Семья

Так уже через полгода они оба уехали в большой город. Жили в разных общежитиях, изредка ходили на свидания. Спустя пять лет Вовка с отличием закончил институт и по распределению, как и планировал, начал работу на машиностроительном заводе. Татьяна же, окончив техникум, передумала мотаться в душных вагонах по стране, разнимать пьяные драки пассажиров и разносить чай. Ее мама прекрасно умела шить и с детства обучала этому дочь. И, надо сказать, у Татьяны прекрасно это получалось. Изначально устроившись для подработки в центральное городское ателье, она за год заработала репутацию всемогущей швеи и поняла, что ей это куда интереснее и прибыльнее ранее выбранной профессии. Тогда, на рубеже последнего десятка уходящего века, найти в магазинах симпатичные модели одежды было трудно, да и денег у народа особо не водилось, а блистать на свадьбах, юбилеях и прочих банкетах всё же хотелось. Ателье пользовались спросом. Татьяна искусно умела перешить старое бабушкино платье в модное и молодежное, из отреза обычной ткани сотворить деловой костюм по фантазии заказчицы или облагородить старую тряпку в прекрасные шторы. Ее услуги стоили недорого, но благодаря сарафанному радио Татьяна быстро заимела стабильный поток клиентов и достойный доход. Равно как и Вовка, который, к слову, все эти годы настойчиво продолжал ухаживания. Он часто встречал ее с работы, дарил цветы, приглашал в кино и на летние концерты в Зеленый театр. После жизни в их маленьких поселках город ярко блистал для них роскошью с широтой развлекательных мероприятий. Кино, концерты, прогулки по набережной, катамараны, аттракционы и танцы по выходным никак не могли сравниться с поездкой в скучный отчий дом. Но, когда изредка Татьяна всё же отправлялась на электричке в родное Лядино, Вовка обязательно ее сопровождал, заботливо помогал нести тяжелые сумки с продуктами, а потом шесть километров шел пешком в свои Лопушки.

В 1990 году директор завода похлопотал в администрации за молодого, но очень толкового инженера, и ему выделили из городского фонда отдельную квартиру. Маленькую, на первом этаже не новой кирпичной пятиэтажки, но свою. И в центре. Пятнадцать минут пешком до работы и две минуты до центральной площади города. Квартира небольшая, но с отдельным, как называл Вовка, личным унитазом, ванной и идеальной слышимостью. Не прикладывая стакан к стене, он знал, как шумно работает холодильник у соседа сверху и во сколько, а главное с кем, он приходит с работы. Не могло остаться незамеченным и то, что в квартиру справа маленький сын соседей принес щенка Линду, которая слишком быстро превратилась в большую овчарку, научилась невыносимо протяжно выть, кусать приходящих гостей и, сметая на своем пути мебель, носиться по двадцати пяти квадратным метрам, аки адова колесница. За это, да и прочие проделки, она быстро была переименована хозяевами в «Линда, тварь ты такая». Именно это выражение, произносимое озлобленным голосом соседки, Вовка частенько слышал по ночам, когда Линде хотелось активных игр с громко падающими предметами.

Слева, в двухкомнатной квартире, проживала семейная пара интеллигентного вида. У них был относительный покой. Если бы не одно весомое «но» – регулярные скандалы. Шумные и нелитературные. Игра бранных слов на высоких децибелах всегда заканчивалась одинаково: дама переходила из простого шумного визга на ультразвук. В такие невыносимые моменты Вовке всегда хотелось громко крикнуть им «заткнитесь!», но, как человек воспитанный и не лишенный чувства юмора, он терпеливо ждал концовки драматичной сцены. А после вставал на табурет и в смежную с ними вентиляционную решетку громко аплодировал и кричал «браво!». Но так или иначе, он четко придерживался мнения, что любая квартира лучше чем общежитие. Своя плита, когда хочу, тогда готовлю, свой холодильник, из которого не пропадают продукты, паровое отопление и газовая колонка, благодаря которой всегда есть горячая вода. В сравнении с бытом в Лопушках так и вовсе рай.

Годом позже он принял решение жениться. С получки купил букет белых роз, где-то по знакомству у ювелира, заказал золотое кольцо, такое, чтобы только для Танюши, чтоб ни у кого более не было. А затем выбрал удачный момент, как полагается, припал на одно колено и сделал предложение выйти замуж. Он знал, что избранница не была в него влюблена, скорее не более чем позволяла быть рядом, но это его не смущало. Тем более что ее маме будущий зять всегда нравился. Она искренне была рада видеть Владимира в доме и всегда угощала вкусным чаем с печеньем.

