В поисках Хармса

– А про Наташку тоже знаешь?

– Знаю, конечно. А еще знаю, кто в классе кем станет, кто выйдет замуж, а кто нет. У кого вообще детей не будет. И даже, кто рано умрет.

– Как это умрет? Ужас какой! Если ты все придумываешь, это как-то не очень…

– Варь! Сейчас не это главное, я же сказала, в ближайший год ничего страшного не будет. И еще я думаю: мне срочно нужно познакомиться с моей бабушкой. Именно это в будущем я сделать не успела.

– Как это познакомиться? Ведь я ее видела. Твоя бабушка в прошлом году приезжала в гости.

– Я о другой бабушке, Елизавете. Ей не надо приезжать. Я с ней долго жила на одной улице, на Маяковского, но при этом никогда не встречалась. Мне есть, что ей сказать.

– Как это может быть? Это какая-то тайна, да?

– Тайна в том, что я про нее очень многое знаю, а она про меня не знает ничего. Вот и постараюсь, чтобы узнала.

Даже при моей привычке разложить все по полочкам, не удается выстроить четкую программу того, что же мне делать. И совсем не получается избавиться от тревоги. Страшно встретиться с родителями, страшно идти в школу, даже просто выйти на улицу. Так бы и закрылась у себя в комнате. Потом, ночь. А утром, бах! И я дома! Обратно в будущем. Я вдруг поняла, как важно чувствовать себя на своем месте. А где же мое настоящее место? Раньше я не задавала себе такого вопроса.

Жила себе тетка среднего возраста, преподавала литературу в библиотечном техникуме, варила щи-борщи своему семейству, смотрела вечерами телевизор. Все как у всех. Ну было безобидное увлечение – собирать сведения о своих предках. Не всем это занятие нравилось, но никому особенно не вредило. Почему же со мной произошло это невероятное перемещение?

То, что я узнавала о своей семье, понемногу изменяло мое представление о себе. А началось это еще в детстве. Поэтому, думаю, я вернулась в конец своего детства, как в начальную точку.

Иван Павлович Ювачев

Мой папа не был со мной особенно близок. Он не был близок ни с кем. Я имею ввиду семью. Но друзья-приятели по работе и увлечениям у него конечно были. Иногда, под настроение, Пэр мог со мной поболтать. «Пэр» – это такое домашнее имя, отец по-французски. Когда в школе начался иностранный язык, французский, я как-то естественно стала назвать папу «мон пэр» Ему нравилось. Может быть, вызывало ассоциацию с английским пэром. У нас в семье всегда были домашние имена. Не прозвища, нет, имена. Они возникали сами собой и казались естественными. Итак, Пэр, под хорошее настроение, а оно у него редко бывало хорошим, мог рассказать о своем детстве. Так я узнала, что у Пэра был совершенно необычный дедушка. Первое, что меня поразило: дед папы Иван Павлович Ювачев был узником Петропавловской крепости и его приговорили к смертной казни. Это казалось невероятным! Это было так похоже на фильмы или книжки про декабристов, про героев революции. А Пэр рассказывал, как он сидел на коленях у такого героя. Но если Иван Павлович его дед, то мне он прадед! Получается, что история, в настоящем смысле «история» имеет отношение и ко мне. Это было сильным ощущением. Я прочитала о прадеде то, что смогла найти. Сначала небольшую статью в Советской энциклопедии. Это тоже произвело впечатление. Не у всех есть родственники, о которых пишут в энциклопедии. Затем я прочитала об Иване Павловиче в воспоминаниях революционерки Веры Фигнер. И рассердилась на нее. Я начала любить своего далекого прадеда и мне обидно, что духовные искания Ивана Павловича для Фигнер явились признаками сумасшествия. До сих пор не могу забыть рассказ Пэра о смерти Ивана Павловича в 1940 году и его даре предвидения. Особенно о предсказании деда страшных испытаний, которые ждали наш город и семью. Удивительно, что Пэр, человек абсолютно не религиозный и прагматичный, в дар своего деда верил безусловно. Удивляет меня и то, с какой любовью Пэр, говорил об Иване Павловиче. Наверное, дед был в числе немногих, кого мой папа любил.

О своем прадеде Ювачеве я коротко рассказала Варе, объяснив зачем мне понадобилась моя бабушка, дочь Ивана Павловича.

– Варька! А хочешь приключений прямо сейчас? У нас каникулы, верно? Поехали на Литераторские мостки! Проведу тебе экскурсию.

– Куда? А это что, музей? И ты прямо экскурсию проведешь?

– Это старинное кладбище, но там совсем не страшно. Это действительно музей городской скульптуры. На Литераторских мостках похоронены известные русские писатели – Блок и Тургенев, Гончаров и Радищев. А еще знаменитые артисты и ученые. Например-Менделеев. Я могу тебе о них рассказать.

– Не могу привыкнуть, что ты такая.

– Да могу не рассказывать. Мне нужно проверить, сохранилась ли в 1976 году могила моего прадеда. Мне это важно.

– А там что-то спрятано? Какие-нибудь сокровища? Почему важно?

– Нет, золота-бриллиантов там нет. Понимаешь, через 40 лет благодаря статье в газете, найдут место захоронения И. П. Ювачева. А ведь, по словам моего дяди Игоря, бабушка Елизавета мест захоронения родителей после войны не смогла отыскать. Однако, директор музея-некрополя Н. В. Тимофеев хорошо помнил могилу моего прадеда. Значит в 70-е годы она существовала. Ну что, поехали искать могилы моих предков?

