На вдохе

– Артем, пожалуйста, успокойтесь!

– Нет им прощения! Они ломают судьбы женщин, рушат психику детей. Знаете, кто потом из них вырастает? Монстры! Поганые выродки! Злобные сволочи и преступники! Такие, как мы!

– Артем, прекрати немедленно!!

– Те, кто подсаживается на «дороги» или иглу. Родину готовы продать, глотки друг другу перегрызть ради дозы! Отбросы общества, озлобленные, полусгнившие, ненавидящие весь мир. А главное вот такие папаши, которые захотели – вышвырнули ребенка, а захотели – обратно пальцем поманили и ждут, что тот прибежит и у ног валяться станет! Его не было в детстве, в самый важный период, нахрен он не сдался и теперь! Вся жизнь под откос с самого начала из-за этого урода! Не было ни единого шанса стать нормальным человеком! Мы все – чудовища, которые никому не нужны, даже собственным отцам!

– Хватит! Закрой рот!! Замолчи!!!

Взрывоопасная тишина повисла в воздухе. Лютой ненавистью горели глаза Артема, испепеляя женщину напротив, что осмелилась его заткнуть. Лена тихонько заплакала. У Василия задергалось колено. Кто-то хоронил лицо в ладонях, кто-то раскачивался на стуле, кого-то затрясло, как в лихорадке. Оксана намертво вцепилась в папку на коленях, голос ее дрожал, когда заговорила, угадывая подлинное положение вещей:

– Я не хочу просить вас удалиться из помещения, чтобы вы не провели параллель между мной и отцом, который когда-то удалил вас из своей жизни. Но я настоятельно вас прошу взять себя в руки и позволить закончить нашу встречу хотя бы в нейтральном ключе.

Стул все-таки был отброшен, хоть и не по сценарию его фантазии. Тяжелые шаги в армейских ботинках по полу и треск захлопнутой двери. Так, об этом она подумает позже, сейчас главное собрать по крупицам веру людей в себя и восстановить прежний настрой.

В конце недели состоялось собрание ведущих специалистов центра, где Оксана категорично заявила о том, что Кошкаров крайне асоциальный субъект. Его необходимо перевести на индивидуальный формат работы, поскольку в группе он ведет себя недопустимо.

Глава 3

Сергей Яковлевич после такого заявления отвлекся от записей, которые делал в ходе собрания, и взглянул на Оксану поверх очков. Стаж его работы насчитывал более тридцати лет, о чем свидетельствовали седые волосы на голове и мудрый взгляд уставших глаз. За это время был пройден путь от санитара до главврача.

– Это сложный случай психической неуравновешенности. Он неоднократно был замечен в правонарушающих действиях. Он злостный возмутитель общественного порядка в стенах этого центра и не только. Из каких только злачных мест его ни вызволяли, когда он сбегал, о чем вам, разумеется, известно?

– Да, я тщательно изучила его дело.

– Осмелюсь заметить, что с таким неуправляемым пациентом лучше работать в группе. Так вы, в первую очередь, сможете обезопасить себя.

– Значит ли это, что вы мне отказываете?

– Отнюдь. Я лишь хочу предупредить, с чем вам предстоит столкнуться.

– Однажды он до смерти перепугал медсестру, которая неосмотрительно осталась с ним наедине в его палате, – вступила в разговор Надежда Борисовна, заведующая отделением. Эта сильная женщина вызывала у Оксаны чувство восхищения и глубокого уважения: не имея ни семьи, ни детей, она всю свою жизнь посвятила помощи больным людям. Но не смотря на постоянное пребывание в окружении страдающих, она выглядела человеком, на которого приятно смотреть: с равным достоинством носила как свое полное тело, так и пышное облако светлых волос. Ее водянисто-голубые глаза одинаково доброжелательно смотрели как на коллег, так и на пациентов.

– Когда на ее крики сбежались санитары, беднягу всю трясло в углу комнаты. Следов побоя или иного насилия на теле обнаружено не было. Одному богу известно, что он с ней сделал. Она и сама не сказала, просто написала заявление о переводе в другое отделение.

– Я планирую проводить терапию в своем кабинете, в котором есть кнопка экстренного вызова охраны. В случае хотя бы намека на опасные действия с его стороны я без промедления ею воспользуюсь.

