Распутин: черное и белое

Распутин: черное и белое
Марина Кравцова

Молодой следователь Аркадий Максимов сам становится участником печальной детективной истории. Его любимая жена покончила с собой, и все указывает на то, что виновником ее гибели стал старец Григорий Распутин, о котором повсюду разнеслась мрачная слава. Аркадий решает восстановить справедливость, вывести на чистую воду авантюриста и покарать его. Во время следствия он знакомится с девушкой, называющей себя дочерью Распутина.

Но все оказывается не так просто. Ведь то, что выглядит черным, порой оказывается белым, и наоборот…

Марина Кравцова

Распутин: черное и белое

Глава 1. Смерть Ларисы Максимовой

«Я это пережил! И сейчас, две недели спустя, начинаю понимать, что не сойду с ума, не повешусь, не дам сгноить себя на каторге из-за крови бешеного пса. Пусть моя душа больше не видит света, и мир затянулся чернотой – но я живу. И даже знаю, чем наполнить невыносимые дни. Дневник подвернулся под руку случайно, я раскрыл его… вот вновь пишу. Теперь у меня есть цель – я растопчу змею, а там будь что будет…»

Сколько ни силься, но слезы горя пробьются сквозь сомкнутые ресницы, если им тесно в душе. Быстро смахнув их, темноволосый молодой человек резко отодвинул толстую, обернутую кожей тетрадь. Отброшенное перо запачкало чернилами недописанную страницу…

В дневнике оставались пропуски. На белые листы не легла черными строчками самая темная страница жизни. Писать о том, что произошло тогда, не получалось – сердце запрещало. Да и смысла не было – страшный вечер на всю жизнь врезался в память Аркадия Максимова.

***

Тот мартовский вечер терзал их запоздалым мокрым снегом и весьма неприятным ветром – Аркашу и друга его Дениса Агеева. А приятели и рады были побороться с некстати вернувшейся зимой. Весело скользили в переулках в темноте по раскисшему снежному месиву – нараспашку, шапки набекрень. И Аркаша, сам едва державшийся на ногах, то и дело ловил под локоть хохочущего Агеева, рывком помогая ему обрести равновесие.

– Нет, Денис, – фыркал Аркадий, – ты скоро… тебя скоро… просто в темном углу поймают и вздуют…

И он прыснул как мальчишка, вспомнив последнюю жареную статейку «Д. А.».

– Э, нет! Ты… что же ты думаешь… – несмотря на то, что Агеев едва держался на ногах, язык его работал неплохо. – Журналистика, друг мой – тонкое дело. Виртуозное искусство! Все равно что ваша литература… да только романчиками со стихами состояние не наживешь, если не улыбнется фортуна, а газета – да… Но искусство нужно. Ты понимаешь? Я ж не вру, я сочиняю сюжет… Вдохновенно!

Он восторженно икнул.

– Врешь, все ты врешь, всегда врешь… – не слушал Аркаша.

Агеев вдруг обиделся.

– Да что ты понимаешь, ты… сыщик! Скажи, где… где в твоей службе хоть чуток творческого вдохновения? Это только в книжках бывает… Шерлок Холмс ты наш!.. А мы, того… Куда сейчас? К тебе, что ли?

– Ко мне, – бездумно ответил Аркадий, тащивший приятеля под локоть. И молодые люди, мокрые от весеннего снега, свернули на освещенный проспект. В дом Максимова ввалились в обнимку, в уютном тепле сразу потеряли последнюю устойчивость. Полусонная Анфиса, впуская барина с гостем, даже зевок прихлопнула, удивленная – редко серьезного Аркадия Николаевича можно было узреть в подобном виде. У Аркаши же сладко кружилась голова.

– Лариса-а-а! – закричал он на всю квартиру. – Я вернулся, свет ты мой!

Жена не откликнулась.

– Я сейчас.

Агеев, проходя в гостиную, пьяно хихикнул: мальчишеская влюбленность Аркаши в собственную жену ужасно смешила его – вроде не первый год вместе живут. Журналист попытался придать себе светский вид, насколько позволяло нынешнее состояние.

– Ларочка, ты где? – слышался из другой комнаты напевный голос Аркадия, показавшийся Агееву отвратительно слащавым.

Денис скучающе разглаживал усы, но внезапно отчаянный крик сорвал его с дивана. А вот теперь что-то похожее на всхлип… Переступив порог небольшой комнаты, Агеев только головой покачал. Лариса лежала на ковре – застывшая, без движения. «Все как в бульварных романах», – первое, что пришло в голову «Д. А.».

Мертвенно-бледная женщина в черном, кровь, револьвер в маленькой ручке… ажурная перчатка… Красиво и страшно. И Аркаша, предсказуемо-горько рыдающий на коленях перед мертвой женой…

Можно быть талантливым сочинителем и иметь безошибочный нюх на скандалы, но даже это не сделает тебя удачливым журналистом, если нет влюбленности в работу, собачьей хватки и внутренней раскованности. Ничего запретного, подавай публике все, чего она жаждет! «Д. А.» знал за собой все эти прелестные качества и гордился своим бойким пером. Да, многие из его шедевров не совсем верно (мягко говоря) отражали действительность, но главное – читатели получали то, что хотели. И он, хваткий журналист – тоже.

Опьянение не мешало. Быстрый взгляд карих глаз Агеева привычно скользнул по комнате в поисках интересного. Нашел. На столе белела записка с ровными строчками напечатанных на машинке четких букв.

«Дорогой Аркаша! Прошу никого не винить в моей смерти, кроме меня самой. Я мечтала найти небесного старца, а попалась в когти дьяволу. Разорвать сети, которыми он меня опутал, возможно, лишь разорвав нити, связывающие меня с жизнью. Я изменила тебе – не по своей воле. Прощай и прокляни тот день, когда я встретилась с ним!»

Быстро трезвеющий журналист досадливо поморщился. «Нити, связывающие меня с жизнью…», «прокляни тот день…»

Он прошептал почти неслышно:

– Как все знакомо и театрально-пошло…

А потом дух захватило… словно искра пробежала! Денис вспомнил, как Аркадий жаловался на жену – любопытная особа вдруг жарко увлеклась популярнейшим старцем Григорием Распутиным. Так вот оно что! Доувлекалась… Вот кого она дьяволом называет. У Агеева был свой интерес к этой странной личности. Да еще какой…

А все же не до конца он стряхнул с себя пьяный угар, иначе бы не воскликнул:

– Да это ж сенсация!

Для самого неожиданно выскочило, как чертик из табакерки. Резким ударом по руке Аркадий заставил приятеля выронить записку, а потом Агеев с его помощью вылетел из комнаты.

– Негодяй! – неслось ему вслед.

Денис Агеев перевел дыхание и пошел искать свою шляпу в прихожей. Аркадий быстро перестал занимать его мысли. Журналист знал, что сегодня ему предстоит бессонная ночь.

Глава 2. Знакомство

Стук колес то и дело встревал в причудливое мельтешение черно-белых обрывков страшного сна. И поезд тоже становился зловещим персонажем сонной фантазии. Начинающаяся болезнь брала свое. В висках стучали молоточки, и это были отзвуки четких ударов по клавишам печатной машинки.

«Лариса, ты же никогда не печатаешь на машинке…»

Чей-то невнятный, монотонный голос подсказывал: «Волновалась, дрожали пальцы, писать не могла, чернила портили бумагу…»

«Но почему тогда я не нашел…»

Максимов резко проснулся. В первые секунды не мог понять, куда и зачем он едет, а потом неотвратимостью ударил неумолимый факт – Ларисы больше нет. Лариса с дырой в груди лежит в гробу, ее похоронили, похоронили, похоронили… а он сорвался и мчится в Москву.

На коленях лежала газета. Кровавая драма в лучшем стиле бульварных романов – прекрасная молодая особа стала жертвой негодяя Гришки Распутина… Аркадий тихо возненавидел Агеева.

«А ведь ее даже похоронить нельзя было по церковному», – подумал он с горечью, когда уже плелся в поисках адреса, выясненного еще в Петербурге. Собственно, к церкви, к обрядам ее Максимов был равнодушен, но жгла тоскливая обида. «Она не сама. Ее убили… Убили… Убил бес, которого называют святым… Он для них – свой, а мою Ларису отвергли после смерти».

Возникший перед молодым человеком нарядный Новодевичий монастырь не вовремя напомнил детство. Аркаша жил тогда в Москве, ходил гулять на Новодевичьи пруды, и монастырь, сказочный и трогательный, казался ему продолжением фантастических няниных историй. Всегда веселых, ярких, счастливых… Сейчас он даже приостановился, пораженный тем, что разбитое сердце еще способно возродить в себе отзвук былого отрадного чувства. Аркадий невольно потянулся перекреститься, но тут же, нахмурившись, быстро заложил руку за спину. «И угораздило же изверга остановиться в этих местах…»

Распутин гостил сейчас в Москве у кого-то из своих поклонников. Обитал неподалеку от Новодевичьего монастыря в большом белокаменном доме. Потом Аркадий никак не мог припомнить, что говорил швейцару, проводившему его в гостиную. Вдруг стало страшно. Невозможность справиться с волнением напомнила гимназические годы, когда вот так же трясся он перед сложным экзаменом. Отворилась дверь… Но к удивлению Аркадия, вошедший человек не был Распутиным.

– Простите, сударь, – вежливо заговорил, представившись, хозяин дома, – дело в том, что к Григорию Ефимовичу ходит очень много посетителей, не всегда… э-э, с благородными намерениями. И поэтому мне хотелось бы узнать…

Оборвав фразу, говоривший замер в испуге. Только что он с легким недоумением созерцал осунувшееся, болезненно-бледное лицо гостя, его растрепанные волосы, темными прядями прилипшие ко лбу. Но вдруг это лицо исказилось в злобе.