Сломанные вещи. Часть 4 из 4

Неожиданно Голос-в-голове, вместо того чтобы опровергать мои слова и давить обвинениями, ухмыляется довольно: Отлично, малышка, запомни эту злость. Хватит терпеть! Иди и сделай! Ты ведь обещала, в конце концов.

Вот и ворота нашего особняка. А я – в самом деле – выхожу из машины уже не в слезах, трясясь от страха перед всем миром, а с уверенностью в себе. Пусть у меня мало сил и возможностей, но я всё равно буду бороться. Я обещала Дэну. Он верил, что я смогу. Значит, я смогу.

Отец бросает:

– Иди в южную столовую, пусть кухарка что-нибудь подаст. Через двадцать минут поднимайся в мой кабинет.

Дом, который я знаю наизусть, даже на ощупь. Провожу пальцами по лакированным деревянным панелям стен. Успокаивающий запах детства. Жаль только, что детство закончилось слишком быстро – когда я поняла, что мама умерла из-за меня, отец ненавидит меня за это, а гувернантка играет в игры не потому, что ей хочется, а ради зарплаты. Так что с игр я перешла на чтение – чтобы не навязываться ей и никому не мешать. Книги были прекрасны, они рассказывали столько странных и чарующих историй… О путешествиях в далёкие страны, где не бывает снега и долгих зимних ночей. О людях, которые давным-давно, до изобретения нашего привычного быстрого и лёгкого синтезирования, создавали краски из природных материалов и умудрялись без современных инструментов, на глаз, творить огромные фрески – столь прекрасные, что даже не верится. Я удивлялась всем этим чудесам, которые происходили с другими, и грустила, что они никогда не произойдут со мной. Почему я так решила, откуда взяла эти мысли? Что у меня нет таких способностей, как у других, и нет необходимой силы воли, или сообразительности, или обаяния, или что там нужно ещё, чтобы начать приключение и довести его до успешного финала. Что мне не стоит даже пытаться. Что за тупая идея?!

В южной столовой – новый обеденный стол. Странное ощущение. Как будто машина времени сломалась и занесла меня в альтернативное прошлое. Я-то надеялась вернуться в тёплую память детства, но этот стол торчит посреди комнаты как раздражающее напоминание о том, что всё ушло безвозвратно.

Кухарке приходится объяснять, что я – дочь господина судьи, госпожа Александэр. В итоге она всё-таки подаёт закуски и кувшин с молочным коктейлем, но поглядывает на меня настороженно, словно ждёт, что я вот-вот убегу с серебряным сервизом.

В детстве я обожала бутерброды с ветчиной, но они были другие, чем эти. Тогдашняя кухарка, Анна, делала какой-то особенный соус. Помню его вкус, но не знаю названия – тогда, конечно, не спрашивала, а теперь уже никак не выяснить. Грустно. Я бы хотела попробовать те бутерброды ещё хотя бы раз.

Жевание помогает думать, и в памяти вдруг всплывает тот человек, следивший за мной пару недель назад. Из-за вчерашних эмоций и сегодняшней паники всё вылетело из головы, но теперь я вспомнила про него. Это наверняка связано с похищением. Зацепка! С другой стороны, она никуда не ведёт, про того человека ничего не известно. Мой энтузиазм сдувается до состояния дряблого и сморщенного воздушного шарика. Ладно, всё равно стоит рассказать отцу, вдруг поможет.

Под дверью кабинета я оказываюсь через семнадцать минут. Беспокойство требует зайти поскорее, начать что-то делать, решать проблему, но я послушно останавливаюсь, лишь сверлю дверь жадным взглядом. Массивная, тёмного дерева. Руки чешутся постучать. Но отца раздражают непунктуальные люди.

Неожиданно Голос-в-голове говорит: Хватит ходить по струнке и бояться. Ты же знаешь, он всё равно найдёт, к чему придраться.

И правда. Подумаешь, каких-то полторы минуты!

Торопливой дробью стучу в дверь, захожу.

Этот кабинет не менялся никогда. Каким я помню его с раннего детства, такой же и сейчас. Повсюду строгое тёмное дерево, бордовый, коричневый, серый, чёрные детали. Прямые линии, прямые углы. Каждый предмет занимает собственное, выверенное чуть ли не по линейке, место. Справа – монументальный стол, за которым восседает отец. Поднимает на меня взгляд от экрана компьютера, указывает на пару бордовых кресел перед столом.

Раз он занят, я успею осмотреться. Вспомнить. На ближней стене слева – огромная карта. Греция, Македония, походы Александра. В детстве я обожала сидеть перед ней, на этом мягком тёмно-красном ковре. Часами разглядывала миниатюрные изображения городов, где внутри зубчатых стен одни маленькие человечки несут на городской рынок корзины с фруктами, другие сидят перед ткацкими станками… На полях пасут овечек, в море плывут корабли, маяки освещают путь, караваны идут по торговым путям… Здесь, в реальном мире, прошли годы, я выросла, а эти человечки так и живут своей прекрасной нарисованной жизнью. Армии Александра по-прежнему идут к своей цели, не зная, что их царь уже несколько тысяч лет как умер.

