Что сказал Фараон?

– Не-а. Она тоже частично по отцу хохлушкой оказалась и отшила: «Геть, – говорит, – до витру, злыдень писюкатый!» Дед Моисей от неожиданности в четвертый раз проглотил один и тот же зубной протез, поэтому сразу замолчал до конца моего сеанса. А когда вылечился, потратил оставшиеся миллионы на тридцать два натуральных имплантанта стоматологического материала, а жилплощадь поменял на место в доме престарелых в широтах с добрым климатом – чтобы потомки не зарились на его наследство.

– М.Г.! А ведь, насколько мне известно, ты сама не лишена хохляцких кровей, за что ж ты так бедного дедушку Нового Моисея поливаешь?

– Глупая ты, Олька, и сколько раз я тебе уже об этом говорила. Да как же я могу его поливать, если у меня самой такая же «упэртость», без которой я бы ни на шаг в науке не продвинулась. Не знаю я, как там насчет евреев и арийцев, но хохлы – и самая древняя, и самая стойкая нация, потому что мне так подсказывает моя трансцендентная интуиция. Сколько во мне кровей не намешано, а все равно упрямства не перешибешь и сало больше всего на свете обожаю. После Котика, конечно.

Глава 4.

Странно, почему для людей так важно, к какой национальности кого отнести? И кто такие русские в самом деле? Я так и не могу понять, кого можно причислить к русскому человеку. Марина Бердс – гремучая смесь, даже говорить страшно, ее Котик – типичный татарин, я – у меня одна бабушка полька, другая из Западной Украины, третья… Да, о чем это я… Так кто же русский? Потомок араба Петра Великого Пушкин? Какая разница, в конце-то концов, кого любить?! Я бы вышла замуж хоть за хохла, хоть за еврея, хоть за чукчу, хоть за египтянина, в конце концов – лишь бы человек хороший был. Даже не в этом дело! Пусть он будет даже совсем плохим человеком – ЛИШЬ БЫ Я ЕГО ЛЮБИЛА! И даже необязательно, чтобы он меня любил, моей любви хватило бы на двоих. Ведь даже Марина Бердс, это ледышка, эта железка, деревяшка, не человек, а памятник – она же не живет, а только работает, даже, когда ест, но она ЛЮБИТ! И, мне кажется, только поэтому она способна познать то, что скрыто от всех других. Какому же богу молиться, какие заклинания читать, чтобы проснуться от этой глухой спячки никому не нужной женщины, которая одинока потому, что ей некому отдать свою любовь?!

– Да Купидону, конечно, – встряло мое Воображение голосом М.Г. – Чего расселась, поганое настроение культивировать? А ну-ка, собирайся! Сама не можешь себя организовать, кроме как на какую-нибудь бесцельную глупость в роде всяких сомнительных сект культуризма – так послушай умного создания, то есть меня.

– Да уж, я как-то тебя послушала и сходила в дурдом на день открытых дверей. До сих пор во сне снится их психологические «марафоны».

– Ну и что из этого вышло плохого? А повеселились-то как! Собирайся, я тебе говорю, собирайся! Иди к Маринке – чую, там что-то интересненькое назревает. Смотайся с ней на халявку до послезавтра в Новый Афон, пусть она там тебе попоет – а потом видно будет. В любом случае, развеешься, а то гляди, кого и приманишь.

– Фу, какие пошлости ты говоришь!

– Это не пошлости, это жизнь. Давай-давай, в Черном море задарма покупаешься, чего тебе в эти выходные делать еще? А за Валентина не беспокойся: чтоб дорога безопасна была, Маринка позаботится.

А что, может, и правда? Но как-то несерьезно вроде получается, без сборов, раз – и поехали…

– Алло, Марин, это я, Оля. Ну, вы еще не уехали? А не раздумали? Меня ждете? Ну, вы даете. Откуда такая уверенность, что я поеду с вами?

– А куда ты, милка моя, денешься, если мы с Валентином тебе вчера весь вечер установки делали? В общем, так: Зинка не едет, и это хорошо – в машине дышать легче будет. Едем втроем. Нам уже дорога хорошо знакома, так что не робей. Через два часа мы за тобой забегаем. Возьми купальник и чуть-чуть покушать. Я уже пару сумок собрала, но этого, конечно, недостаточно.

Воображение прилипло к окну – не отскоблить. Как я давно никуда не ездила, кроме как в Москву к своим коллегам-психологам.

– Сектантам, – подсказал мой вечный спутник. – А чего это ты меня так называешь и таким недовольным тоном? А то я тебя брошу. Скажи спасибо, что я у тебя есть. Я тебе вместо мужа. Да такое еще поискать надо: куда ты – туда и я, не разлей вода. Разве что сплю частенько. Но ведь все равно у тебя за пазухой, можешь достать в любой момент. Ценить надо!

