Консультант подлетел на своем пуфике поближе и уже собирался пнуть Платона ботинком в лицо, но тут в дело пошла тросточка, пуфик полетел дальше, а Бродсайт распластался на песке. И прежде чем поднялся, успел получить хорошенько по гермошлему. Так что пластиковое забрало треснуло. Атлантида схватился за кобуру, но выхватить “магнум” не успел. Сзади навалились двое. “Магнум” и тросточка были отобраны, а его самого чьи-то крепкие руки так скрутили, что и дышалось с трудом, а чьи-то тяжелые ботинки изрядно помяли бока.
– Не бить! Не бить! – завопил Ал, вскакивая и отряхивая комбинезон. И добавил с мерзостной усмешкой:
– Пока.
Это “пока” очень не понравилось пленнику. Его подняли, нахлобучили на голову шляпу и отпустили. Он долго отплевывался, но все равно песок скрипел на зубах :
– Хрясь! – вновь рыкнул бандит-весельчак и выбросил вперед руку, явно не доставая Платону до челюсти, но Атлантида автоматически прикрылся, чем привел весельчака в неописуемый восторг. Он весь затрясся от смеха. – Хрясь! – вновь и вновь выкрикивал весельчак между харкотинами смеха, снова и снова выкидывая перед собой кулаки, но теперь археолог не торопился блокировать его удары, хотя наверняка один из хуков расквасит нос пленника в лепешку, поставив точку в затянувшейся шутке. – Хрясь!
Бродсайт снял с головы шлем и вытряхнул песок. Атлантида подумал, что ему бы самому подобный шлем очень даже не повредил – звезда Ба-а на Ройке в этот час припекала вовсю. Ал с улыбкой посмотрел на Платона. Потом повернулся, вскочил на пуфик, как на коня, промчался и на лету, как на скаку, ударил трофейной тросточкой наотмашь по лицу археолога. Глаз не выбил, но скулу рассек до кости.
– Это небольшая плата за пренебрежительное отношение. – Бродсайт поиграл трофейной тросточкой. – Итак, повторяю вопрос: как работает эта штука?
– Планета находится под юрисдикцией Лиги Миров. Я – гражданин Лиги, и подобное обращение…
В ответ Платон услышал дружный хохот. Чему так радуются эти ребята? В первый раз за свою жизнь видят гражданина Лиги? Эти люди начинали его раздражать, а раздражение подавляло страх. Впрочем, он с самого начала их не особенно боялся. Они казались ему ненастоящими – голограммами из компьютерной игры. Однако Острая боль в щеке и капли крови, стекающие по коже, говорили об обратном: эти типы реальны. И все же Платон не мог принять их всерьез. – Хрясь! – вновь оживился весельчак и с двойной энергией принялся молотить кулаками воздух. В отличие от шефа подручный был лаконичен.
– Он что-то такое сказал про Лигу? – Бродсайт сделал вид, что удивлен. – Он, кажется, упомянул Лигу Миров?! Не надо поминать ее всуе, мой друг! Эта мерзкая организация лишь паразитирует на жизни планет и не дает ничего взамен, обогащая свору чиновников. К счастью, вскоре от Лиги на Магеллановых облаках и следа не останется. Как и от ее сторонников.
Последовал новый взрыв смеха. Еще более дружного, чем прежде. Атлантида и сам относился к Лиге Миров без энтузиазма, но сейчас он подумал об этой организации с неожиданной теплотой и пожалел, что в Долине смерти так мало ее сотрудников.
– Господин Бродсайт…
– Не называй меня так. Я – Тимур. Надеюсь, ты знаешь, кто такой Тимур, профессор Рассольников?
– Но почему, – Тимур? Почему не Наполеон, не Цезарь, в конце концов?
– Потому что я и есть Тимур. Так нарекли меня родители. Имя определяет нашу жизнь. А псевдонимов может быть много, ты – Платон, я – Тимур. Запад и Восток. Дошло?
– Тимур или Тамерлан? Ну конечно! Он строил башни из человеческих голов, скрепляя их глиной. Очень оригинальная конструкция. Восточный стиль. Был, кажется, какой-то другой, но тут я не уверен…
– Нет, именно этот. Этот Тимур обладал фантазией. Он был настоящей личностью и не любил слюнтяев. А тебе, к сожалению, нравятся слюнтяи.
– Хрясь! – послышалось вновь. С добавлением. звука, похожего на “гы-ы…”
– Мне нравятся люди приятные, но ты к этой категории не относишься.
– Профессор по-прежнему мне хамит, хотя я очень вежлив, предупредителен и лишь вынужден порой защищаться от неадекватных действий. Я должен защищаться. Не надо нападать на меня, мой друг, и мы сможем сотрудничать.
– Каким образом?