Юрий Алексеевич, врач когнитивно-поведенческой терапии, также счел обязательным предупредить коллегу о возможных трудностях. Он был крупным мужчиной, и ножки стула под ним всегда скрипели от малейшего движения. Вот и сейчас под их аккомпанемент он облокотился на край стола, поправил на переносице очки в тонкой золотой оправе и заговорил тем самым поставленным профессиональным голосом врача, каким общается с пациентами:

– Вы молодая привлекательная женщина, Оксана. Мы несем ответственность как за пациентов, так и за сотрудников центра. Кто знает, что на уме у Кошкарова. Я бы не хотел подвергать вас безосновательному риску. Если вы считаете, что индивидуальный формат работы принесет больше пользы, согласитесь хотя бы на присутствие охраны.

– Тогда встреча перестанет носить персональный характер, – возразила Оксана. Настало время решительных действий. Она обратилась ко всем сразу: – Коллеги, я высоко ценю ваше искреннее беспокойство за меня, но спешу заверить: со мной все будет в порядке. В конце концов, он человек, а не дикий зверь, и подход к нему нужен человеческий.

– Его непредсказуемость граничит с дикостью! – вставила Надежда Борисовна. Оксана начала терять терпение: невозможно работать в условиях, когда ставят палки в колеса.

– Я готова взять на себя полную ответственность за его поведение. Мне удалось продуманно и структурированно выстроить методику работы с ним. Дело за малым – начать работать.

– И все же лучше бы…

– Довольно! – властно перебил главврач, сопроводив слова взмахом руки. – Если Оксана Максимовна уверена в своих силах, мы также не должны ставить под сомнение ее компетенцию. Предлагаю закрыть вопрос и перейти к следующему: когда, наконец, закончится ремонт на третьем этаже? Эти пыльные шторы вместо стен начинают действовать на нервы. Павел Геннадьевич, вам слово…

Она выиграла! Правда, сильно переживала за исход прошения – вдруг вообще отстранят и заменят другим специалистом? Но в этой схватке за завоевание своего авторитета среди более старших и опытных коллег она одержала победу! Однако радость несколько померкла, когда в назначенный день и час в ее кабинет никто не вошел. Она чуть не заплакала от обиды, когда напрасно прождала все отведенное для приема время. Смирившись, стала анализировать, где допустила промах и в чем совершила ошибку. Она в лепешку расшибется, но добьется успеха в этом деле!

Рабочий день подошел к концу. Домой спешить не к кому. Чтобы не терять время, Оксана решила прямо здесь заняться заключительным этапом подготовки к суду. Открыла нужный документ на ноутбуке и погрузилась в процесс с головой настолько, что не услышала, как тихо открылась дверь. Щелчок закрывшегося замка вынудил поднять голову и попасть в плен грозовой мрачности его глаз.

– Заждалась, док?

Глава 4

– Уже не ждала, если честно.

– Так мне уйти?

Артем прислонился к двери, которую закрыл за собой, и скрестил руки на груди. Высокий. Хмурый. Весь в черном. В капюшоне, скрывающем в тени половину лица. Радость от его появления смазала наглость, с которой он появился – бессовестно опоздав и войдя без стука, словно только его и ждут. Но, если она хочет добиться успеха, нужно использовать любую возможность, даже работу сверхурочно.

– Присаживайтесь, – пригласила Оксана, рукой указав на стул напротив. Артем не стал утруждаться, принимая приглашение, а просто сполз спиной по двери до пола. Одну ногу вытянул, другую оставил согнутой в колене, опустив на нее руку. Откинул голову, и затылок с тихим стуком припечатался к двери. По опыту прошлых встреч Оксана ожидала чего-то подобного. Она обошла стол и села на стул перед ним. Темный взгляд полуприкрытых глаз лениво блуждал по ее фигуре, надежно спрятанной под дурацким костюмом. Развилка между ног оказалась как раз напротив его глаз. Какое белье она носит? Или эта маленькая развратница, скрывающая свое истинное лицо под маской благочестия, не носит белья вовсе? Это легко можно было бы увидеть по выпирающим соскам даже под водолазкой, если бы ее не скрывали лацканы безобразного пиджака.

– Как я успела убедиться из предыдущих встреч, формат дружеской беседы для вас неприемлем. Тогда вернемся к традиционному приему: я задаю вопрос, вы отвечаете. Приступим.

– Погоди, док. Так не пойдет, – лениво перебил Артем. – Поступим вот как: ты задаешь вопрос, на который я так и быть отвечу. Но потом я задаю тебе вопрос, на который хочу получить честный ответ.

