Остров прощенных

– Милый мой Ромео, – мой голос дрожит, – только подумай, скольким мне пришлось бы пожертвовать ради того, чтобы нам с тобой быть вместе. Несчастным станет мой муж, ведь я предам его. Несчастной станет моя дочь, если останется без одного из родителей. И, в конечном счете, я потеряю и тебя. Не возражай. Я знаю лучше, что тебя ждет в последующие годы жизни, так как они для меня, в сущности, прожиты. К тому же есть еще одно “нет” и, на мой взгляд, самое веское. Это то, что не позволит быть нам вместе, сколько бы мы этого не хотели: твое несовершеннолетие. В противном случае я могу угодить на жесткую скамью.

– Простите меня, пожалуйста.

– Не нужно просить прощения. Мне было более чем хорошо с тобой.

(Это я должна просить у тебя прощения Алешенька, только я. Это я во всем виновата).

Я тихо присела перед ним на колени и уткнулась лицом в его ладони. Знакомый запах растрогал меня. Я целовала каждую черточку на грубоватой поверхности. Я сейчас его любила…

Вернулась я в свой круг, в свою реальность с каким-то болезненным отрезвлением, когда, взглянув на вечно бдительные часы, поняла, что опаздываю за дочкой в детский сад.

– Мария Игоревна, – спешно просил маленький любовник, – можно еще немного времени для меня. Всего несколько часов… сегодня вечером (мы встречаемся глазами). А завтра утром, обещаю, без единого каприза я вернусь домой. (И предупреждая мои возражения, которые никогда не последуют): Бывает, я очень скучаю по сестре, когда ее долго нет рядом, но стоит провести с ней выходные дни, как сам удивляешься, с чего бы этой скуке браться… Простите, что я о ней…

Опускает взгляд.

– Хорошо, – улыбалась я и, безусловно, соглашалась, – но будет справедливо, если я поставлю свое условие. Сегодня устроим прощальный вечер, но сначала ты позвонишь маме и сообщишь хотя бы то, что жив и здоров.

Я вижу, он согласен на все.

Глава 9

Я забыла обо всем личном, даже о своей шальной страсти, когда мчалась в детский сад, пренебрегая светофорами. Лидирующая роль перешла к материнскому инстинкту. Он словно перекрыл все доступы к остальным чувствам, как перекрываются отсеки подводной лодки в аварийной ситуации.

Беспокойство и нехорошее предчувствие не оставляли меня ни на секунду. Так и есть. Я дернула дверь, еще раз нетерпеливо постучала, никто не отозвался. От детских площадок веяло пустынным равнодушием.

На одном дыхании я добралась до дома, всю дорогу изводя себя предположением, что и там никого не обнаружу. Но дверь к моему удивлению оказалась незапертой. Еще секунды материнской паники и… две пары туфлей у порога – больших и совсем крошечных. Дочка не выскочила мне навстречу, как обычно бывало, мило повизгивала где-то в отдалении комнат. Сцену, представшую моим глазам, должна признать очень трогательной, хотя должного внимания мне не уделили. Папочка с дочкой расположились за детским столиком, он – на коленях, она – на маленьком резном стульчике. Ее ротик, улыбаясь и раскрываясь весьма охотно навстречу поднесенной ложке, поглощал порцайки манной каши. Я мгновенно подметила опытным материнским глазом, что каша приготовлена не слишком умело. Она, вероятно, подгорела и содержала комочки. При всем этом моя капризная по отношению к еде девочка с удовольствием принимала ее из рук кормильца. Думаю, секрет состоял в том, что последний позволял ей раскрашивать свои усы и нос манной “акварелью”, если не в том, что эти двое успели устроить заговор за время моего отсутствия.

– Осторожно, она может подавиться, – я неуверенно вторглась в любовный союз, за что получила презрительный взгляд со стороны мужа.

– Я сейчас ее одену, и мы погуляем, – я пыталась совладать с некомфортными ощущениями.