– А ты знаешь, как ехать? Это далеко?

– Нет, совсем нет. А, впрочем, станцию метро» Волковская» еще не построили. Значит едем до «Восстания», а там на трамвае или автобусе. Меня больше волнует, что мне надеть, ну и деньги, конечно. Я не знаю, может у меня они есть, но где лежат не знаю?

– Да ладно, Гречь! На дорогу у меня есть, мы же в кино собирались. А про одежду не поняла?

– Понимаешь, как-то дико надевать на себя детские одежки, да еще по моде 70-х. А на ноги что? Я не помню, что я носила. Нет, мне нужно осмотреться.

– У тебя пальто красное с воротником таким большим черным, новое. Тебе же нравилось?

– Ой, правда! Помню! Я в нем на зимних каникулах в Орел ездила. Вроде даже ничего пальтишко, не очень убогое – я с интересом рассматриваю пальто, что висит на вешалке в коридоре. – А сапожки надо почистить. Знать бы чем?

– Да, Гречь! Это точно не ты!

– Ты про чистку обуви? О, ты еще не знаешь, какая я стану правильная!

– В старости, что ли?

– В моем времени я не кажусь себе старухой. Во всяком случае, внуков у нас с тобой пока нет. А тебя не удивляет, что мы продолжаем дружить в 21 веке? Что мы не разъехались, не потерялись, не разругались? И живем по-прежнему в Санкт-Петербурге?

– В Ленинграде.

– Нет, Ленинграда не будет. Много чего еще не будет.

– Когда ты по телефону сказала, что чувствуешь себя как-то не так, я подумала, ну простыла, наверное. А сейчас мне как-то не так… Я не знаю, что думать?

– А давай не будем думать. Лучше поедем, погуляем и может что-нибудь найдем.

Улица Чайковского

А, на улице весна! Давно прошедшая весна 1976 года. Как мало машин на улице! Какие смешные машины! Как плохо одеты люди! Я понимаю, что так мне видится с позиций 2017 года. Но от этого не становится легче. Нет ничего хорошего оказаться не в своем времени. Ничего интересного, если ты здесь существуешь, а не просто смотришь на все со стороны, как будто фильм. Отчаянно хочется домой. Но видимо, просто так не получится. Хорошо, если я правильно угадаю, что нужно сделать.

На Литераторских мостках сыро. И сто с лишним лет назад было так, не зря положили деревянные мостки. И через сорок с лишним лет будет так. Правда, дорожку к площадке народовольцев засыпят гравием и утрамбуют, но вода все равно будет просачиваться. Весною пахнет от земли, талой воды, мокрых деревьев. Народу на кладбище мало. Я решительно поворачиваю налево от Храма Воскресения словущего. Креста на храме нет и еще не скоро будет. Пока это просто помещение для администрации Музея городской скульптуры. Да и площадка народовольцев выглядит совсем не так, как я помню. Нет одинаковых для всех мраморных белых плит на могилах. У каждого, свое надгробие. У кого-то богатое и внушительное, у кого-то обычная серая раковина с табличкой, какие ставили в 30-е годы 20 века. Среди таких раковин нам и нужно искать надгробие Ивана Павловича. Именно такой я запомнила могилу, что находилась рядом, могилу Гершуни. Не того известного террориста Гершуни, а его брата. Эта могила должна стать для меня маячком. Я уверенно иду к знакомому месту, хотя все вокруг выглядит непривычно. Деревья ниже, кусты гуще и как-то заброшено, а могил заметно больше. Вероятно, реконструкция Литераторских мостков в будущем в первую очередь пойдет по пути ликвидации «ненужных» могил. Вот таким «ненужным» станет захоронение моего прадеда. Мы находим могилу Ивана Павловича почти на том месте, где и будет установлен гранитный крест в 2012 году.

Странное чувство я испытываю, глядя на то, что могла бы никогда не увидеть. Передо мной могила человека, о жизни которого я знаю теперь намного больше, чем даже его дочь и внук.

Как долго и терпеливо ждали предки, чтобы стать частью моей судьбы.

Могила Ивана Павловича Ювачева

Возвращаемся с кладбища молча. Кажется, я все-таки напугала Варю. А ведь всего-то приоткрыла ближайшее будущее. Поправимое будущее, ничего фатального. Наверно, я кажусь ей незнакомым человеком, чужим в привычном облике. Можно испугаться. Да что там, можно решить, что кто-то спятил. Интересно кто из нас? И мне тоже страшно. Страшнее всего, когда не понимаешь.

Но надо, надо налаживать контакт. Ведь что-то от меня прежней осталось?

– Варь, а расскажи мне про школу, про нас, я же много забыла. Ну считай, что я упала, головой стукнулась, ничего не помню.

– Это как сотрясение мозга у Гнутика?

– Точно! Я помню, как у Сережки было сотрясение мозга, правда он ничего не забыл. А я как будто, «тут помню, а тут не помню»

– Это как в «Джентльменах удачи» – Варька наконец заулыбалась.

– Да, этот фильм просто собрание крылатых фраз. Сами собой выскакивают по случаю. И через сорок лет он будет одним из любимых фильмов.

– Знаешь, Гречь, я боюсь, когда ты говоришь про то, что будет через сорок лет. Сказала про меня, а я все время думаю. Не нравится мне такое будущее, я по-другому хотела бы.

– Так оно еще не случилось. Давай попробуем изменить.