– Шапиро… Шапиро… Где-то я уже слышала эту фамилию… – задумчиво произносит знаменитая дрессировщица.
– В Одессе из каждого окна… – ответил Феликс Бениаминович.
* * *
– В Одессе хозяйка, у которой я жила, – рассказывает Надя Павлова, – то и дело щедро и громогласно осыпала проклятиями своих соседей и близких родственников. У нее двое детей, оба плохо едят. Она им кричит: “Чтоб вы сдохли! Но только сразу оба – другое меня не устраивает!”
* * *
– Только разговаривай дружелюбно! – предупредила Надежда Иосифовна, собираясь представить меня перспективному издателю.
– Да я и не могу иначе!
– А вдруг в тебе взыграет?
* * *
– Нет, представляешь? – возмущалась Надя. – Она мне так в лицо и говорит: “Вот мельница, она уж развалилась!”
* * *
– Одно можно сказать, – заметила Надежда Иосифовна Павлова в свои 92, пережив тысячи невзгод, недугов и печалей, – жизнь очень хороша, черт бы ее побрал!!!
* * *
Лёня, когда узнал, что “Новый мир” отклонил мой роман:
– Как ты думаешь, потому что он слишком что?
* * *
Лёва с Люсей поехали осенью в Уваровку – середина октября, они затопили печку и поторопились задвинуть заслонку, чтоб было теплей. Легли спать. Люся говорит: “Лев, а вдруг мы с тобой угорим?”
– Знаешь, что Лёва мне на это ответил? – спрашивает она у меня потом.
– Что?
– Вот будет Марине мороки!
* * *
В “МК” в подвале криминальной хроники опубликовали материал под заголовком “Марина Москвина отработает каждую бутылку” – про некую мошенницу, мою тезку, регулярно похищавшую с корпоративов алкогольные напитки. И увенчали эту статейку моим жизнерадостным портретом.
– В какую сумму вы оцениваете свои честь и достоинство? – спросил меня адвокат, которого я наняла для возмещения мне морального ущерба.
– В миллион!!! – сказала я очертя голову.
– Один?
– Один…
* * *
Увы, наша протестная нота не возымела действия. Адвокат объяснил мне, что в результате морального ущерба жизнь пострадавшего должна покатиться под откос, тогда – да, а так – нет.
– …А нельзя это как-то организовать? – серьезно спросил адвокат.
* * *
– Я тебя понимаю, – сочувствовал мне Тишков. – Это нам, авангардистам, неважно, что о нас пишут, лишь бы имя трепали. А даме – ей нужно другое…
* * *
Но когда одна безрассудная женщина обвинила Лёню в том, что он совершил ограбление со взломом и унес все творческое наследие покинувшего этот мир художника – вместе с телевизором и холодильником, и эту информацию трижды напечатала единственная уважаемая нами газета, – как я ни уговаривала Тишкова, что это только возвысит его в глазах общественности и привлечет дополнительное внимание к его персоне, Лёня был о-о-очень недоволен…
* * *
“Чем меньше человеку нужно, – говорил Сократ, – тем он ближе к богам”.
* * *
Еще он говорил:
“То, что я понял, – прекрасно. Из этого я заключаю, что и остальное, чего я не понял, – тоже прекрасно…”
* * *
– Мы уже все щеки подставили, а их не так много – всего по четыре у каждого…
* * *
– Марина Львовна, – сказал мне знакомый юрист, – если у вас есть малейшая возможность не судиться, никогда не упускайте ее…
* * *
В Одессу на корабле плыл с нами главный редактор “Огонька” журналист Виктор Лошак. Писатели приняли на грудь и пели, а Виктору позвонила жена Марина, будущий директор Пушкинского музея, коренная одесситка. Поражаясь слаженному хоровому пению литературного критика Николая Александрова, журналиста Игоря Свинаренко и поэта Максима Амелина, Марина Лошак посоветовала нам из достопримечательностей в Одессе: “Кларабар” в Городском саду, кафе “Дача” на Французском бульваре и “Хуторок” в парке Шевченко.
* * *
Иртеньев – Игорю Свинаренко:
– Зря ты бросил пить!
А Игорь:
– Так пьяный я такой же, только хуже. Марина знает…
* * *