– Ох, как же он на молодого Алена Делона похож. Не мужик, а картинка. Красивая вы пара, – говорила она дочери и не забывала напомнить, что та засиделась в девках и что в двадцать два года у ее одноклассниц уже дети.

– Сложно, конечно, с таким красавцем будет жить. Главное, чтобы не загулял. Ты уж свой гонор-то поубавь, дочь. Хороший парень этот твой Вовка, – отреагировала она на подаренное Татьяне кольцо и рассказ о предложении выйти замуж.

– Он вон как старается, где еще найдешь такого? Все приличные поразъехались, кто в Москву, кто в Ленинград. Остальных уже шустрые на себе женили, а те, что остались здесь у нас, либо просто пьют, либо еще и воруют. Вон недавно одноклассничек твой, Санька, выкопал ночью на моем огороде ведро картошки и продал за бутылку. Напился и сам признался мне. А я еще подумала, хорошо в дом не залез, телевизор-то у меня новый. Так что, Тань, не знаю, чего ты там ждешь, но судя по тому, что за пять лет никаких других парней ты в городе так и не нашла, надо выходить за Вовку.

Подруги тоже не отставали в аргументах: выходи, не думай, Вовка надежный и не бабник, что для его внешности вообще удивительно.

А внешность у него и правда была исключительная – высокий рост и широкие плечи заметно выделяли его из толпы. Лет до пяти за миловидность лица его путали с девочкой, а во взрослой жизни именно те самые правильные черты, аккуратные темные волосы с легкой волной, густые брови, яркие серо-голубые глаза и особенно едва заметная ямочка на подбородке безответно разбили не одно девичье сердце. При всей своей внешней привлекательности Вовка был крайне аккуратным и даже избирательным в общении. Настороженно относился к людям и не крутил романов. К учебе подходил обстоятельно, не прогуливал школу и был неравнодушен к точным наукам. Со стороны казался излишне рассудительным и не по годам взрослым.

– Это лучшее, что получилось у меня в жизни, – гордо говорила мать про сына, но растила она его одна, и никто из местных в Лопушках так и не знал, кто же был отцом этого мальчугана. Не знал и сам Вовка. Мама никогда не говорила с ним на эту тему, словно к ее тридцатилетию его и правда в дом принес аист или нашли в капусте. Но это была единственная тайна, в остальном они доверяли друг другу.

Вовка заботливо оберегал мать. Как и все в Лопушках, они жили в скромном частном доме с удобствами на улице и баней по выходным. В сравнении с соседскими сорванцами у него будто не было детства. Он не бегал по дороге с автоматом, играя в войнушку, не искал приключений на колхозном поле и в чужих огородах, не подсматривал в щели соседской бани и не увлекался гонками на мопедах. Его завораживал ремонт старого радио, паяльник, книги, и чуть позже – химические опыты, которые однажды запомнились всем соседям выплывшим на улицу содержимым выгребной ямы их уличного туалета. «Не верил, что такое возможно. Не рассчитал», – покаянно произнес тогда он, стоя рядом с кроватью мамы, которая звонко орала о том, что вот-вот помрет от стыда и инфаркта. Брошенные в дырку туалета дрожжи, пожалуй, единственный его проступок, хоть как-то напоминающий соседям о возрасте маленького мужичка. Лет с десяти он взвалил на себя хлопоты по дому, колол дрова, чинил забор, приносил с колодца воду и не позволял маме поднимать тяжести. Проще говоря, маленький сын исполнял роль главы семьи, а мать ему в этом не мешала, комфортно ощущая себя на порядок беззащитнее собственного чада.

Получив от Татьяны согласие на брак, он, конечно, сообщил эту новость своей маме. Но Анастасии Петровне потенциальная невестка не нравилась.

– Танька твоя никакая. Ни рыба ни мясо. Гордыни неуместной через край, да и замороченная она какая-то. Тоже мне, королева красоты лядинская, – описывала она характер избранницы сына, да и время для свадьбы считала неподходящим.

