Время

– Я тебе расскажу историю. А ты подумай. Готова послушать?

Я киваю молча. Убираю телефон подальше.

– Когда мне было на десять лет меньше, чем сейчас, я была замужем. Сыну исполнилось 15 лет и я встретила Валеру. Он как раз прилетел в наш город в командировку, и мы пересекались по работе. Я с Урала если что. И влюбилась сразу же: пропала. Валера моложе меня был и очень красивый. А я, ну что я. Баба в соку, но уже на исходе цвета. Ну закрутилось у нас и я стала к нему приезжать. Мужу сказала через полгода, когда стало ясно, что готова уходить. Развелась и переехала сюда.

– А чего токсуете?

– А люблю такое, в движении, и с людьми поговорить завсегда.

– А я думала, деньги нужны....

– Не без этого. Валера хороший, всем ладен, кроме одного, он большой ребенок и ничего не хочет делать. Так в нашей семье я добытчица. А он по хозяйству.

– И не жалеете?

– Ни капли, что ты. Но скажу так, я думала, взвешивала. Дала себе время. И ты дай. Не руби с плеча.

Ясно-понятно не руби. Аэропорт уже близко и у меня еще пока теплится надежда. Одна на миллион но она осталась.

– Как вас зовут?

– Надежда, Надюха я. А ты не плачь – слезы приводят к ранним морщинам.

Закуриваю у входа в Пулково. Сердце стучит. Полгода прошли. Я прилетала сюда раз пять. Он ко мне – ни разу. Первый раз он волновался, встречая меня и держал букет. Цветы мне не понравились, но я отмахнулась от этих мыслей. Моя влюблённая часть ничего разумного слышать не собиралась. Будь в его руках веник, я бы прыгала от радости. Второй раз, провожая меня он не отпускал мою руку до самой зоны досмотра. И женщина, сверяющая фото в моем паспорте с моей кислой мордочкой, посмотрела на нас и сказала

А может, не нужно улетать?

Тогда я помню, пройдя на деревянных ногах досмотр, села в своем любимом пабе и пригубив бокал вина, залилась слезами. Он писал что мы вместе, что скоро я перееду к нему, что расстояние не помеха нашим чувствам. А я будто бы уже знала, догадывалась, что это все красивая иллюзия. И уезжать все же нужно.

Потом были еще встречи и еще расставания. Я вся извелась и похудела. Скулы и огромные голодные глаза все что осталось от меня. Я таяла и исчезала. Меня съедала любовь. И сейчас она уходит, покидает меня, потому что больше с меня ей взять нечего. Я пустая. Сигарета докурена и пришло время признаться – никто не подбегает и не обнимает меня. Никто не целует как щенка в нос и не говорит, что это был розыгрыш или досадное недоразумение. Никто не говорит, что все понял и расставил приоритеты. Никто не осталяет меня лечить поцелуями от насмрока в слякотном городе на Неве.

Приоритеты расставлены. Просто не в мою пользу. По Пулково впервые я иду одна. Чемодан, словно щенок, сиротливо льнет к ноге. Я одеваю черные очки, чтобы не было видно моих заплаканных глаз. Прохожу мимо бара, где всегда после досмотра плачу о нем и нашей новой разлуке. На секунду останавливаюсь – может снова взять сухое белое вино и поплакать, переписываясь с ним и кокетничая с барменом?

Нет. Снимаю очки. Мне кажется, что никто даже бровью не повел. Заплаканные глаза и сморщенный от слез нос в Пулково это норма. Здесь даже девушки на картине обречены страдать и чего-то ждать. Немея и трепеща. И над всем этим словно суд божий, слышен рев влетающих самолётов.

Я захожу в уборную. Поправить косметику и просушить глаза. Смотрю на себя в зеркало. Телефон вибрирует. По привычке рука тянется проверить сообщение от него. Это пишет мама, они с отцом ждут. Оказывается в моем городе сегодня снегопад и мама переживает, чтобы рейс не отменили. Не отменят, я знаю. Мне пора лететь в реальность. На этот раз Пулково меня отпустит, так и не приняв.

Чудище

Женщина прикрыла глаза. Голова болела с утра, и таблетки, которые заботливо выписала подруга-невролог не помогали. Перед новым годом нужно ещё успеть сверить отчёты для налоговой и сформировать запись пациентов на следующий год.