– Мы уже погуляли, – адресован мне был холодный ответ.

– Мы катались на калусели!

– Когда же вы успели? – с нарастающим чувством вины робко поинтересовалась я.

– Мы многое успели, – все с тем же холодным равнодушием отозвался муж, – я домой пришел в два часа дня.

– Почему? – я похолодела.

– Потому что у меня температура. Правда, я уверен, что врачу об этом знать было куда интересней, чем тебе.

– Боже мой, – воскликнула я и поймала его удивленный взгляд, – ты ведь мог заразить ребенка!

И тут же отступила перед грозно надвигающейся тенью. Дверь в комнату захлопнулась прямо перед моим носом. Я бессмысленно, вернее безмысленно постояла у закрытой двери и поплелась в соседнюю комнату.

С сожалением я осознала, что не только в немилости, но и труслива, как большинство неверных жен. Потому что, если бы мне предложили на выбор отстаивать свою новую любовь или перемыть каждый пальчик на ногах мужа, я бы выбрала последнее, дабы угодить тому, кого боюсь.

Мне довольно часто приходилось быть свидетелем того, как в страхе быть разоблаченными, мои подруги приносили свои увлечения в жертву прежнему благополучию. Насколько я знала своих подруг, все их похождения нужны были им для ощущения свежести жизни, ее возвышенности над однообразием быта, но не как не для переустройства. Потому, как только появлялся малейший намек на желание мужей вывести своих половинок на чистую воду, те без сожаления отказывались от романтического наполнителя жизни.

Что может лучше наполнить жизнь романтикой (такой ностальгической в тридцать лет), как не любовь пятнадцатилетнего юноши, чистая, максимальная, свежая, действующая как эликсир молодости?..

Если мой муж хотел дать мне понять, насколько я плохая жена и мать, то, похоже, это ему удалось. Я чувствовала угрызения совести и жалость к себе, запутавшейся там, где с другой подобного бы не случилось.

Несколько часов прошли в предельном напряжении, которое мы едва ли смягчали редким обменом ледяными фразами. Тем не менее, я бессовестно рассчитывала на скорую благосклонность мужа, привыкшая к её неизменному возвращению всякий раз в прежних ссорах. Но к вечеру ничего не изменилось, разве только жесткое равнодушие во взгляде мужа сменилось на злобу, смешанную с ревностью, под действием которых я временно излечилась от своей запретной жгучей страсти.

Однако, когда время перешагнуло вечернюю грань, плывущее параллельно ему и нарастающее к приближающемуся часу назначенного свидания желание увидеть Алешку, мучая и соблазняя меня, зазвучало сквозь неродственный лад моего прежнего состояния. Тоска начала заполнять меня как морская вода тонущий корабль. Я буквально заметалась в поисках выхода. Вдобавок зазвонил мой телефон, и я не решилась подойти к нему, догадываясь, чей голос услышу на другом конце. Затем зазвонил телефон домашний. Подошел муж, и трубку сразу бросили. Через минуту звонок раздался опять, но остался без внимания. Оба телефона звонили снова и снова, а я интуитивно ощущала на себе взгляд мужа, в котором временем сквозила горькая усмешка, временем – что-то похожее на обреченность. Я знала, что не выдержу этого напряжения, и не выдержала. Ушла в спальню и начала одеваться. Неловкими рывками. Все падало из рук, сердце стучало. Чулок порвался прямо под коленкой. Все и вся вокруг меня знало, что я совершаю безумие.

Перед выходом я замерла, попробовала остановить круговорот в собственной голове. Алиса закапризничала в соседней комнате, опять зазвонил телефон, мягко, тепло, чужеуютно зазвенела вода о сталь ванны…

Боже, что я делаю? Рвусь в никуда? Бросаю облюбованный оазис, устремляюсь в песчаную бездну навстречу миражу… Как глупо в тридцать лет не совладать с пагубным желанием! Что мне не хватает для счастья? Ведь у меня есть все, что нужно женщине от жизни: любящий муж, ребенок, благополучие… Что же еще? Наверное, все это слишком легко мне досталось, предупреждая малейшую жажду счастья.

Похоже, мне стало вдруг нужно что-то разбивающее пресное счастье, привносящее в жизнь вкус борьбы. Кого с кем? Меня со мной же…

Ах, как манит эта ночь и зовет возбужденная трель телефона! Я знаю, что безумно буду жалеть потом о несвершившемся и раздумывать над вариантами неиспытанных наслаждений, если сейчас не покорюсь силе своего желания.

Я найду разумный компромисс. К Алешке не поднимусь, позвоню прямо из машины. Мы отправимся в уютный ресторан, где проведем последние часы перед разлукой. Они будут похожи на сказку, где добро перемешано со злом и нет конца. Кто знал, что маленькое безобидное поначалу увлечение превратится в чувства, лишенные продолжения? Но не лишенные ли смысла?

Алешка не что иное, как мираж в моей жизни. Ведь для созидания наших отношений никакой возможности ни с моей, ни с его стороны нет. Что она такое, наша странная любовь? Взвращенная экзотическим растением на моей безоблачной, не затрудненной бытовыми недостатками жизни и кажущаяся невесомой, потому и излучала она определенную оригинальную красоту.

Мне удалось немного прийти в себя, уняв жалящее нетерпение. Отключив телефон, я заставила себя пройти на кухню и приготовить десерт для Алисы, чтобы покормить её перед сном. С волнением вошла в комнату, где обитали мои спутники – большой и маленький. Большой изобразил неубедительное равнодушие, хотя не без напряжения скользнул взглядом по моему наряду. Маленький при моем появлении почти не отклонился от орбиты, занятый составлением цивилизованной картинки из рассыпанных “вверхногамно” кубиков. Пока планетка Алиса довершала свои начинания, я скормила ей все ароматное содержимое миски, забавляясь её удовлетворением от совмещения вкусного с интересным и тем, как она вдруг отвлеклась от игры, заглянула в пустую миску и как бы между делом потребовала:

– Есё!

Я подхватила её на руки, не обращая внимания на оглушительный бунтарский визг. Кубики взлетели вслед за её цепкими пальчиками, как лоскуток за кошачьими коготками. Она задергала ногами, извиваясь у меня на руках, почувствовав, что я собираюсь подвести итог её бодрствованию. И что же вы думаете? Маленькая предательница потянула ручки в папину сторону, и тот немедленно подоспел ей на помощь.

– Отдай её мне, – раздраженно сказал он, и Алиска повисла на его шее, точно на спасательном круге. Пряча влажные глаза, молчаливой тенью я поплелась восвояси. Я боялась прочитать издевку в ответ на мои слезы. Но все же напоследок не удержалась и взглянула искоса в его сторону. Сквозь завесу жестокости в его взгляде проступила несозвучная выражению лица, живая, тщетно скрываемая, молчаливая боль. Встреча наших взглядов была мимолетной, но этого мне хватило понять, что ему по-человечески плохо.

Оказавшись на его месте, я едва ли смогла бы молчать. Мое сердце разрывалось бы и стонало от жгучей обиды. А он, глядите, молчит, терпеливо вынося несправедливую боль. И я к счастью или сожалению знаю, почему: он все отдает на суд моей совести, моему сознанию. Дает мне время остыть от страсти и свободу в выборе того, что мне важней и ценней. Это, действительно, так. Я знаю своего мужа, как не знает никто, и еще его манеру полностью мне доверять. И эта боль делившего со мной судьбу человека непрошено вдруг отозвалась и в моем сердце. Я мучительно пыталась вспомнить, когда еще испытала подобное ощущение. И вспомнила. Это был сон. Там под чужими кулаками его силы иссякли, и он упал. Я кричала и плакала, увидев его лежащим в ногах нападавших и упрямо пытавшимся поднятьс. Тогда меня захватил колючий холод от возможной потери. Очень похожий холодок пробежал внутри меня и сейчас. Я почувствовала вдруг отвращение к себе, к своим ничтожным помыслам и эгоистичным желаниям получить его благосклонность для восстановления удобного равновесия в собственной душонке. На миг мне показалось, что любовь, которую я выкармливала своей фантазией, блуждая в романтических дебрях и отстраняясь от отведенной мне судьбой реальности, напоминает больше забаву, нежели истинное чувство. Однако не было еще той последней силы, что смогла бы изменить мой прежний настрой и заставить свести на нет призрачное счастье, которым я жила и дышала последнее время.

