Точка невозврата.

– Точно. Она старше намного.

– О ней известно что-нибудь?

– Мне нет, – слукавил Михальчук. – Не я это дело веду. А почему интересуетесь?

– Да как-то, товарищ капитан, любопытно стало. В нашем тихом районе такое ЧП произошло, вот и возник интерес.

Михальчук вышел из подъезда, сел в салон старенькой «Ауди» и задумался.    Не понравился ему Руслан Иванович, ох не понравился. А чем, не ясно. Вроде мужик как мужик – спокойный, рассудительный, говорит чётко и по существу. Таким, наверное, и должен быть школьный учитель, такого из себя вывести, ещё постараться надо, а у него на уроках, скорее всего, даже самые отъявленные хулиганы не бузят. Любят таких преподавателей дети, не изводят своей жестокостью. Но Михальчука что-то кольнуло в их разговоре, неясное чувство тревоги выглянуло, на мгновенье явив себя взору, и скрылось, не дало рассмотреть. Он будто ощутил чужой страх, тщательно спрятанный в недрах души, но сильный, на грани ужаса. Чего боится учитель? Почему решил, что его могут подозревать в пропаже ребёнка? Странный тип.

Михальчук хорошо разбирался в людях, достаточно было парой фраз перекинуться, чтобы составить представление о человеке, но школьный учитель сумел его удивить. Вроде бы открытый человек, прямой, без наносного пафоса, но простота эта скрывает под собой что-то серьёзное, то ли душевный надлом, то ли гнильцу – не понять. Боится. Чего вот только? За девочку боится или за себя? Если второе, то имеется ли на то причина? Ладно, алиби он проверит поминутно, проследит путь учителя от самого крыльца вплоть до сегодняшнего визита, но Дмитрий Ильич очень сомневался, что след этот, на данный момент единственный, сможет привести его к пропавшей девочке. Весь отдел на ушах стоит, опера носом землю роют, свидетелей по микрорайону ищут, а впечатление создаётся, будто в тот самый час, когда девочка ушла со школьного двора, город в зону отчуждения превратился. Никто ничего…

И вообще… Не давала покою капитану эта история с пропавшей девочкой, да ещё с той, другой, найденной в лесу. Чудилась ему связь между девочками, но вот объяснить свои домыслы он не мог даже себе, а дело о гибели Нади Востриковой досталось, надо же такому случиться, самому нерадивому следователю, другого такого ещё поискать! Ведь как есть спишет на самоубийство, хотя факты вопят об обратном! Даже на словах версия о суициде абсурдной кажется, всё равно, что написать в заключении, как тело само упало на нож семнадцать раз… Ага! Та же песня. Девочка убегает из клиники… ладно, пусть психоневрологического диспансера, для того, чтобы совершить суицид. Для этого она покупает в магазине пару сотен свечей, специально для неё в таком количестве завезли, и умудряется достать пентобарбитал – препарат редкий, неиспользуемый в современной фармакологии. Зачем такие сложности? Положим, если на минуточку допустить, что так всё и было, и девочка из собственной смерти решила устроить театрализованное представление, то и тут не всё гладко выходит. Если происшествие суицид, то он, скорее всего, имеет ритуальную основу, что совсем не вяжется с образом импульсивной девочки, подверженной нервным срывам. Ритуальные суициды они действительно тщательно подготовлены и спланированы, но в секте Надя не состояла, да и времени на подготовку не имела, а ведь всё одно – на самоубийство спишут…

Спишут, обязательно спишут, а потом снова дело поднимут, ибо убийство девочки очень смахивает на серийное. Надо проверить, не было ли где в округе чего подобного. Сводки поднять… Хотя, в любом случае на серийник убийство очень походит. Кто-то же должен стать первой жертвой. И, скорее всего, ею стала Надя Вострикова.

Михальчук достал сигареты, закурил, выпустил в окно струйку голубого дыма, беспокойно побарабанил пальцами по рулю, поднял голову, кинув взгляд на окно учителя. Показалось, или штора качнулась? Надо бы покопаться в этом деле тихонечко, не привлекая к себе внимания, подробности разузнать, а у кого, как ни у судмедэксперта?

– Здравствуй, Пахом, – сказал он в телефонную трубку. – Давненько мы с тобой не пересекались под шашлычок да коньячок. Исправим недоразумение?

– И тебе здравствуй, – насмешливо отозвался Пахоменко Николай Сергеевич – судмедэксперт и хороший приятель Михальчука. – Дай угадаю с одной попытки…. Делом девочки убиенной заинтересовался?

– Так точно! – в тон ему подтвердил Михальчук, – Ничего-то от тебя не скроешь, старый ты лис. Ну так как насчёт коньячка?

– Да понимаешь ли, Димыч, коньячок – это конечно очень даже заманчиво, но дело-то не ты ведёшь, не могу я оглашать подробности и делиться умозаключениями.

– Коль, ты же сам понимаешь, она девчонка совсем, как родителям-то теперь жить с грузом вины и осознания того, что их дочь самоубийца? Ведь к такому заключению дело движется, я угадал?

– Угадал, угадал… – Пахом вздохнул тяжело, выдержал паузу. – Ладно, Дим, давай в Погребке через час.

Пивная Погребок погребком по сути и являлась, в том смысле, что располагалась целиком и полностью под землёй. В пивную переделали бомбоубежище, впрочем, интерьером особо не озадачиваясь. Оставили всё как есть – бетонные стены, пол, лампочки под потолком, имитация проводки по стенам. Железная лестница с ржавыми перилами, грубо сколоченные столы, с раритетными керосиновыми лампами на каждом, скамейки, постеры с чёрно-белыми изображениями на стенах, на каждом прослеживалась военная тематика. Хозяин за голову схватился, увидев результат работы модного дизайнера интерьеров, посчитал это кощунством и надругательством над памятью, постеры распорядился снять, на остальное махнул рукой, но, как ни странно, горожанам пивная понравилась. Даже тот факт, что еду подавали в алюминиевых мисках, а пиво в алюминиевых кружках никого не смущал, напротив, привлекал. Новаторские идеи многим пришлись по вкусу, в городе появилось ещё парочка заведений подобных Погребку, но конкуренции они не выдержали, как открылись, так и закрылись вскорости, а, чтобы попасть в Погребок, столы заранее заказывать приходилось.

Пахом уже ждал Михальчука, тот сразу увидел друга, сидящего за столиком в углу, приветственно махнул рукой, прошёл через весь зал, сел напротив. Тут же возле стола появился мальчишка – официант.

– Ну? – спросил Михальчук, когда расторопный паренёк, приняв заказ, поспешно удалился в сторону кухни, – Что расскажешь?

– Вот так тебе ни «здрасте», ни «как дела». Резкий ты, Димыч, как детская неожиданность.

– Так чего ж тянуть? – откинувшись на спинку скамейки, усмехнулся Михальчук. – Поговорить, да по коньячку. Или по пиву? Мы в пивнушке всё-таки.

– Да не, коньяк пусть будет. А по делу… – Николай помрачнел, почесал пятернёй затылок. – Не хотел я, но пришлось заключение изменить слегка. Знаешь же, у Тёпленького на каждого компромат имеется.

– Знаю. И о заключении догадываюсь. Не пентобарбитал, а обычный крысиный яд, верно? Не две сотни свечей, а всего-навсего десяток? Ровно столько тебе привезли из леса?

– Таки да. И залечу я с этим заключением, как пить дать. Ведь что у нас получается, Димыч, маньяк объявился?

– О маньяке я тоже подумал. – Михальчук медленно кивнул, достал из кармана пачку сигарет, но вспомнил, что курить в питейных заведениях с некоторых пор запрещено, с досадой бросил пачку на стол. – Серийник налицо. Давай подробности…

– Ну что… девочка в лесу как бы одна была, но сам понимаешь, лес сосновый, следов и быть не может, земля толстым слоем хвои покрыта. Смерть наступила от пентобарбитала, что, впрочем, тебе уже известно. Непонятно, откуда.

– Опустим подробности, – загадочно улыбнулся капитан. – Давай дальше.

– Что дальше? В лесу на полянке круг был, свечами выложенный, на пальцах девочки следы парафина и копоть, она свечи, видимо, пальцами гасила, выше озвученного препарата при ней не нашли, так же не нашли его ни дома, ни в больничной палате диспансера. Что, собственно, и не удивительно. Следов борьбы не было, и вот это странно. Именно на этот факт давит Тёпленький, утверждая, что девочка ушла из жизни сама.

– Но ты так не думаешь?

– Разумеется. Пентобарбитал – препарат быстрого действия, да ещё в таком количестве… у девочки и времени-то оставалось свечи погасить, не более того.

– А дальше? – Михальчук содрогнулся, представив, как мучительно умирала девчонка.

– Нет, – угадав его мысли, покачал головой Николай, – она не мучилась, сначала наступил сон, а уже после остановка дыхания и смерть. Вопрос в том, как она его приняла. Исследовав содержимое желудка, я сделал вывод, что препарат был подмешан в напиток, он легко растворяется, но бутылки из-под «Фанты» на месте преступления мы не нашли, то есть кто-то унёс её с собой, ибо выбросить пустую бутылку где-то в другом месте, девочка физической возможности не имела. И ещё… Она лежала в такой позе, будто обнимала что-то. Ну как будто игрушку. В руках при этом ничего не было.

– Тоже забрал?

– Похоже на то… Странность заключается в том, что следов борьбы нет. Понимаешь, Димыч? Вообще никаких! Я бы сказал, что она пришла на полянку в сопровождении друга или человека, которому доверяла, зашла в круг, выпила газировку из бутылки, погасила свечи, легла и заснула.

– Или гипноз?

– Или гипноз, – согласно кивнул Николай, – Но его, увы, никак не обнаружить, а Тёпленький с пикой наперевес галопирует к финишной прямой. Ведь плёвое дело получается, да? Сфабриковал дельце, навесил на девчонку ярлык суицидницы и гордится собой. Серёжа – молодец! У Серёжи раскрытие! А ну как через месяц новый труп появится? Да такой же? А? Что будет? Правильно мыслишь, Димыч, во всём окажется виноват Пахоменко Николай Сергеевич. Экспертную оценку неверную дал! Во как! Такая редиска с петрушкой. – Он опрокинул в себя рюмку коньяка, досадливо поморщился и передёрнул плечами.

– Невесёлая картинка… Компромат на тебя серьёзный? – Михальчук пить не торопился, задумчиво катал по столу пустой стакан и наблюдал за чадящим огоньком керосинки.

– Не так чтобы очень… Вот я и думаю, какая из гранат сильнее по мне шарахнет.

– Если мы правы, и в нашем городе объявился серийник, то тут, друг, к гадалке не ходи. Думай, конечно сам, но если хочешь услышать моё мнение, скажу: боком выйдет тебе поддельное заключение.

– Ты прав, определённо прав, Димыч. Нельзя это спускать на тормозах, пусть убийством Тёпленький занимается, в конце концов, это его работа. А ты ведь тоже копать будешь? Я верно мыслю?

– Буду. Жаль, что неофициально, но выбора нет.

– А с твоим-то делом что? Не вышел на след девочки?

– Какой тут… Но сдаётся мне связаны эти два дела, крепко связаны, и с Тёпленьким нам не раз лбами столкнуться придётся.

– Ты уж это, друг… покрепче вдарь, чтобы у него искры из глаз посыпались, и контузия случилась, а с меня при таком раскладе знатный магарыч.

7

Он пришёл. Он снова пришёл, заставив Эльку встрепенуться в испуге и спиной вжаться в холодную стену. Глаза привыкли к темноте, но по-прежнему видела девочка только неясные тени. Он и был тенью. Страшной, несущей в себе угрозу, вселяющей потусторонний ужас.

– Испугалась? – он будто кайф ловил от её страха. Шумно втягивал ноздрями воздух, приближался медленно, неторопливо, так, как мог бы передвигаться кот – тихо-тихо, и не шёл вроде, перетекал, перемещался, подкрадываясь к жертве незримым охотником.

– Ты пришёл за мной? – собственный голос показался Эльке чужим – хриплым и грубым, но не спросить она не могла, этот вопрос был жизненно важен, а от ответа зависело всё. Вся её Элькина жизнь.

– А ты чего хотела бы? – не ответив, вкрадчиво уточнил он. – Жить дальше на цепи и в темноте или уйти легко и безболезненно? Просто заснуть и не проснуться больше… Выбор-то невелик.

– Жить! – приглушённо пискнула девочка. Ей показалось, что от её выбора ничего не зависит, он спрашивает просто так, играясь с ней как тот же кот мышью.

Он наклонился над ней, Элька ослепла и оглохла от ужаса, взял за подбородок двумя пальцами, запрокинул ей голову назад.