Оторвавшись от карты, обхожу комнату дальше по часовой стрелке. Коллекционные мечи – в детстве я воспринимала их как должное, но сейчас задумываюсь. Кажется, отцу не интересно оружие, тогда зачем они здесь? Потому что так принято? Небольшие картины маслом, пейзажи. Много фотографий. Половина – господин судья на знаковых мероприятиях, с важными людьми. Другая связана с фондом «Счастливое детство», отец в окружении детей. Я прекрасно помню, что изображено на каждой. Вот он вручает мальчику большую коробку с вертолётом, а на заднем плане – две девочки с мягкими игрушками и корзинками конфет. Вот строит малышам башню из кубиков. Этому неловко улыбающемуся мальчику оплатил восстановление руки. Этой серьёзной девочке, ослепшей после аварии, – глаза из искусственной органики. На всех фотографиях фонда отец улыбается счастливо, будто сам получил долгожданный подарок. Не помню, чтобы он улыбался так со мной. И моих фотографий нет – ни на этой стене, нигде.

В дальнем углу комнаты – напольные часы, метра два, выше меня. Окна с тяжёлыми бордовыми портьерами. Выглядываю, но снаружи ничего интересного. Мокрый зимний пейзаж, появилось несколько новых кустарников, а старую скамейку убрали.

Вернувшись к столу, опускаюсь в правое кресло. Неожиданно в голову приходит мысль – я выбрала его потому, что ближе к двери, можно убежать. Нервно ухмыляюсь. Да, годы идут, а мой страх не желает уменьшаться.

– Что там?

– Всё в порядке.

Отец не отрывается от своего занятия, голос уверенный, однако я всем телом чувствую, что за его словами есть какое-то «но» – оно так и повисло в воздухе. За годы, проведённые в этом доме, я научилась буквально кожей чувствовать малейшее изменение атмосферы: кто-то не согласен с собеседником, кто-то раздражён допущенной бестактностью, кто-то знает больше, чем говорит.

– Что не так?

Он смотрит мельком и тут же возвращается к экрану.

– Алетейя, пожалуйста, будь благоразумной. На данный момент точно неизвестно, в каком состоянии твой робот. Может быть выключен, а может, повреждён. Но! – ожидая моей легко предсказуемой реакции, отец вперяет в меня твёрдый немигающий взгляд. – Ты не имеешь права причинить мне вред на том основании, что посторонний человек повредил твою вещь. Я не имею к этому отношения.

Как ни странно, я почти ничего не чувствую. Разве что желание вернуться на кухню и выпить чего-нибудь покрепче. И тогда я всё смогу выдержать.

– Я это понимаю. Сделка прежняя: ты помогаешь вернуть робота в том состоянии, в каком он находится сейчас, я отдаю данные. Есть конкретный план?

– Он позвонит, – отец смотрит мне за спину, на большие часы, – в час. Первый звонок мы отследили с радиусом несколько километров, второй должен дать точное местоположение. Однако это наверняка будет улица или общественное заведение… Постарайся подумать. Кто это может быть. Это очень поможет.

– Кстати об этом. Пару недель назад ты посылал кого-нибудь следить за мной?

Отец даже не смотрит на меня, прищурившись в экран.

– Нет.

Врёт?

– Посмотри на меня. Наёмник или бывший военный, следил на улице и за квартирой.

Он поднимает укоризненный взгляд.

– Алетейя, ты мешаешь работать. Я сказал, нет. Это даёт что-нибудь? Ты выяснила, кто он?

Качаю головой. Отец сразу забывает обо мне, словно и не ждал ничего полезного.

Проклятье, почему тогда мы с Сином не обсудили разные варианты? Я выбрала самый простой, на том и успокоилась. А теперь, когда времени мало, нужно лихорадочно думать. Вариант с армией отметаю сразу, у них есть власть и ресурсы сделать это официально. Значит, всё же кто-то из «Психушки»? Полагаю, шантаж им привычен. Но почему Син? Попал под руку? Однако захватить его непросто, вряд ли можно сделать это случайно. Они должны были знать, кто он такой… От неожиданной мысли я давлюсь вдохом, и отец сразу поднимает взгляд.

– Я знаю одного человека. Он… может быть в курсе. Живёт на Биржевом. Марк Силан.

Отец набирает имя, несколько мгновений – и на его лице появляется выражение «вы, должно быть, шутите». Поворачивает ко мне экран с фотографией Силана в военном мундире на фоне флага.

– Может, пора и меня ввести в курс дела? Что это за робот, от кого конкретно ты его получила?

Сжимаю губы. Рассказывать правду отцу всегда было опасно, при случае он непременно использует её против меня. Но сейчас мы вроде как заодно.

– Его не украли, он сам сбежал. И я его нашла. Экспериментальная модель, может действовать по собственной инициативе.

Отца не так-то легко удивить, но тут его лицо вытягивается.

– То есть, – он тянет шокировано, – это не просто украденное армейское имущество. Секретная программа, так? Алетейя, это же госизмена.

Я вскидываю подбородок, легкомысленно пожимаю плечами.

– Тем больше стимул вернуть его.

Он переводит дыхание.

– Теперь понятно, почему сумма такова. И ты… осознавая всё это, требуешь вернуть тебе этого робота как ни в чём не бывало?

Боги, в таком контексте я реально выгляжу неадекватной и тупой до предела. Изначально вся эта затея с роботом – инфантильная глупость наивной девчонки. Но сейчас кто поможет Сину, если не дурная на всю голову я? Так что я смотрю в глаза отцу, притворяясь, что считаю себя правой.

– Именно.

Смотрим друг на друга.