– Эй, Ольга, ты с кем разговариваешь, с ума сходить начинаешь или стихи учишь?

– Нет, деревья считаю.

– А, это хорошее занятие, я вот тоже все время собиралась. Но капитан заставляет не на деревья, а на дорожные знаки смотреть. А то будет, как в прошлый раз.

– А что было в прошлый раз, оштрафовали?

– Оштрафовали – это не самое страшное. Штрафуют всех, кто даже деревья не считает. Нет, мы просто прозевали поворот и уехали совсем в другое место. Но сегодня мы будем внимательны и обязательно поедем туда, куда намечаем.

– Кончайте болтать! – взвился «капитан». – А то еще в аварию попадем!

Маринка быстро послушалась. А я снова предалась диалогу, только более внутреннему и поосторожнее, чтобы не мешали и не подслушивали.

– Раз-два! Раз-два!

– Ты что, и вправду деревья считать начало? – с удивлением спросила я свое Воображение.

– Да нет, смотри: впереди едет фура, а у нее прицеп из стороны в сторону :«Раз-два! Раз-два!»

Не успела я открыть рот, чтобы предупредить Валентина, грузовик развернуло вправо, наклонило под откос, и на землю попадали спелые красные помидоры. Все замелькало, «Матвей Валентинович» дважды подпрыгнул и остановился под скрип собственных тормозов и тормозов еще нескольких автомобилей, ехавших за нами.

Водитель фуры задумчиво теребил небритую щетину и в уме подсчитывал убыток. Валентин оттирал «Матвею» колеса.

– И на какой гадости твои помидоры росли? Теперь мой из-за тебя машину, да еще гаишников жди, да еще пришьют, что это из-за меня.

– Да ну, браток, – вздыхал водитель помидоров, – тебе-то ничего не будет. Всем ясно, что сам виноват.

– Да ладно, это я так. Тебе, парень, вообще-то крупно повезло: так размахнуться – и всего лишь полтонны помидоров выбросить! Машину-то сейчас вытолкнешь, и она дальше поедет. Я б тебе помог, да моя твою не возьмет, она, конечно, вещь хорошая и мощная, но – обос-…-тся. Ну, да сейчас после гаишников оклемаешься, тебя какой-нибудь из таких же, как ты, и вытащит. Ну, не всегда бывает все гладко, зато сам цел и фургончик тоже, так, малость покривился, да кувалдочкой постучишь – и все выровняешь.

Послышалась милицейская сирена, и рядом с нами остановилось сразу две оборудованные «пятерки».

– Ба! Валентин! Ты как сюда попал? Что, помидоры рассыпал? – показалось загорелое лицо в фуражке и кинулось обниматься. Я с ужасом посмотрела на огромное волосатое пузо (форменная одежда не сходилась посередине и под натиском дружеских объятий трещала по швам) и опознало в гаишнике следователя Мартышкина, который в прошлой жизни был худеньким мальчиком и занимался нетрадиционными случаями загадочных смертей.

– Я-то понятно, как сюда попал – отдыхать еду, а вот ты чего здесь делаешь? Ты же вроде как карьеру в другом месте делал?

– Делать-то я делал, но судьба меня заставила переквалифицироваться на более романтическую службу. Понимаешь, Валька, с детства мне очень дороги дороги. А ведь еще и семью кормить надо. А какая разница – все равно шухером был, шухером и остался. А вы, как я погляжу, не на отдых совсем едете, в таком-то составе, а? Колитесь, куда ваша научная группировка нацелилась?

– А нацелились мы в Новоафонские пещеры, – кротко сказала М.Г. и, как это обычно у нее бывает с Мартышкиным, принялась его сверлить «магическим» взглядом. – У Вас давно не было никаких происшествий? Никто там, случайно, на Египетские мумии не насмотрелся, что потом внутренности повыкидывал?

– Э-э, Маринк, да ты чо, да не смотри ты так! – отряхнулся от ее чар бывший сыскной агент. – Откуда ты все знаешь?

– Так я же телепат, мысли читаю. А что ты имел в виду, когда сказал, откуда я знаю?

– Ах, ты! Так ты меня на понтах развела, а я, простофиля, поддался! Ну, уж нет! Сначала ты колись, а потом уж я колоться буду.

Мы сидели вчетвером за симпатичным столиком в уютном летнем кафе, а мимо пролетали автомобили. Наш «Матвей» стоял тут же, забрызганный снизу помидорами.

– Вот скажи мне, Паша, – говорил Валентин Мартышкину, – вот куда можно везти в мае помидоры в южном направлении? И чем мне их теперь отмывать?

