– Вот, посмотрите! – и, порывшись в сумке, протянула ей мешочек, потом, спохватившись, вынула из него кольцо и подала ей. Тетка взяла его в руки, удивленно приоткрыв губы, поднесла поближе к лицу, повернула пару раз, и глаза ее сузились. Она выпалила скороговоркой, наклоняясь куда-то под стойку и доставая пару листов с мельчайшим текстом:
– Заполняйте там, где стоит галочка. Да быстрее! – она с неожиданной злостью подтолкнула ко мне ручку на длинном грязноватом шнурке. – Мне закрываться на технический перерыв!
– Что это? – нерешительно протянула я, безуспешно пытаясь разобраться в сплошном поле текста.
– Договор! На экспертизу! Больше пятнадцати тысяч дать не могу, и не просите. Да вам нигде больше и не дадут – пролаяв эти слова, тетка вырвала у меня из рук листки, сунув взамен документа стопочку тысячных купюр и с грохотом опуская прозрачный щиток над стойкой. – Толя, закрывай!
Тетка унеслась куда-то в глубину здания, только кресло ее завертелось. Ошеломленная скоростью, с которой вся эта операция осуществилась, я вышла на улицу, и еще пару минут простояла под дверью, которую запер за мной охранник. Нет, чего я боюсь, ломбард этот действует сколько себя помню, немало знакомых студентов перехватывали немного денег, когда становилось туго. Но по дороге к дому Марьяны я все сильнее терзалась сомнениями, и под конец бежала едва ли не стремглав. Еще раз прокляв свою неспособность запоминать цифры, я нажала на кнопку вызова в телефоне на номере Марьяны:
– Доброе… утро… Вы не могли бы мне… сами… двери…
Умница Марьяна не стала задавать лишних вопросов, и встретила меня у открытого парадного.
– Что стряслось? – ее пальцы сминали воротник светлого плаща.
– Я… В общем… Кольцо нашла… с крестом… а его… а она…
– Где нашла? На улице?
– Нет, дома, вчера, в пианино… В общем, оно там – я мотнула головой в сторону, где находился ломбард, но Марьяне от этого кивка не стало яснее.
– Ничего не понимаю!.. Какое… Какой крест?!
– Такой… белый, четырехконечный! Как ласточкин хвост!
Марьяна, ахнув, схватила меня за руку с неожиданной силой и приказала:
– Веди! По дороге все расскажешь!
Мы понеслись с нею к ломбарду, все так же держась за руки. Должно быть, со стороны мы смотрелись странно: растрепанная барышня с пунцовыми щеками и немолодая изящная дама, в хорошем плаще, тщательно причесанная, но в комнатных туфлях.
Спешили мы не зря. Охранник уже перевернул табличку на двери надписью «Закрыто» наружу, и опускал металлические жалюзи на окна ломбарда. Марьяна, ни о чем не спрашивая, едва не толкнула его, ворвавшись внутрь. Охранник, опешив на мгновение, рванулся за ней следом, захлопнув дверь перед моим носом, и мне ничего не осталось, как только беспокойно переминаться с ноги на ногу, прислушиваясь к голосам, доносящимся из недр ломбарда. Судя по всему, перепалка там разгорелась нешуточная:
– Я сейчас милицию вызову! – это, похоже, кричит та тетка в цепочках, и охранник тоже подает голос, только не с таким самозабвением и уверенностью, так что звучит он несколько нетвердо. Но голос Марьяны перекрывает их:
– Да-да, непременно милицию, и поскорее! А еще налоговую службу и комитет по защите потребителей!
– Вы, дама, не хулиганьте, ваша – кто она там – сама, добровольно продала вещь, и все, что нужно подписала!
– Подписала? А ну-ка покажите мне вашу филькину грамоту! Где это видано… – спорящие, похоже переместились в сторону, и звук стал гулким, неотчетливым – …я до Страсбургского суда дойду, если вы не вернете эту вещь! Впустите девушку немедленно! Иначе я звоню по прямому проводу в приемную президента!
Не знаю, что больше возымело действия – суд по правам человека в Страсбурге или президентская приемная, но дверь приоткрылась, и я ринулась на помощь Марьяне.
– Она деньги взяла! – с неприкрытой ненавистью указала на меня толстым пальцем тетка.
– Сама взяла? Или вы их подсунули вместе со своим липовым договором? – глаза Марьяны пылали таким огнем, что даже эта видавшая виды приемщица пошла на попятный.
– Да подавитесь вы… – пробурчала она, скрываясь вместе со своей сумкой куда-то в служебном помещении, и возвращаясь с кольцом, зажатым в кулаке. – Забирайте свое барахло, никто вам за него ломаного гроша не даст… Деньги отдай! – рявкнула она, не глядя в мою сторону.