И тогда я трусливо сбежала. Я бежала от сомнений и надвигающейся тени разочарования. И еще от возможности понять настоящее. Я не была готова вырвать лишние страницы из книги жизни. Лишние, ненужные, незначимые? Разве может все разом перевернуть один взгляд? Взгляд человека, изученный, кажется, до конца и все же в чем-то новый. Что-то очень ценное и когда-то приятное лишь слегка позабылось. Быть может не стоит забираться далеко в поисках нового, а всего лишь достаточно с подлинников смахнуть пыль?

Стоп, я не верю. Не верю, что может уличиться в ненадобности то, что долгое время было для меня ценным. Все красивое должно быть логичным. Но снова память выбрасывает в кровь внезапную нежность к мужу. Я отложу это приятное чувство в другой уголок души, чтобы завтра в одиночестве посмаковать вкус полузабытого новшества. Тронув, было, дверь, я на секунду остановилась. Забыть о компромиссах, о прошлом и будущем, и отдаться настоящему ради одного мгновенья, похожего на вспышку? Или найти равновесие, одной ногой оставшись в тени, а другой ступив за солнечную грань? Я мечтаю о безрассудстве, все ещё находясь в яблочке страсти, но уже не способная ощущать себя несвязанной с прошлым, упуская его из сердца. Что же мне теперь нужней?..

Я еду к Алешке, к любовнику… Как странно теперь звучит это слово, будто с ошибкой. Я еду, но уже без прежнего предвкушения праздника.

Уже в десятый раз за последние два часа телефон пытался убедить ЕГО, что любовь – это сто часов борьбы за одну минуту счастья. Он лежал, распластавшись на полу. Рядом – большая кукла с пыльными волосами, без туфли, в выцветшем платье. Он нашел её в шкафу, такую же одинокую и забытую… Он прижался к ней, точно она могла его согреть, и слушал, как сердце в пластмассовой груди выстукивает бесконечный мотив одиночества. Потом сердце одно на двоих толкнуло сильнее, а боль досталась ему… На глаза просилась влажная муть. Его жизнь превратилась в один сложный вопрос, но он не искал ответа.

У взрослого человека жизнь построена на фундаменте прошлого, а у ребенка она представляет собой лишь неясный проект, не исключающий перемен.

Он ждал, всецело поглощенный этим ожиданием. Он готов был ещё тысячу раз совершить безумие ради неё.

Он поднял трубку осторожно, преодолевая нетерпение, словно резким толчком боялся спугнуть последний шанс, и, услышав её голос, вдруг одолевший отчаяние, стремглав понесся по лестнице вниз. Время боли кончилось.

Сколько нежных слов он говорил, сколько раз я мечтательно прокручивала их в собственных мыслях, теша себя и упрекая. Только теперь они скользят, едва касаясь сознания, даря лишь призрачное удовлетворение. Я и отмечаю это про себя, и тут же отвергаю. Нет, я счастлива, лишь немного устала от вихрей чувств и мыслей. Но непонятная грусть лоскутами соединяет рваное счастье.

Грузинский ресторанчик, бархатный, без окон, прячет нас в своем замкнутом пространстве, как в шкатулке. Я не могу расслабиться, озираюсь без причины, пытаюсь неосознанно докопаться до мотива внутренней тревоги. Алешка сегодня хорош, как никогда, белое личико лучится от радости, глаза блестят. Он немного другой, чем обычно. Более уверенный в себе, пожалуй.