– Э-э, Валек, эти помидоры – дело дрянь, на каких удобрениях их только не выращивают, а мы все едим! А выращивают их под Питером, в подвалах, аэропоникой. Ну, без почвы. Они там в воздухе висят, а каждые полчаса на их корешки из компрессоров всякую … дуют. Ты их не пробовал? Ну, на, я у этого подобрал в пакетик. Есть их, конечно, невозможно, а зачем подобрал – да по привычке и чтоб хозяина не обидеть. Ну как?

– Тьфу, гадость какая! И что ж, эту … на Юге покупают? У них что, свои еще хуже что ль?

– Да нет, конечно, свои не хуже, куда уж хуже быть! А покупают не для себя, а для курортников. Оптом, а потом развозят в нужные места. Наколют их растворами с сахаром и с духами, чтобы южными ароматами пропитались, и продают. А отмыться от них лучше всего под химическим дождем. Вот года два назад, помнишь, под Анапой море пленкой зеленой покрывалось? Вот, правильно, это химические выбросы были, еще по телеку показывали. Вот под такой дождь у меня деверь попал – все смыло, даже смолу, что по дороге забрызгался.

– Нет уж, спасибо! Лучше уж я как-нибудь своим средством попробую! А вы можете пока сидеть и про всякую мертвечину друг другу рассказывать! – Валентин обиженно надул губки и пошел оттирать «Матвея Валентиновича».

– Слышь, Пашок! – зазмеилась ехидно Маринкина рожа лица. – Я-то тебе расскажу все, как на духу, а ты не захочешь потом в нашей экспедиции поучаствовать?

– Захотеть-то я, может, и захочу, да кто же меня с поста в такое трудное время отпустит? Не зима ведь! Ну, разве что только заочно. Или где-нибудь в морг сходить путевку выпишу.

– Морг у нас намечается, а путевку для него мы будем выписывать в турагенстве. Но к твоим предложениям я прислушаюсь, надеюсь, что сможем тебя задействовать хотя бы на консультативном уровне. Ну, слушай, что я собираюсь предпринять в качестве научно-исследовательской деятельности на этот раз. Правда, я еще никому об этом в сущности не рассказывала, потому что сама все это мало представляю. Так что будет экспромт. Может быть, пока с тобой делюсь, суть вещей и высветится.

Задумали мы с Ольгой … (от такой наглости я чуть не подавилась сосиской)… ехать в Египет, чтобы прочитать эмоции погребенного некогда фараона Рамсеса 2. Уж брать – так самого главного, что размениваться по мелочам! А этот как раз таким и был. Хотим узнать, какие тайны он мог бы поведать миру. А для этого я беру с собою Ольку. Он, фараон – посланец жреца, значит, чтобы прочитать это послание мне как жрецу нашего времени я тоже должна иметь посредника, который бы был моим приёмником. Ну, все будет так: жрец – фараон (передатчик) – Олька (приёмник) – я . То есть, она будет нашим медиумом.

Я просто офонарела. У меня не то что не находилось слов, мне показалось, что я разучилась говорить абсолютно. А Эта продолжала подливать масло в огонь:

– Вот смотри, Паша, какой у нее потрясающий транс! Ну, чем не мраморное изваяние? Если я бы даже смогла у себя такого добиться, то уж точно ни на какие общения с иссохшими мертвыми телами годна бы не была: в таком состоянии без посторонней помощи ты сам как мумия, да еще и есть риск без помощи гипнолога из него не выйти. А где мне еще, кроме меня самой, найти такого специалиста? Что я, барон Мюнхаузен, саму себя за волосы из болота тащить? Или старый милицейский «Козел», крючьями за деревья цепляться? Сейчас гипнология не в моде, а те, кто называют себя гипнотизерами, работают в цирке или грабят наивных людей. Я слишком ценный продукт человеческой цивилизации, и мною просто так рисковать нельзя. А Ольга никак не может себя найти в жизни. Сил много, башка может варить, воображение через край, а – фить! И ничего! А все почему? Да потому что не с ее потенциями вести такой безобразный образ жизни. У нее, Пашок, горе от ума. Была бы она или чуть более приспособленная или чуть менее капризная, тогда бы еще что-нибудь для самоутилизации бы придумала. Но у нее не хватает, поэтому я как личный психиатр должна придти к ней на помощь. И я ее снаряжаю в путь настоящей магии, которая предусматривает обязательный подвиг, чтобы для себя определить: «Я смог сделать то, что не могли другие, поэтому у меня есть магический потенциал!» И этим подвигом будет как раз ее торжественная участь медиума в переговорах с вымершей великой цивилизацией. Слушай, Паша, а давай, пока Валентин занят, за это потихонечку выпьем, а то получился магический тост. А раз он получился – значит, мы обязаны последовать надлежащим магическим ритуалам.