«Сбежала от ребёнка и медитирую в одиночестве», ответила я и тут же получила предложение посидеть у него в беседке. Я согласилась и ушла к нему.
Босс встретил меня в беседке с богато накрыты столом и бутылкой коньяка вопросом:
– Расслабиться не хочешь? Мне что-то кажется, это тебе необходимо.
Я согласилась. Закуска хорошая, коньяк ещё лучше, расслабиться хочется, почему бы и не позволить себе.
Мы выпили, и босс спросил:
– Слушай, Игорь с тобой всегда такой?
– Частенько. Любое замечание, и начинается истерика. И чем больше пытаться остановить, тем хуже. Лучше всего молча выслушать, а вот когда успокоится, объяснить, что вёл себя плохо.
– Так с самого начала было?
– Сначала было лучше, на мои замечания он реагировал более адекватно. А сейчас… сейчас он нашёл метод противодействия – истерики. Я сделала замечание – истерика, не выслушала – истерика, я не пожалела, она же. Как же я от них устаю.
– Он добивается твоего внимания и твоей любви. Давай, кстати, за любовь выпьем.
– Давай. Наливай. Только вообще, в принципе за любовь, поскольку никакой любви к Игорю у меня нет.
Мы выпили за любовь в принципе, и босс спросил меня:
– Вот как так-то? Ты возишься с ним, столько всего делаешь и без любви?
– Ага, – кивнула я, почувствовав, что начала пьянеть. – Жалость есть, а вот любви никакой. Я устаю от него, и он меня раздражает. Оксана эта, тьютор его, всё мне высказывать пытается, мол, проявляйте и демонстрируйте ему больше любви, он очень ее ждёт. Всё мне подчеркивает: посмотрите на это, и вот на это, это он для Вас сделал, Вы не представляете как он старался, а я смотрю, киваю и улыбаюсь через силу, внутренне желая лишь одного: вообще никогда его не видеть ни с его поделками, ни без.
– И как ты со всем этим справляешься?
– Как в детстве, я выживаю рядом с ним, демонстрируя то, что от меня ждут. Я как на войне. Поэтому так и устала. Кстати, он это чувствует… Поэтому такой напор и идёт. Если бы я научилась его любить, то и ему бы легче стало, и мне. Но нет там у меня к нему любви, – я постучала себя по груди, – нет. И взять её неоткуда. И стерва эта, его мать, не объявляется…
– Хочешь объявлю в розыск? Найдём, квартиру ей купишь и содержание назначишь, будет с сыном жить как миленькая.
– Босс, если бы всё так просто было… она как старуха из золотой рыбки будет себя вести, потому что дыра у неё в душе и залатать она её не хочет. И пока не залатает, бесполезно что-то для неё делать. Поэтому выход один: ждать.
– А ты не хочешь попробовать понять, почему никаких чувств у тебя к нему нет?
– Почему никаких? Я презираю его, босс. Вот смотрю на него и чувствую презрение смешанное с жалостью и ничего больше… и все эти вырезанные открытки, нарисованные цветочки это такой бред… и выученные четыре строчки стихов… это ужасно. Это в пять лет в детском саду этим восхититься можно, но не в двенадцать же. Эта Сонина планида восхищаться этой дребеденью, поскольку она его мать и должна чувствовать с каким трудом ему это всё даётся. А у меня эти усилия вызывают лишь иронию и сарказм.
– А если бы на его месте оказалась ты сама?
– Я бы презирала себя и постаралась сдохнуть. Я и на своём-то месте этого хотела. Сейчас вот тоже не против бы была. Я уважаю тех, чья жизнь смысл имеет, а не биомусор.
– А если они стремятся перестать быть биомусором? Вот твой Игорь очень стремится. Он этим и занимается, постоянно пытаясь продемонстрировать это тебе – я стал на капельку лучше и свои умения чуть больше развил. Вот мать его, согласен, уважать не за что. А Игорь боец. Он сражается, отважно сражается со своим недугом, и лапы, как ты, складывать не намерен.
– Во-первых, он не мой. Во-вторых, он не столько нагружает себя, сколько окружающих. Для того, чтобы он полноценно жил его опекает Дима, Оксана, я, специализированная школа и куча врачей. А какой кпд? Пара вырезанных для меня открыток и построенный из конструктора домик? Оно того стоит?
– Так, давай выпьем за взаимопонимание, и я всё расскажу тебе о вырезанных домиках.
– Давай, – согласилась я и осушила очередную рюмку.
– Вот, теперь о домиках, – продолжил босс. – Ты смотрела фильм «Спасти рядового Райана»?
– Нет! И не буду, – тут же откликнулась я, – потому что сам посыл несусветной дурью считаю: угробить элитное подразделение, чтобы спасти одного. Конечно, каждому хочется себя на его месте представить, мол, если что, всех вокруг пусть угробят, а меня они спасут. А вот мне такого не надо! Меня не надо спасать, жертвуя окружающими. Я согласна безропотно погибнуть, в критической ситуации, лишь бы кого-нибудь по случайности вместо себя туда не отправить. Но и от меня жертвы ждать не надо, и уж тем более требовать.
– А что же ты с чемоданом поехала, если знала, заранее знала, на что идёшь? – с усмешкой поинтересовался он.
– Босс, а твоя жизнь ценнее. Я посчитала, что ценнее, ты не рядовой. Рядового я бы спасать не стала. А вот тебя я хотела вытащить любой ценой, даже своей жизнью. Ты можешь сделать этот мир гораздо светлее. И принести гораздо больше пользы, чем я. Я прагматик и тоже циник. Мной руководил расчёт и не более. Я бы и сейчас это повторила, даже зная через что придётся пройти, только сейчас я бы не стала возвращаться, и дед бы меня не вернул. Устала и смысла не вижу…
– Алинка, ты рехнулась такое говорить?! Нет, ты точно рехнулась! Ты что несёшь, чертовка?! – он перегнулся через стол и обхватил ладонями мои руки.
– Правду я говорю, босс, правду. Поскольку врать устала… Я потеряла смысл… Игорь забирает все мои силы, и я не вижу в этом никакого смысла… это глупо, на редкость глупо, что я так с ним вожусь. Но я делаю эту глупость, и сама не знаю зачем и почему. Меня раздражает, что это делаю я, и ещё больше раздражает, что не только я, но ещё Димка, и своих сыновей ты это делать заставил… этот пустоголовый мальчишка отнимает силы у всех, потому что та, ради которой он здесь появился, решила не пользоваться дарованным ей шансом и слить свою душу… дурь полнейшая, и я ей активно способствую. Вот какого чёрта спрашивается?
– Алин, а не допускаешь мысли, что ради себя стараешься? Вдруг ты учишься любить того, кто на твой взгляд любви вовсе не достоин? Вдруг это надо?
Его слова резанули, очень больно резанули, потому что в голове всплыли сразу другие слова Василия Никифоровича о том, какой я была, и я раздражённо скривилась:
– Босс, я лично для себя делать никогда ничего не делала и не собираюсь. Вот если бы мне кто-то сейчас подтвердил твои слова, то я больше бы к этому неполноценному индивидууму даже бы не приблизилась. Понятно тебе? Вот ты думаешь, с тобой я тоже ради всего этого стараюсь? – я указала рукой на забор моей территории. – Да я хоть сейчас плюну на всё это и уйду. Вообще на всё плюну. И уйду.
– Тихо, тихо, не надо никуда уходить. Сиди. И ответь мне, моя дорогая альтруистка, вот хоть что-то тебе в этой жизни нравится и удовольствие доставляет?
– Хороших людей радовать нравится. Мне самой радостно от их радости.
– А от радости Игоря тебе не радостно?
– Нет. У него бестолковая радость. И не та. Я не знаю, как тебе это объяснить… хотя знаю. У его радости другая вибрация. У него вообще все вибрации другие… тебя вот трогает радость алкоголика или наркомана? Тебе радостно смотреть, как они ловят кайф? Вот мне примерно столь же безрадостно смотреть на него.
– Вот на тебя пьяную смотреть мне приятно. Ты становишься откровенной, перестаёшь страховаться. И сквозь жёсткую броню начинает проглядывать нежная и добрая девочка, которую я безумно люблю.
– Хороша себе добрая девочка, заявляющая, что презирает ребёнка, называющего её матерью. Босс, я не добра ни грамма, даже пьяная. Я стараюсь поддерживать тех, кто добр и справедлив, и стараюсь сама быть справедливой. Но с добротой у меня явные проблемы. Да и вообще в этом мире это атавизм какой-то. Добрых тут сжирают. А если сразу не сожрали, то пользуются, считая потенциальным донором и не более. Я перестала быть доброй очень давно, иначе бы не выжила.
– Я согласен, что доброта должна быть в разумных границах. И тех, кто не умеет эти границы выстраивать быстро подминают те, кто вообще берегов не видит. Но в этом и есть прелесть игры. Почувствовать грань, правильный баланс, удержать волну как серферу. Ты держишь, кстати, прекрасно. И вообще бы проблем не имела, если бы тебе Игорька не подкинули. Но тебе его подкинули, не спорь, выслушай. Я понял, что кармически он с тобой не завязан, но стечением обстоятельств подкинули его именно тебе. И причина какая-то есть для этого. Давай попробуем проанализировать: какая. Как только поймёшь, ситуация начнёт улучшаться. Поверь мне.
– Не знаю, для чего он мне, – я поморщилась.
– Сейчас предположение выскажу, только пообещай не спорить сразу, а сначала подумать.
– Хорошо, хорошо, высказывай.
– А если он баклуша? Знаешь заготовка такая под ложку? Вот подбросили его тому, кто должен был с ним нянчиться, и не ложку иметь, а обрубок деревянный. А он возьми и брось. И тут Вселенной могла прийти мысль перекинуть эту заготовку не тому, кто маяться должен был с нею, а кто может из неё полноценную ложку сделать. Это долго и муторно, не спорю, но вдруг ты можешь? Именно ты? И именно поэтому Игорёк так в тебя вцепился, и всем своим маленьким существом умоляет: помоги мне, хочу полноценной ложкой стать. Именно ты можешь мне помочь.
– Как я могу ему помочь это сделать? Я не лекарь! Уже говорила. И вообще ничего такого паранормального сама делать не умею. И к Василию Никифоровичу его не повезу, это исключено. Обычные врачи с ним работают. Та же Оксана, она дефектолог по образованию.
– Мне так кажется, Алин, что достаточно будет того, что ты поверишь, что для него это возможно. Сейчас ты точно не веришь, ты иронично смотришь на все его усилия, внутренне не сомневаясь, что эта задача ему не по зубам, ибо он придаток к своей матери. А он не хочет быть этим придатком. Он всеми силами пытается убедить тебя, что старается стать полноценным и независимым от неё.
– Даже не знаю, что тебе сказать… – протянула я и вдруг уловила аналогию с ситуацией Аркадия и его дочери, после чего меня обожгла мысль, а вдруг действительно это я установила тот барьер, за который этому маленькому человечку с его слабыми способностями никак не перебраться, пока я этот барьер не сниму.
– Попробуй поверить в него, – тем временем продолжил меня уговаривать босс. – И для начала отмени своё требование не приходить играть к моим мальчишкам.