Атмосфера

Нелли чуть было не брякнула – на улице страшные дяди с «испарителем людей» бродят и тебя тоже испарят! И где тебя потом искать, если тебя не будет?

Слышь, Федь, ты гулять не ходи, а я тебя начну учить на машине ездить, а вырастишь, права помогу получить.

Да ну?

Вот – зуб даю.

Феденька почесал в голове. Ладно. Завтра.

Погоди, почему завтра?

Потому, что сегодня ты меня уже не учила – хихикнул Феденька и исчез за порогом.

Поль, я скоро вернусь – крикнула Нелли из прихожей и рванула с вешалки куртку.

Уличная температура опустилась ниже нуля. Поздняя осень, будь она неладна. Нелли скользнула за руль. Говорила же отцу – не надо дизельного движка. Так ведь нет, папа – в своем репертуаре – надежнее, он видишь ли и разгоняется медленнее, все времени хватить поглядеть, куда ты, милое мое дитя, правишь, не выросло ли у тебя дерево посреди дороги. Все это прекрасно и замечательно, но дизельную машину нужно греть, не поедет она вот так сразу, когда водителю за быстроногими малолетками гоняться приспичило.

Нелли таращилась на индикатор – стрелка никак не желала подниматься хотя бы до сорокоградусной отметки.

Сейчас, сейчас – твердила Нелли и старалась проследить взглядом за Феденькой, но парень, как и следовало ожидать, разминувшись с фонарем на углу Вербной, сгинул с глаз в первую же секунду.

Куда он мог пойти? Направо, за угол, а дальше с Горлового? Нелли нажала клавишу, оконное стекло послушно уехало внутри дверцы, оттуда сразу же пахануло влажным холодом и колючий ветер закружил по салону. Зато Нелли услышала, как где-то вдалеке впереди-слева раздался нестройный хор мальчишеских голосов. И ответный возглас Феденьки. Слов было не разобрать, но Нелли поняла – соскучились пацаны – радуются воссоединению. Правильно, мальчики, не скрывайте своей радости, вопите погромче и подольше. Как бы отвечая Нелли, ребята еще раз громко рассмеялись – звук все еще оставался на прежнем месте, и Нелли быстро выжала сцепление. До углового фонаря доехала очень медленно, но когда повернула за угол в набирающую силу темноту Горлового, рука сама собой потянулась к панели. Нет – остановила себя Нелли – свет включать нельзя – обойдемся мы без света. Как ни тихо ехала машина, шелест гравия все равно выдавал движение. Нелли съехала правой стороной на обочину, вплотную к краю дороги, где росла еще кое какая трава. Уровень шума, производимый машиной, как будто немного снизился.

Но если я в этой темнотище сползу в кювет, то и заборы зацеплю, чего там до них – всего то узенькая тропка. Вот тогда треск, грохот поднимется – сбежится полгорода. И Нелли медленно вернулась на дорогу. Голоса приближались. Нелли повернула из переулка налево в Проломный тупик. Еще метров двадцать – и все. Нелли поставила коробку на нейтралку и накатом дотянула сколько хватило инерции.

Ребята сидели на лавочке старого деда Сереги. Разросшиеся кусты сирени из палисадника давно пробрались на улицу и скамейка оказалась окруженной плотным овалом веток с кое-где сохранившими темными, скрюченными листьями. Особенно широко разрослась сирень на юге, как раз в той стороне, где пряталась Нелли.

Дед Серега – местная гроза пацанов и проводитель в жизнь линии образцового поведения не только подрастающих поколений, но и давно выросших, наверняка ребят слышал. Дом стоял мерах в пяти от невысокого досчатого забора. Нелли видела, как тень хозяина недовольно повисела за занавеской в ближайшем к ней боковом окне и отступила назад – глубоко в комнату.

Дед Серега, как и многие другие принципиальные, живущие по правильным законам люди, достаточно часто попадал в собственные же ловушки. Жить правильно – значит жить тяжело. Дед Серега еще с младых годов это понял, но от «прынципов» не отступался. Вот и сейчас, ему очень не нравились непрошенные ночные гости, однако… Скамейка перед его домом всегда была широка и удобна и всегда имела высокую покатую спинку – поглядеть с расстояния, так будто одна и та же последние пятьдесят лет в нетронутом виде простояла.

Когда пацаны (а ведь известно как «сидят» пацаны) выламывали фрагменты скамьи или скособочивали ее, дед, обычно на следующее же утро и в любое время года, кряхтя выносил со двора инструменты и все поправлял, когда же скамейка уже не подлежала восстановлению, стругал новую. И облюбованное ребятами место в Проломном типике долго не пустовало.

Да гони ты их в шею, этих негодников – советовали деду Сергею соседи. Что ж ты на них все время трудишься, пущай сами себе скамейку сколотят, а потом уж садятся, а то ишь, повадились. Да и шуму от них, как от куриной фабрики.

Но дед только плечами поводил – никак нельзя – закон гостеприимства… Вот идет по улице усталый путник, где ему передохнуть? А тут, пожалуйте – моя скамья, вся в сирени. Ветки ее в жару от солнца загородят, в холод – от ветра заслонят. Присел человек, дух перевел и дальше отдохнувшими ногами отправился

Дед, окстись, какие путники? Тут у нас и не ходит никто – тупик потому что. Да и путники теперь все на машинах ездят.

Не – отвечал дед твердо – нельзя людей от свого дома гнать, грех это. Не нами заведено – не нам и менять.

Ну городские к деду Сереги, конечно, привыкли. А приезжим – чудно.

Однажды дедову свояченицу, что на соседней улице проживает, прибыла навестить семья ее дочери. Вот зять с сыном пятилетним на другое утро прогуляться отправился. А дело зимой было, после февральской трехдневной метели. Городские улицы, известно как убираются, чего уж тут про тупики говорить. Идут отец с сыном гуськом по узенькой, протоптанной в снегу тропочке, а недалече им на встречу, дед Серега также, осторожненько пробирается. Парень этот-отец думает, дойдем до вон того дома, где подъезд расчищен, там мы и разойдемся, ходу добавил. А дед, расчищенное место прошел, не глядя, дальше прет, а как осталось до встречных с десяток шагов, с тропки слез и чуть не по пояс в сугроб провалился – дорогу освободил.

Парень такой любезности очень подивился – да вы, что – говорит, дедушка, я все же помладше буду – сам бы вам тропинку уступил, а Кольку на руки бы взял.

Э, нет – отвечает дед из сугроба – не положено. Тот, который один, должен дорогу уступить. И пусть пацан у тебя еще маленький, но разве он не человек? Вот и выходит – я один, а вас – то двое… Не нами заведено, не нам и менять.

Говорят парень этот после того, как они с семьей обратно к себе в Челябинск отбыли, прислал деду Сереге письмо аж на гербовой бумаге. И на первой странице пытал его вежливо, еще о каких обычаях рассказать, ну а на другой целой странице сам разными умными русскими обычаями восхищался, о которых читал или слышал. Свояченица толком и не знает, кем зять работает, а что к порядку отношение имеет – это и так понятно.

Неллька это все про деда вспомнила, потому как могла теперь твердую надежду иметь – ребят с этого места не сгонят. Если и сами никуда не тронутся – значит полный порядок. Можно рассчитывать, что они посидят, пошумят, а потом спокойненько по домам разойдутся. Как услышу, что прощаются, успею задним ходом машину отогнать, небось расставаться, как здороваться будут – громко, меня не услышат.

Ветер гулял по салону, поддувая под ноги и почему – то с особой силой нажимая на затылок. Но окно закрывать нельзя. Печка на холостых оборотах грела не слишком сильно. Нелли повернула выключатель на третью позицию. Не очень шумно? И кутаясь в зимнюю куртку, стараясь хотя бы одной стороной лица поглубже завернуться в шиншилловый ободок воротника, планировала – как вернусь домой, надо первым делом чаю с малиной попить – простужаться мне сейчас нипочем нельзя.

Мальчишек же холод не беспокоил совершенно. Они о чем-то громко заспорили и Нелли напрягла слух.

Чего ты к нему привязался? – басил кто-то из мальчиков – ну и голосок у ребенка…

Тайны, тайны, да какие там тайны? Ты что, все еще в сказки веришь? И глуша чей-то более тихий голос, продолжал – тебе все звуки те покою не дают, когда официант пропал, да мало ли там кто чего где делал. Может, Верка соседка благоверного своего за пьянку мокрым бельем по мордасам лупила, а ты уж завернул – невесть чего. Если бы немец звуками убивал, мы бы их, небось услышали, когда дядя Казимир внутрь дома воевать ходил. По твоему – его тоже немец незаметно грохнул. Но в тот раз никакого мокрого шлепанья никто не слыхал. Да, ну, не так уж мы и шумели….И снова – ну, да, твой Мадьяров… с ним только разговоры разговаривать, по нему самому тюрьма плачет. Если хочешь приколоть, давай лучше этого Мадьярова найдем, повяжем и в милицию снесем. Ефимов небось, обалдеет! Он не поймал, а мы – нате на блюдечке. Вот это – в масть. В городе, нас тогда, небось, все зауважают и даже директриса отвяжется, а уж училки точно больше ни одной пары ни в жисть не поставят – не посмеют. Ну, как тебе это?… Ага – кажется. Во, во – я и говорю. Может немец твой тоже неизвестно кто, только нет на него ничего, иначе, Ефимов у него давно поселился бы, а то вон ни разу и не допрашивал – об этом весь город знает. Да и прочесали мы у него двор – то уже, нету там ни рожна.

Двор – не дом… Последнюю фразу Нелли услышала отчетливо и голос узнала. Пауза тянулась. Детский бас больше не спорил… Холодный ветер забрался сначала под одежду, потом под кожу – у Нелли все внутри заледенело. То ли от сквозняка, то ли от последних Феденькиных слов. Не до конца продумав свои действия, Нелли рванула передачу, взвизгнула покрышками и почти одновременно – врубила дальний свет. Она подлетела к скамейке, взревев покрышками, развернула машину немного боком, стараясь поймать всю компанию в свет фар.

Пацаны, не рассчитавшие, что машина вообще когда-нибудь остановится, дружно загородились рукавами.

Нелли с примершей к лицу улыбкой выпорхнула из авто.

Мальчики, здравствуйте, о, Феденька! Что вы тут делаете, дети?

Это ты чего, интересно, приперлась – совсем недружелюбно протянул Федор.

Мда ммм, мальчики, я давно спросить хотела, а где же ваш железный друг?

Неллька, что ты несешь?

Фи, ну и манеры! Я спрашиваю – куда ваш мотоцикл делся… на счастье соседей? Про соседей девушка вслух не добавила.

Неллька, или говори, чего надо, или вали отсюда.

Что значит – чего надо. Я что уже с молодыми людьми и поговорить права не имею?… и что я в самом деле несу…

Неллька, ты чего, влюбилась? А, я знаю – небось в Вована. Он у нас большой и толстый – как раз для тебя. Ну, правильно, раз взрослые женихи покончались… Погоди, ща мы его спросим – если захочет с тобой прокатиться – забирай, он тебе и про железного друга расскажет…

Ну, как прикажите с ними общаться… Зачем же один Вован. Вы мне все нравитесь. Предлагаю… сейчас позволю каждому на моей красавице по кругу прокатиться, кто не умеет – поучу. Только потом – сразу к родителям. Феденька, а ты сядешь последним и отвезешь нас домой. Ну, как?

Федор непонятностей не любил. Это нас к тебе в подшефные запихнули, или как? А кто, Ефимов?

Но Нелли уже увидела заблестевшие глаза мальчишек и далее объясняться не стала.

Нелли точно знала имя самого крупного пацана – Вован, вперед! И заняла место справа. Ох, и жалко машину. Ну, ладно один, единственный раз, потерпи их, милая моя. Завтра оденусь потеплее и буду следить пешком. Раз их железный друг где-то в канаве отдыхает – значит никуда они от меня не уедут.

Ну, умеешь, или показать? И давай поаккуратнее. Я свою машину очень люблю…

«Последний раз», конечно, не прошел. Следующие полдня пришлось катать Федора. Противный мальчишка твердил – мало, еще. Он стучал коробкой и выл газом. И Нелли начала хвататься за сердце. Зато вечер Федька без обману просидел дома. Однако на следующий день от договора решительно отказался и под лозунгом – «свобода дороже!» умчался на улицу. Неллька напихала под куртку кучу кофт и шерстяные носки в непредусмотренный для них размер сапог. И выкатилась на порожки колобком с ногами несмазанного робота.

Куртку пришлось расстегнуть, потому, что двигаться в ней получалось чудно, боком и не быстро. Носки тоже пришлось из сапог вытащить. Когда Нелли, спрятавшись за каким-то низкорослым кустиком, еще на своей улице, производила эту процедуру со второй ногой, ее слегка качнуло и она наступила прямо в ледяную лужу, отдернула ногу и окончательно потеряв равновесие и протрещав оставшимся тоненьким верхним ледком завалилась в лужу уже всем боком. За все время слежки правый бок и ступня так и не согрелись. Весь вечер партизанила она за мальчишками и благополучно проводила Феденьку до дому, не чувствуя ногу уже до верху и даже ощущая лед внутри живота. И на следующий день с постели уже не поднялась. Прямо с утра – 39. Болезнь всполошила родителей и они потребовали ее немедленного возвращения домой. Однако насквозь простуженная Нелли проявила изрядное упорство и уехать отказалась. С ней осталась ее мама. Поленька тоже не отходила. Без конца поила своими отварами и давала таблетки, которые прописал, самый лучший в городе терапевт. А Нелли извинялась и благодарила. Она пыталась думать воспаленными мозгами и вечером, после ужина, когда все дамы дружно убирали со стола посуду, подозвала Федора.

Говорить было трудно и очень больно, поэтому Нелли старалась выражаться покороче.