Первая мировая война

Родион кивнул, бегая глазами по строчкам и не понимая ни слова.

– Зачти нам, что там.

И Родион начал читать:

– «Божией милостью Мы, Николай Второй, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочее, и прочее, и прочее, объявляем всем Нашим верным подданным. Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования…»

Остановился передохнуть. Старик-рабочий с сомнением произнес:

– Как-то смутно все. Непонятно, к чему.

Сзади из толпы истерический женский голос выкрикнул:

– Да что же тут непонятного!

Рабочий снова похлопал Родиона по плечу:

– Ты давай, сынок, не останавливайся.

– «Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского Правительства, – продирался Родион через колючие строчки манифеста, – отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда».

– Ну, это мы, кажись, и так знаем! – заметил молодой парень в тельняшке под заношенным пиджаком. Руки у него были сплошь в мелких шрамах от крючков рыбачьего перемета.

– А ты не лезь. Сам не могешь прочесть – и молчи, – строго заметил старик-рабочий.

– Ну не томите уже, родимые! – взмолилась какая-то тетка с корзиной, от которой сильно пахло рыбой. – У меня ж тут ставридка совсем спортится.

– «Ставри-идка», – передразнил молодой рыбак. – Вот только тебя тут, тетка, не хватало.

– Да закрой уже хлебало, паря! – крикнули из толпы. – Дай уже дочесть.

Рыбак развернулся было к обидчику, но увидел напряженные лица и смолчал. Малиновский продолжил читать:

– «…Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров…»

– Штой-то? – не выдержала тетка с корзиной. – Люди добренькие, поясните, за-ради Христа!

– Замириться, вишь хотели, – озадаченно произнес старик-рабочий.

– Хто?

– Царь наш хотел замириться с астрияками.

– И што?

– Да помолчи же ты, мать, ну никак силов нету! – закричали сзади из толпы. Тетка испуганно прихлопнула рот рукой.

– «…Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены, и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну».

Голос Родиона сорвался. Война! За спиной кто-то протяжно охнул. Тетка с рыбой беззвучно заплакала, утирая слезы концами платка. Старик-рабочий мелко крестился. Молодой рыбак озадаченно сдвинул на затылок люстриновый картуз:

– Вот так-так. Война, стало быть.

Родион развернулся и выбрался из толпы наружу. По вискам, по шее неприятно ползли капли пота. Смутно, как через вату, он слышал, как кто-то вслух дочитывает манифест:

– «…Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав…»

– Постоим за Россию-матушку! Православные!

– Наваляем немцу от души!

– И с прибавкою!

– «…Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…»

Родион лихорадочно думал. Ему необходимо попасть на войну. Он же так хотел воевать, сражаться, стать героем! А как? Тетка Елена, понятно, не отпустит, так кто же ее спросит? Надо сбежать да и проситься на фронт. Добровольцем. А куда идти проситься-то? Он оглянулся. Рядом озабоченно совещались два гимназиста, по виду – его ровесники.

– … я бы пошел.

– Как ты это себе представляешь, Валька? Призыв с 17 лет.

– А если добровольцем? – встрял Малиновский.

– Без разницы. До 17 и не суйся.

– Ну так пока будем ждать, война уже и кончится!

– Да, не повезло.

Малиновский отошел в сторонку. Нет, так не пойдет. Что значит «не повезло»? Надо что-то придумать. И тут же в голове возник план: первым делом – запастись сухарями на дорогу и сходить на вокзал, разузнать про военные эшелоны. И как-нибудь ночью залезть в вагон, сховаться поглубже, а там видно будет. Как-нибудь до фронта и доберешься.

В тот же день манифест читали и в Санкт-Петербурге. Перед Зимним дворцом собрались тысячи жителей столицы, заполонившие площадь и все прилегающие улицы.

На балкон дворца вышел император Николай II. Председатель Государственной Думы Николай Родзянко вспоминал:

«Когда толпа увидела царя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое „ура“ огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями: „Да здравствует Россия и славянство!“ склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, не смолкавшее „ура“ не дали ему говорить…»

Страна была охвачена небывалым патриотическим подъемом. Во всех городах шли манифестации. Их участники приветствовали решение царя объявить войну, бурно выражали поддержку сербам и ненавидели немцев. На волне антигерманских настроений даже было принято решение о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград.

Добровольцами в армию поступили известнейшие в стране люди, в том числе писатель Александр Куприн и поэт Николай Гумилев. Пытался записаться в добровольцы даже поэт-футурист Владимир Маяковский, но его не взяли как неблагонадежного: Маяковский был участником революционного движения, трижды арестовывался и успел несколько месяцев посидеть в тюрьме. Впрочем, он все же надел погоны в 1915 году, уже в порядке мобилизации, и служил в столичной тыловой части, параллельно сочиняя патриотические частушки:

Обвалилось у Вильгельма
Штыковое рыжеусие,
Как узнал лукавый шельма
О боях в Восточной Пруссии.

Первые бои произошли на русско-германской границе. У деревни Любово казачий разъезд 3-го Донского Ермака Тимофеевича полка напал на взвод немецких конных егерей. Казаков было четверо, егерей – 15 человек. Этот короткий, но яростный бой принес всероссийскую славу казаку Козьме Крючкову. Он бился один против восьмерых. Егеря выбили у него шашку и попытались взять в плен. Но, выхватив у немца пику, казак выбил из седла нескольких противников и одного заколол. Его командир убил офицера. Оставшиеся егеря бежали.

Козьма, на теле которого насчитали 16 ран, стал первым героем этой войны, награжденным «солдатским» Георгиевским крестом. О нем восторженно писали газеты, каждый раз увеличивая количество убитых врагов, и портрет лихого казака Козьмы Крючкова красовался на плакатах, открытках, пачках папирос и даже на обертках специально выпущенных кондитерской фабрикой Колесникова конфет под названием «Геройские».