– Объясни мне, как включаются нуль-порталы.
– Зачем? – Атлантида тянул время и потихоньку оглядывался, прикидывая, нельзя ли как-нибудь улизнуть.
– Могу объяснить: нуль-порталы-для того чтобы мгновенно переходить с планеты на планету. С Ройка на Немертею. С Немертеи – на Ройк. Потом я построю нуль-порталы на других планетах. И вскоре, овладев этой техникой. Малое Магелланово облако окажется впереди остальных.
"Построю порталы… – хмыкнул Платон. – Не так-то просто это сделать, если на каждый потребуется тридцать тонн золота… М-да… А вот знает ли Бродсайт про золото? Да или нет?”
– Почему бы нам не заняться этим вместе? – нагловато ухмыльнулся Платон. – Мы бы с моим приятелем могли войти в долю. Десять процентов…
– Нет, об этом поздно говорить, – покачал головой Ал. – Время упущено. Теперь тебе никак нельзя выделить даже одного процента. Да что там процента – сотой доли процента, мой друг. Только твоя добрая воля может частично искупить твое прежнее поведение.
– Хрясь! – подтвердил весельчак.
– Знаешь, у меня совсем немного принципов, Тимур, – усмехнулся профессор Рассольников, – которым я следую. Но один я соблюдаю свято: ничего не делать даром.
– Ну что ты, друг мой! Почему – даром? Я тебе заплачу. Очень высокую цену. Чистюля! Посади-ка нашему красавцу на шкуру сегментика. Ты знаешь, Атлантида, кто такой сегментик? Нет? Это обитатель местной пустыни. Если он вопьется в кожу, то будет пожирать ее миллиметр за миллиметр, пока не съест всю… Мускулы его не интересуют. Но кожу он обожает. Кожу и подкожный жирок. У тебя есть подкожный жирок, профессор Рассольников?
Чистюля, двухметровый здоровяк с герой генетически наращенных мускулов и упрочненной до пуленепробиваемого состояния черепной коробкой, неспешно направился к пленнику. К своему изумлению, Платон узнал посетителя музея вертикальных гробниц. Ну что ж, получается, за профессором Рассольниковым давно следили.
– Руку! – выдохнул Чистюля.
Атлантида сопротивлялся изо всех сил, но весельчак заставил археолога вытянуть руку вперед и закатал рукав.
– Хрясь! – гыкнул весельчак в самое ухо и клацнул зубами. Сегментик, заключенный в капсулу, хищно шевелил жвалами. Казалось, он тоже повторял однообразное “хрясь”.
– Ну, так как? Будем сотрудничать? – настаивал Бродсайт. – Десять процентов… – почему-то прохрипел Платон, хотя на самом деле хотел сказать “да”.
– Через трое суток от тебя останется аккуратный красный остов без единого клочка кожи. Ну, что? Не хочешь сообщить, как открываются порталы…
Атлантида смотрел на сегментика, стиснув зубы. Ненависть к Алу не позволяла уступить. Кажется, новому Тимуру не понравилась выдержка пленника.
– Подожди, может, мы начнем с его дружка? – предложил он Чистюле. – Думаю, он будет более сговорчивым.
Платон перевел дыхание. Два охранника схватили Ноэля за руки. Тот дернулся, но вырваться не сумел. Чистюля оставил в покое Атлантиду и подошел ко второму пленнику.
Сами собой в памяти Платона всплыли слова из Одиссеи:
Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милых Мертвых,
Но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти[2 - Гомер. “Одиссея”. Перевод В. Жуковского.].
М-да… прошло более четырех тысяч лет, а как верно звучит. Как верно и современно… Бедняга Ноэль. И вслед за вздохом сочувствия вырвался невольный вздох облегчения.
– Этому посадите сегментика на лысую башку, – приказал Бродсайт. – Вскоре его череп в самом деле станет голым.
– Нет! – заорал Ноэль. – Не-ет! – Его буквально выворачивало от ужаса – глаза сделались бессмысленные, кожа влажно заблестела от пота. – Не-ет… – уже не крик, а какой-то нутряной вопль лез из него толчками, переходя в натужное сипенье.
Липкая нитка слюны повисла на нижней губе. Платон отвернулся. Страх некрасив сам по себе. Неэстетичен.
– Хрясь! – Весельчак слегка пригладил пленника кулаком по уху.
Ухо тут же начало гореть.
– Что значит “нет”? Ты готов рассказать мне, как открыть портал? задушевным голосом спросил Ал.
– Готов… Готов… – забормотал Ноэль, судорожно хватая ртом воздух, будто только что тонул, а теперь вынырнул на поверхность. – Говори…
– Прости, – пробормотал Ноэль. Атлантида не понял, у кого тот просит прощения – у него, Платона, или у кого-то другого.