Гори они все синим пламенем, – вслух четрыхнулась женщина и закурила сигарету, – Я выгорела, – подытожила она.

Такому меланхолично-депрессивному настроению было объяснение и дама знала об этом. Дипломированный психолог, за плечами имеющий регалии и монографии, собственные научные патенты и труды, спотыкалась о сложных клиентов и ранее. Но на этот раз все было иначе.

Однажды к Розе Францевне пришёл Альберт. С туннелями в ушах, татуировкой на шее и без постоянной работы. Альберту деньги на встречи с психологом давал его то ли друг, то ли как это там у молодёжи говорится? Партнёр? Роза Францевна передёрнула плечами, потушила недокуренную сигарету. Молодой человек ходил на сессии без охоты, просто отбывал номер. Психолог вела себя так же-просто слушала, не вовлекаясь сильно. Но однажды все поменялось.

На очередной сессии, так вышло само, что Алик вспомнил эпизод из детства, где он прятался в тёмной бане от пьяного деда с бабушкой. Мальчику было лет 5-6 и он очень боялся, что дед их убьёт. Травмированный пациент и раньше приоткрывал дверь в прошлое, но каждый раз с силой захлапывал ее перед длинным и любопытным (чего уж греха таить) носом психотерапевта. И тогда,. в последнюю сессию Роза поняла, что нельзя упустить такой шанс и предложила погружение в прошлое за травмированной детской частью. Алик без явного восторга принял идею, но будто бы его подмывало поделиться с кем-то ещё своей болью. Болью ли? – подумала женщина. Или чем-то совсем иным и неназванным по имени?

В работе той что-то явно пошло не так. Роза даже запомнила этот момент – когда клиенту нужно найти себя в прошлом и забрать из этого прошлого. Однако Альберт, сидя с закрытыми глазами, вдруг резко закричал и вскочил с кушетки.

– Что происходит, зачем вы прервали работу, – раздосадованно нахмурилась терапевт.

На альберте не было лица: весь белый, трясся, смотря куда-то в точку.

– Я увидел чудище.

– Какое чудище? Вы же вернулись в прошлое за шестилетним собой. Чтобы забрать того себя маленького в настоящее.

– Нет, вы не понимаете! Вы НЕ ВИДЕЛИ! Это было страшное что-то. Косматое, чёрное, лохматое. Оно было рядом с бабушкой моей. Оно наверное съело тогда меня. ОНО МЕНЯ УНИЧТОЖИЛО.

– Ну Альберт, .послушайте, это у вас перенос на значимого взрослого, своего деда, который представлял для вас и вашей семьи непосредственную опасность. Вы посмотрели детскими глазами на свой страх. И потому сейчас вы испытывает то же, что испытывали в прошлом. Нам нужно вернуться и не присоединяясь к страху, забрать вашу травмированную часть. Вам сразу станет легче.

– Идите вы, знаете куда! Я вам ясно дал понять, некого забирать. В моем прошлом меня больше нет. Там есть страшное что-то, что забрало все у меня, и потому я…такой. Сейчас., – он это говорил холодным и чётким голосом, без тени жертвенности и желания манипулировать. Просто подвёл итог: И больше к вам не приду.

Вот тогда он и ушёл. Ушёл с концами. Оплата по-прежнему приходила с номера его друга. Роза пыталась связаться с ним, и с Альбертом, но все тщетно. Потому деньги она не трогала, а ждала случая вернуть их. Куда пропал алик она тоже не знала, да честно говоря, она и не удивилась. Нет желания, нет мотивации, алкоголизация и другие зависимости. Еще и явно парасуицидальное поведение. Все тут понятно, не нужно было и начинать терапию. Нужно было отказаться. Она имеет право, она кандидат психологических наук. Отказывалась ведь раньше от трудных подростков. Потому что…потому что своё детство было не сахар. Потому что не смотря на супервизии и личную терапию все равно подключалась. Пееживала за них, жалела их. Что может сделать шестилетий ребёнок, заложник глупых и неадекватных взрослых? Ничего. И она так же, в своём детстве. Могла только прятаться в ниги и заедать страхи печеньем. Потому печенье Роза не ест никогда.