, я не имею в виду ее школьные успехи, хотя Саша училась хорошо. Но эта девочка считала своим долгом не просто навещать Иру и держать ее за руку, но и рассказывать ей о том, что они проходят в школе, вслух повторять уроки, решать задачи. Ее это не утомляло, понимаете? Она разговаривала с Ириной так, будто та находится в полном сознании и может ей отвечать. И вот месяц тому с небольшим… Саша пришла к нам в дом, вошла в лифт, чтобы подняться в квартиру. Мы живем на седьмом этаже, поэтому лифтом пользуются все. Но я не знаю, и никто другой так и не узнал, что заставило Сашу выйти не на седьмом этаже, а на четвертом. Ее… точнее, ее тело нашли именно на площадке четвертого этажа. Я говорю – тело, потому что Саша была убита одним сильным ударом в грудь – ножом или длинным тонким стилетом. Смерть наступила мгновенно, но убийце, как видно, этого показалось мало – уже мертвую девушку ударили ножом еще несколько раз – в грудь и в шею. Следователи насчитали на теле не менее шести колото-резаных ран.

– Может быть, ее убили в лифте, а на площадку выволокли уже мертвое тело? – спросила я. – Или силой заставили выйти из лифта? Есть еще какие-нибудь основания утверждать, что Саша сама вышла на четвертом этаже?

– Да, есть. Во-первых, следы. В тот день стояла сырая погода, обувь девушки, хотя при входе в дом она и вытерла ноги о специальное покрытие, все же была испачкана грязной землей и налипшими к ней травинками, семенами цветов. Мельчайшие частицы этой грязи обнаружили не только в самом лифте, но и на площадке – Саша успела сделать несколько шагов в направлении квартир, когда убийца, который, скорее всего, вышел из ниши за лифтом, настиг ее. Во-вторых, кабину лифта обследовали и не обнаружили в ней никаких признаков борьбы. Ну и в-третьих, хотя с этого, пожалуй, нужно было начать: согласно показаниям консьержки, Саша входила в лифт одна.

– Очень рискованный способ убийства, – сказала я, осмысливая сказанное. – Выманить девочку из лифта, ударить ее – а если бы она не потеряла сознания с первого раза и подняла крик? – затем бить ножом уже мертвую, да еще наносить удары с таким остервенением… И все это – на лестничной площадке, постоянно рискуя каждую секунду быть увиденным или услышанным соседями или охраной. Кстати, в вашем доме есть охрана?

– Да, конечно. И охрана, и камеры наружного наблюдения. Но дело в том, что камеры охватывают только пространство самой лестничной площадки, то есть то, что происходит непосредственно у входа в квартиры. Зона лифта остается, таким образом, «без присмотра».

– А что сказала охрана?

– Что никто из посторонних в дом не входил и не выходил.

– А кто живет на четвертом этаже? Вообще, какие у вас отношения с соседями?

– С соседями? Нормальные, соседские отношения. Не скажу, что мы дружим, но… как сказать? Здороваемся, обмениваемся новостями, если случается столкнуться во дворе или опять же в лифте. На четвертом этаже две квартиры. В одной живут Фральцовы – муж и жена, оба бизнесмены, довольно состоятельные люди, им принадлежит телеканал и несколько газет. Во второй – девушка по имени Марина, о роде ее занятий я вам ничего сказать не могу.

– Кто обнаружил тело Саши?

– Наталья Ивановна.

– Фральцова?

– Да. Для женщины это было большим шоком, у нее случился сердечный приступ.

– А ее муж? Первая помощь жертве хотя бы была оказана?

– Мужа не оказалось дома. Женщина еле успела добраться до телефона, вызвала «Скорую» – и потеряла сознание. Прибывшей на место бригаде пришлось заниматься в первую очередь самой Натальей Ивановной. А помощь Саше… какая уж там помощь. Первый удар был нанесен в самое сердце – очень точный, профессиональный, я бы сказал, удар. Даже крови было совсем немного. Она просто не успела вытечь, потому что сердце остановилось сразу.