На календаре был опасный и непредсказуемый 1991 год – не самым простой и далеко не удачный. В ходу пока еще талоны на сахар и водку. Пустующие прилавки магазинов, в избытке только красиво расставленные в витринах банки с березовым соком, морской капустой и зеленым горошком. В разговорном обиходе лидируют слова «достать», «выбросили» и «авоська». В мире мужской моды – малиновые пиджаки. У тех, кто попроще, – заправлять в брюки свитер с орнаментом. Но более распространены всё же спортивные костюмы «Адидас». В нем ходили и на работу, и на свидания, и на драки, именуемые теперь «стрелками». Менялись нравы, порядки, кинематограф и цензура. Да и в жизни страны не менее разительные перемены: стремительная смена власти, неожиданно изъятие из обращения пятидесяти- и сторублевых купюр старого образца. В умах и стране царил хаос. Будущее уже развалившегося СССР не то чтобы казалось туманным, а вообще было непонятным. По телевизору ежедневно рассказывали о реформах Бориса Ельцина и народных митингах по этому поводу то у Московского Кремля, то у телецентра «Останкино». Привычно-советский уклад жизни, основанный на коллективном сознании, в упадке. Теперь каждый сам за себя. Подписан указ о преобразовании РСФСР в Российскую Федерацию с 89 субъектами. Предстоит замена паспортов, неустойчивая позиция рубля и сокращение рабочих мест. Появление бандитизма, барсеток, золотых цепей как атрибута достатка, рэкета, и затяжной период «новых русских». Война в Югославии, Карабахе и Южной Осетии. Друзья и одноклассники уехали работать по контракту в горячие точки, в магазинах пусто, промышленность не развивается.

– Ну какая свадьба? Ну дети пойдут, чем кормить-то будете? Заводы закроют, инженеры никому не нужны будут, – отговаривала мать.

– Сейчас вон сплошные кооперативы да бизнесмены с рэкетирами. А ты кто? Инженер. Да кому ты нужен будешь?

– Всё будет в порядке. Грузчиком пойду работать или сторожем. Не потеряюсь, – спокойно отвечал сын.

– Дак сторожить-то скоро будет нечего, а уж разгружать тем более. А на войну я тебя не отпущу. Витьку вот недавно с Югославии в гробу вернули. Ты у меня один. Я такого не переживу, – причитала она.

– Да не переживай ты. У меня всё будет по-другому. Женюсь!

– Не денется никуда твоя Татьяна. Встань на ноги, надо переждать смуту. Тебе всего 23. Ты и в 25, и в 27 можешь жениться, и на Таньке, и на ком хочешь. А не дождется если твоя королева, так и невелика потеря. Вон Наташка, одноклассница твоя, куда лучше, – отговаривала Анастасия Петровна.

– Ой, мам, не начинай! Никто не знает как лучше. Но это мой выбор.

– Нет, сынок. Я знаю как лучше. Я мать! Я старше тебя и лучше знаю жизнь.

– Мам, не начинай. У тебя своя жизнь, у меня своя. На этом и остановимся.

– Да как не начинать то? Ты телевизор вообще смотришь? Ты видел, что в Москве творится? Со дня на день страна рухнет или бомбу на нас сбросят, – не успокаивалась Анастасия Петровна, используя все доступные аргументы, чтобы отговорить сына от свадьбы.

– Не выдумывай. Мы не в Москве с тобой. Да и телевизор поменьше смотри. А если страшно, переезжай из Лопушков ко мне. Квартира есть, места всем хватит.

– Нет уж, я с Татьяной не уживусь. Тут мой дом, тут и помру.

В марте 1992 года Татьяна и Владимир поженились. Праздничный банкет отгремел в арендованной столовой Политехнического института. Местные просторные интерьеры не видели ремонта больше десяти лет, но облупившуюся на стенах краску искусно закрыли торжественными плакатами с пожеланиями счастья молодым и разноцветными воздушными шарами. Гармонично тому времени атмосферу важному событию добавлял свисающий с люстры зеркальный шар. Слепленный из осколков он эффектно запускал по залу красивые лучики при каждом попадании на него света. Свадебный наряд невесты заказали в ателье по картинке из модного журнала. Жених удачно поместился в костюм со школьного выпускного. В качестве музыкального сопровождения задействовали старый кассетный магнитофон с парой усилительных колонок и десяток популярных аудиокассет с мелодиями о двух кусочеках колбаски и девочке Ксюше в юбочке из плюша. Не обошлось и без полной подборки душераздирающих мелодий Татьяны Булановой, группы «Любэ» и Ирины Аллегровой. Тематическая «Хуторянка» Софии Ротару и песня про младшего лейтенанта одинаково быстро запускали плясовой механизм как у пожилой соседки тети Зины с ее тремя подбородками, так и у Вовкиного приятеля Вадима, не мыслящего свой танец без известных сальто Газманова.

На память о том дне у молодоженов остались пять строгих фотографий из ЗАГСа и десяток смазанных фото от гостей с пленочными фотоаппаратами. Видеосопровождение торжественного дня обеспечивал специально приглашенный из Рязани родной дядя Татьяны. За месяц до праздника он вышел на пенсию и в качестве подарка от коллег получил импортную камеру. Это автоматически делало его не просто родственником, а желанным гостем. Изображая из себя профессионала, он включал режим «запись», зачастую не снимая крышку с объектива, или наоборот, забывал нажать «стоп» и лихо отплясывал с ней в руках. Конечный видеорепортаж, записанный на кассету и подаренный участникам, безусловно, оставлял желать лучшего, но пересматривался всей родней десятки раз. В этом маленьком фильме сливались лица, судьбы и семейная драма оператора, случайно попавшая в кадр, в виде пары звонких оплеух от супруги. Причиной семейной сцены послужило излишне разгульное поведение рязанского пижона и внимание к нему одной гостьи. А именно – строгой начальницы ателье, в котором трудилась невеста. К слову, скандал был не на пустом месте. Не пропуская ни одного тоста, от души веселящийся Петр Николаевич выбрал непростой путь саморазрушения и упорно с него не сворачивал. А произнесенное женой десяток раз «Петя, мы же договаривались… Петя, тебе хватит» и прочие «Петя, не надо», с которыми он был категорически несогласен, лишь разжигали задор гуляки.

Справедливо будет отметить, что и разлучница не имела отношения к робкому десятку. Та самая начальница пришла одна и была единственным гостем, попавшим на все фото, потому как в глубине ее одинокого и немолодого декольте тонули не только нетрезвые мужские взгляды, но и завистливые женские. Яркие синие тени, эффектная перламутровая помада, аккуратно собранные в улитку волосы с выпущенными у висков кудрявыми прядями и платье с декольте прекрасно справлялись с поставленной задачей прекратить предпенсионное женское одиночество прямо здесь и сейчас. Да, ее девичья свежесть увяла лет 20 назад, но сверкающие переливами два золотых зуба подчеркивали финансовую состоятельность, одновременно характеризуя как достойную партию для любого мужчины. Не вдаваясь в детали, не пригласи Татьяна ее на свадьбу, не получил бы дядя Петя прилюдных тумаков от своей жены, Вовкин приятель Вадим остался бы без партнерши в танцах, способной исполнить всё, от низкого прогиба в спине до покачивания бедрами в стиле ламбады, а фильм получился бы менее живым.

Что касается так называемого свадебного кортежа молодых, то он был наспех слеплен из старого служебного автобуса ПАЗ, предоставленного Владимиру директором завода, и черной «волги» отца Татьяны. Кукла на капоте, ящик советского шампанского в багажнике, бокалы, разбитые на счастье о центральный памятник, то, как аккуратно жених носил невесту на руках, и искренняя вера во все добрые пожелания делали свадьбу трогательной, веселой и запоминающейся. Идеально белый снег, выпавший накануне, друзья жениха в нарядных свитерах и широких пиджаках, да и подруги невесты в платьях с большими плечами из щелкающих синтетических тканей, прилипающих к колготкам, красиво раскрасили помпезное событие. В качестве подарков гости вручали конверты, обязательно сопровождая их длинными стихами с поздравлениями. От родителей дорогой хрусталь и большой набор столовых приборов. Просто. Небогато. Но в то же самое время уютно, тепло и душевно – в духе того времени и соответственно событию. Без гламура, иллюзий, но на всю катушку.

После свадьбы Татьяна сразу переехала в квартиру Владимира и стремительно навела там свои порядки. Повесила новые шторы, красиво расставила книги, купила несколько цветочков в горшках, сшила красивое покрывало на диван, скатерть на стол и ежедневно поддерживала чистоту. В некогда холостяцкой квартире появился красивый чайник, вазочка с конфетами и отдельная полка с подаренным на свадьбу хрусталем для праздничного стола. Вовке это нравилось. По утрам они дружно завтракали, вечерами ужинали. Пожалуй, это были единственные два часа в день, когда они разговаривали. И то не всегда. Бывало, что Владимир до ночи задерживался на заводе или Татьяна уставала так, что хотела просто лежать. Молча. Несколько лет спустя вспоминая тот их первый год, Вовка поймал себя на мысли, что это был один из самых счастливых периодов их семейной жизни. Ни одного скандала. Ни одной ссоры. Просто некогда.

В конце 1993 года родилась Марина. Вовка был счастлив. В суетливых приготовлениях к пополнению в семье он перекроил пространство в их однокомнатной квартире таким образом, что получилась небольшая детская с уютно обустроенной кроваткой и столиком для пеленания. А за неделю до родов подарил жене стиральную машинку, что казалось тогда верхом цивилизации. Он очень переживал за роды и здоровье супруги. Ежедневно приходил к окнам роддома, чтобы увидеть любимую, приносил ей передачки и шоколадки медсестрам, чтобы помогали Тане и уделяли больше внимания. В семье был мир и взаимопонимание. За исключением одного нерешенного, но важного вопроса – выбор имени первенца.

По форме живота и внешним изменениям лица Татьяны знакомые твердили, что будет девочка. Сама она заранее пол не узнавала, но интуитивно чувствовала, что приметы не врут, будет дочь. И как-то вечером за ужином, на последних неделях беременности, Татьяна налила супругу суп, села напротив и завела непростой разговор:

– Мне скоро рожать, а мы как-то про имя-то и не поговорили с тобой. Мы назовем нашу девочку Леонсией, – начала она с улыбкой и полностью уверенная в поддержке мужа.

Вовка поперхнулся.

– Тань, ты в своем уме? Ну какая Леонсия? Откуда ты вообще взяла это имя?

– У Джека Лондона. Читать больше надо, – обидчивым тоном огрызнулась жена.

– Какой Джек Лондон? Она поедет на лето к бабушке в Лопушки или ваше Лядино, там ведь дразнить будут.

– Не будут. Знаешь, какая она красивая вырастет! Как в фильме «Сердца трех». Там Леонсия просто невероятная красавица. У нас такая же будет.

– Что красавица родится, я согласен. Иначе и быть не может. Но не Леонсия! – строго отрезал муж. – Тоже мне придумала, Леонсия. В Лопушках ей сразу кликуху дадут – Леонид. А то и еще хуже что придумают.

– Ну, значит, Белла, – быстро среагировала жена, как козырь доставая резервный вариант.

– Еще круче! Белла. Обалдела, что ли? Беллу Беляшом обзывать будут. Как нашего библиотекаря. Белла Сергеевна Иванова, как сейчас помню, до гробовой доски была Беляш. Вот и наша с чьей-нибудь легкой руки будет Беляш из Лядино. Или Лядский Беляш. Нет уж. Я против. Тань, мы в России живем, а не с Джеком Лондоном. Ты головой-то думай. С моей фамилией надо как-то попроще имя подобрать.

– Ну и что теперь, из-за твоей дурацкой фамилии и лопушковских гопников мне ее Наташей называть или Катей? Не хочу! Их вон пруд пруди. Машки, Аньки да Ленки. А Леонсия красиво и звучно. Леонсией будет, – обиделась Татьяна, гордо покинула кухню и вот тогда уже впервые замолчала на неделю. А потом роды, заботы и довольно скорая выписка. Вручая отцу дочь, красиво завернутую в белое одеяло, перевязанное розовой лентой, грузная медсестра громко брякнула:

– Ну, папаша, поздравляю с рождением дочки! Держи Леонсию!

У Вовки подкосились ноги. Он криво улыбнулся в ответ и строго посмотрел на довольную улыбку Татьяны. Стало понятно, что если не подсуетиться, то со дня на день в его паспорте появится Леонсия Владимировна Шапкина. Поэтому в тот же день он задействовал всю энергию и природное обаяние, сбегал в ЗАГС и без участия супруги записал дочь Мариной. Безусловно, он предполагал последствия своего поступка, но, оценив все за и против, решил, что неделя – ну или месяц – молчания супруги – не такая уж большая для этого цена.

Вместо праздника дома вечером был скандал. Мощный. С угрозами развода и разбитой посудой.

– Да как ты посмел? – орала Татьяна. – Марина! Это ж надо было такое выдумать! Жуткое имя!

– Нормальное имя, – ровным тоном оправдывался Вовка.

– Да чем нормальное-то? Как ту вертихвостку с вашего курса, за которой половина института бегала?!

– Не передергивай. Она тут ни при чем.