– Вот, возьмите… – протянула я стопочку купюр, которые приготовила, еще стоя на улице. Приемщица схватила их, не пересчитывая, и сунула в руки Марьяне кольцо, уже разворачиваясь, чтобы скрыться в глубине ломбарда.
– Проверь! Проверь, то или не то, от них всего ожидать можно! – прикрикнула на меня непохожая на себя Марьяна.
– Кажется… Да, оно! Точно оно! – словно оправдываясь, зачастила я, рассматривая обретенную заново вчерашнюю находку и торопливо следуя за Марьяной в сопровождении хмурого охранника.
Ни на кого не глядя, мы покинули поле битвы. Только отойдя на квартал, Марьяна с сияющими глазами повернулась ко мне:
– Как мы их! Дай-ка взглянуть, за что такая война была.
Она нетерпеливо поднесла к глазам нашу добычу и восхищенно заахала:
– Ну, девочка, ну, Риммушка! Это надо отметить! Пошли скорей! Где ты его нашла, в пианино? Ну-ка, еще разок, как все было?
Вернулись мы едва ли не быстрее, чем неслись туда. Стаскивая с себя плащ, Марьяна скомандовала:
– Иди в комнату, я сейчас!
Она вернулась с бутылкой «Театрального» и двумя высокими узкими бокалами.
– Ты умеешь открывать шампанское?
Помаявшись над оберткой и открутив проволочку, я, затаив дыхание, отпустила пробку и разлила вино в бокалы.
– Лихо справилась! – воскликнула Марьяна, поднимая свой бокал – пианистка, пальцы сильные! Ну, за надежды, за мечты, за открытия!
Я отпила пару глотков. Марьяна уже отставила в сторону недопитое шампанское и нетерпеливо поглядывала на мою сумку. Я положила кольцо в ее протянутую руку.
– Ого, какое тяжелое! Да… он самый, мальтийский крест… Какая работа!
Лицо маленькой дамы разрумянилось, не то от волнения, не то от выпитого. Она достала из шкафа лупу в прозрачном футляре и снова принялась разглядывать кольцо. Я через плечо безуспешно пыталась рассмотреть его, но руки у Марьяны ходили ходуном, и я оставила эти попытки. Она, как и я, примерила его, тоже удивившись:
– Смотри-ка, такое массивное, крупное, а размер внутри небольшой, очень уж толстое оно в окружности. Как его можно носить, если пальцы растопыриваются? Нет, это не кольцо… Но как тебя-то угораздило? – укоризненно развела она руками. – Ты, всегда такая рассудительная, такая умница-разумница! Я такими словами маму твою уговаривала, когда она не решалась тебя оставить одну в семнадцать лет! Как тебя занесло в этот ломбард?
– Сама не знаю… Нет, знаю – мне рекламную листовку вручили при выходе из дома…
– Кто вручил, ты его раньше встречала?
– Н-нет… Какой-то промоутер… Кажется, он и вчера там стоял. Но… – я запнулась, вспомнив, как накануне вечером бурей ворвалась в парадное после треволнений насыщенного событиями дня. – А чего он там стоял? Метро с другой стороны, там народу много, а у нас только свои проходят…
– Да-да, странно… – эхом отозвалась Марьяна, слушая вполуха. – Может быть, это печать? – и снова принялась рассматривать находку, задумчиво заключив: – Не похоже, у печаток более рельефный рисунок, а если с этой вещицы сделать оттиск, крест будет еле заметен, вот, попробуй, как гладко – она с видимым сожалением отдала его мне вместе с лупой, тут же склонившись над моими руками.
Я впилась глазами в круглое окошечко лупы: желтовато-белый металл, четкий белый крест, сантиметра два с половиной в диаметре. Окружность ребристая, тоже покрытая рядами мелких металлических зернышек, перемежающихся парными гладкими, блестящими полосами. Снова примерила, предположила:
– А может быть, оно для большого пальца? Как у Пушкина на портрете?
– Нет, девочка, тут другое. Боюсь даже предполагать, но этот предмет очень похож на тот, описание которого, правда, смутное и неопределенное, я встречала во время архивной работы. У меня даже была первоначальная версия, я ее начала расписывать, в компьютере у сына должен остаться тот, первый вариант. Но эта сюжетная линия уводила меня вообще в сторону от семейных дел Потуриных., а тем более, от Кутайсова. Конспирологические сюжеты мне, боюсь, не по зубам. Но… между нами… только у меня чувство, что мы не зря так торопились или тебе это тоже кажется?
Я кивнула, открыла рот, чтобы вставить словечко, но Марьяна меня перебила: