Орудие Судьбы

– Может быть, и так. Но я бы не советовал тебе спускаться в трюм, чтобы это проверить.

* * *

Дни мы не считали – да и не могли. Были сны, пробуждение, за окнами каюты тьма то сгущалась, то проблескивал слабый свет. Раниер прихватил с собой несколько книг, и мы читали их по очереди вслух. Еще у него был с собой маленький металлический футляр, старинный, с орнаментом на крышке. Открыла я его с трудом. Внутри лежала полоска пергамента. К моему изумлению, на нем не было ничего написано. Вообще ничего, ни строчки. Я провела по нему ладонью и вскрикнула – кожу будто обожгло. Раниер (он как раз дремал в этот момент) очнулся от моего вскрика, выхватил у меня из рук и футляр, и пергамент, и спешно упаковал его снова.

– Еще рано! – сказал он. – Это наша охранная грамота, ее нельзя испортить.

– Но тут ничего не написано!

– Мы напишем ее сами. Ты напишешь. Когда прибудем на Остров.

Однажды мне приснилось, что мы пересекли пустыню на верблюдах и достигли Страны Пышных Лесов. Душный влажный воздух, деревья до неба, и в их кронах на все голоса переговаривались птицы, ухали обезьяны, долго и пронзительно кричал неведомый зверь.

Я проснулась, и долго лежала, глядя на потолок каюты. Я вдруг поняла, где фатально ошиблась. Надо было притвориться, что меня ужаснула внешность Раниера, бежать из Аднета, а он, подтвердив свою клятву, полгода спустя покинул бы Орден. Уже где-нибудь во Флорелле я бы излечила его, и мы бы заключили обещанный брак. Мы бы вернулись в Ниен. Кенрик бы нас защитил.

Сам по себе Раниер не нужен был магистру. Ему зачем-то нужны были мы вдвоем, мы оба.

Хитрость – единственное средство борьбы слабого с сильным. Но хитрости мне всегда не хватало. И Раниеру, несмотря на его судейский статус, тоже.

Глава 2. Остров

Наконец однажды утром дверь каюты отворилась снаружи, и внутрь хлынул яркий свет. Щурясь, я выбралась на палубу вслед за Раниером. Спокойное изумрудное море, едва тронутое рябью волн, у горизонта темнело ультрамариновой кромкой. Раздался крик птицы, звучащий почти по-человечьи: «А вы-то кто?» – вопрошал летун. Я оглянулась на крик. Передо мною расстилалась земля – золотистый пляж, на который набегали мелкие волны, дальше – густые заросли, темно-зеленые, сочные, пестреющие цветами. Над этим зеленым валом ввысь выстреливали метелки тонких кокетливых пальм. А выше – горбатились синеватые холмы. Если бы не крики птиц, белых, огромных, земля казалась бы полностью необитаемой.

– Похоже, здесь никого нет, – сказала я. – Я имею в виду людей.

– Никого, – проскрипел капитан, подходя.

– Сколько будет длиться стоянка? – Раниер морщился, оглядывая из-под ладони берег.

– На острове проведете десять дней. К концу десятого я дам сигнал трубы. Без сигнала не выходить на берег, иначе никогда не вернетесь. Поняли?

– Услышим сигнал трубы, и сразу на пляж, – повторила я.

– Именно так. С Острова доставлю вас в порт Тарага. А дальше – ступайте куда хотите.

Корабль стоял, глубоко зарывшись носом-тараном в песок. Мы стали собираться – сложили в непромокаемые холщевые куртки с капюшонами, просторные льняные брюки, кожаные сапожки. Раниер разделся полностью, снял даже тунику, я же предпочла все же надеть короткие шароварчики и тунику без рукавов – разгуливать нагишом перед экипажем странной галеры мне совсем не хотелось.

– Погоди! Час настал!

Раниер достал серебряный футляр, извлек из него небольшой кусок пергамента, шириной в два пальца, не более.

– Нам нужна охранная грамота, помнишь?

Он вытряхнул из футляра острый серебряный стиль, повертел в руках, будто примеривался метнуть его в стену, а потом повернулся и вонзил мне в руку и тут же выдернул. На острие повисла капля крови.

Я взвизгнула.

– Ты что, с ума сошел?

– Пиши, скорее! – он указал на полосу пергамента.

Никогда прежде я не видела его таким – натянутым как струна. Его голос буквально звенел.

– Что писать?

– Охранное письмо.

– Какое?

– Перевозчик сказал: здесь нет людей. Пиши так: «Два человека сойдут на берег, двое вернутся на корабль».

– А своей кровью ты это не мог написать? – спросила я, выводя буквы.

– Своей – нет.

Я написала продиктованную фразу и уже хотела спросить, что дальше, как буквы вдруг как будто вдавились в пергамент, вспыхнули огнем и вместе с пергаментом исчезли.

* * *

Лодки для высадки у Перевозчика не имелось. Пришлось прыгать в воду. Я проплыла локтей двадцать прежде, чем удалось нащупать ногами дно. Так мы с Раниером выбрались на пляж.

– У вас десять дней по календарю Острова! – прохрипел капитан, стоя на носу и глядя на нас сверху вниз. – Если не вернетесь, на закате означенного дня я уйду в Океан.

Я смотрела на него, прикрывшись от солнца ладонью. Мне вдруг представилось, что Перевозчик и есть верховный бог, а остальные были как дети, которым он позволял резвиться и играть. А потом взял и выгнал их за дверь, а дверь эта здесь, на этой прекрасной и пустынной земле, где живут крикливые птицы…

– И черепахи, – подсказал Раниер, – указав на огромный серый панцирь на песке, похожий на древний щит.

Он уселся на панцирь как на скамью и принялся затягивать шнурки своих брюк у щиколоток. Башмаки он надевать не стал – по песку лучше ходить босиком. Я же предпочла остаться в мокром бельишке, которое на морском ветру должно было быстро высохнуть.

– Куда нам идти?

– Туда!

Неопределенный жест в сторону холма, где – я теперь разглядела – поблескивало белым неведомое строение.

– Будем пробиваться через заросли?

– Поищем тропу.

Раниер двинулся вдоль берега, вглядываясь в золотистый песок, будто пытался отыскать следы. Внезапно он остановился и указал рукой:

– Вот…

На песке отчетливо обозначился след обода от повозки или колесницы. Но мне почему-то показалось, что след этот оставлен много-много лет назад. Он как будто окаменел. Песок заносил его, а ветер сдувал насыпанное.

– И мы пойдем туда наверх пешком?

– Зачем?