Возникла пауза. Артем буравил ее взглядом. Проверяет? Испытывает? Оксана сердцем чувствовала: если отступит, то потеряет доверие, которое только начало зарождаться между ними, и он не станет к ней прислушиваться. Наконец, она решилась:

– Идет. Я начинаю. Зависимость – это болезнь одиночества. Но из вашего дела я узнала, что вас окружало очень много людей. Почему вы «подсели» на наркотик?

У Артема чуть голова не взорвалась от этого вопроса. Пришлось углубиться в воспоминания. Когда Оксана почти отчаялась дождаться ответа, он заговорил тихо, почти шепотом:

– Эти люди и познакомили меня с разными видами наркотиков. Один бодрит, другой расслабляет, но абсолютно каждый давал мне главное: чувство доверия, близости, некой эйфории и беспечности.

– Но вы по-прежнему были одиноки среди них?

– Я с детства был одинок. Отца не было, мать постоянно зашивалась на двух работах. Ни братьев, ни сестер. Из друзей только отпрыски многодетных неблагополучных семей, с которыми околачивался, когда тех не избивали предки. Ты вот сказала, что реальный мир лучше искаженного под наркотиками. А чем он лучше? Развалины трущоб с полусгнившими людьми, постоянная нехватка денег, жизнь впроголодь, особая вонь нищеты, от которой хоть в петлю – это воспоминания из детства. Потом полуразрушенная школа с ужасными звероподобными существами и уставшими от скотской жизни учителями, которые плевать хотели на учеников. Взросление среди конченных людей, первый секс в подворотне, потому что больше негде, кое-как получил среднее техническое образование – вот моя молодость. Легче вздернуться от такой жизни. Или взглянуть через призму наркотика.

– На наркотики нужны деньги, которыми вы не располагали. Вас угощали или вы добывали их незаконным путем?

– Как будто их можно достать законным, – усмехнулся он. – Нет, просто однажды на пороге квартиры объявился демон, который назвался моим отцом…

Оксана внутренне подобралась, наконец-то подбираясь к истинной проблеме.

– Расскажите о вашей первой встрече. Как это произошло? Что вы тогда почувствовали?

Артем чуть наклонил голову, и из тени от капюшона толстовки по-волчьи зыркнули глаза. Доктор представила, что, должно быть, таким же взглядом он удосужил новоявленного родственника, и мысленно содрогнулась. Какое-то время он молчал, а потом начал свой рассказ с натугой, как бы через силу.

– Я спал после ночной смены. Меня разбудил звонок в дверь. Мать готовила обед, закрылась на кухне и не слышала. Да и вообще туга на ухо стала. А звук этот как птичий щебет, только не заливистый, типа канарейки, а низкий, растянутый, полудохлый, будто батарейки садятся. Может, там и впрямь что-то вышло из строя и нужно подремонтировать, да у меня руки не доходили. Короче, звук противный до тошноты. И вот это унылое хрипение вгрызалось в уши как сверло, пока я спал. Я, злой как черт, не выспавшийся, пошел открывать дверь в чем был – тапочках да трусах. Готов был в клочья порвать, обматерить и за шкирку спустить с лестницы любого, кто бы там ни был. Распахнул дверь, а там он стоит. Я будто в зеркало уставился, которое старит лет на тридцать. Все матюки в горле застряли. Смотрю на него во все глаза, а он на меня таращится. Весь такой холеный, лощеный, одет с иголочки. Потом говорит:

– Ну, здравствуй, сын.

Я стою, глазами хлопаю. Ни пошевелиться, ни вдохнуть не могу. Будто выключили меня. Так и стояли на пороге: он с одной стороны, я с другой, и пожирали друг друга глазами. За спиной шорох, возня – мать из кухни вышла. Подошла ближе, мол, кто там? Без очков плохо видит, щурится. Она и узнала-то его не сразу. А как признала, вскрикнула и осела – обморок случился. Это и вывело нас из ступора. Я под мышки подхватил, этот за ноги взял, и понесли в комнату на кровать. Я послушал пульс, потрогал лоб – этот рядом стоит. Потянулся окно открыть – этот здесь же. Пошел на кухню полотенце смочить, чтоб матери ко лбу приложить – этот за мной. Шаг ровный, твердый, а самого так и корежит изнутри, так и ломает. Еще это сраное обращение – сын – вообще никак не вписывалось ни в эту жизнь, ни в эти стены. Пока дошел, про полотенце и не вспомнил. Сразу к окну, форточку открыл и закурил, а самого трясет, руки не слушаются. Как вспомню…