Соперник Цезаря

II

Черны ночи в Риме, особенно черны, когда единственный светильник Луна не светит, тогда каждый освещает себе факелом дорогу. Темные ночи, но отнюдь не тихие – отовсюду слышатся скрип колес, тяжкое дыхание нагруженных мулов, крики погонщиков, ржанье коней и мычанье волов – это везут в столицу мира овощи, дрова, амфоры с вином, камень и балки для строительства. Возвращаются с пирушек подвыпившие личности. На Священной дороге и на форуме возле Старых лавок кипит ночная жизнь.

Клодий и Зосим верхами мчались по улицам. Зосим держал факел. Клодий то и дело вглядывался в лица едущих – высматривал среди тех, кто торопился покинуть Город, галлов. Неужели опоздали, и послы уже выехали из Рима? Если письмо Цезаря попадет к Цицерону – ждет Гая Юлия смертный приговор.

Нет, нет, какая-то ерунда, Цезарь не мог этого сделать, он слишком умен. Почему его письмо оказалось у галлов? Писать галлам! Это все равно что добровольно подставить горло под остро отточенный меч.

В узком переулке между Капитолием и Квириналом всадники едва не застряли, и Зосим размахивал не только факелом, но и мечом, прокладывая дорогу себе и своему господину. Наконец они миновали Фонтинальские ворота в старой сильно обветшалой Сервиевой стене и выехали на Фламиниеву дорогу. По левую руку от всадников до самого Тибра лежала огромным черным ломтем низина Марсова поля. Справа тянулись земли, недавно приобретенные Лукуллом, на которых тот разбил удивительные сады. Осенью здесь посадили вишневые деревья, и горожане бегали смотреть на это чудо.

О, Лукулл, покоритель Востока! Прежде этот полководец считался образцом римского духа, для которого цель – скромный достаток, а не крикливая роскошь. Но Лукулл оказался на Востоке во главе победоносной армии, и его ослепил блеск легкой добычи. Он хватал и тащил, бесчисленные мулы сгибались под тяжкой поклажей, обиженные солдаты роптали, требуя долю в несметной добыче. Но почти все богатства достались Лукуллу. Теперь триумфатор строил роскошные виллы близ Неаполя, скупал картины и скульптуры, разбивал сады и пировал каждый день, а меню его пиров пересказывали наперебой все сплетники Города.

– Вот они! – Клодий указал на всадников и несколько повозок впереди.

Трое факелоносцев освещали едущим дорогу – в неверном красноватом свете легко было различить светлые, присыпанные известью волосы и желтые усы.

Клодий натянул повод и остановил коня.

– Который из них? – спросил шепотом. – У кого письма?

– Вон тот. – Зосим указал на широкоплечего молодого галла в арьергарде процессии.

Мульвиев мост был уже близок, действовать придется немедленно!

– Дорогу, дорогу народному трибуну, чья личность неприкосновенна! – завопил Зосим, направляя конягу прямо на вождя, отсекая едущего рядом молодого великана. Этруск, сидевший позади Зосима, соскользнул на землю.

Тут же и Клодий ударил скакуна пятками и рванул повод, поднимая фракийского жеребца на дыбы. Низкорослый конек галльской породы испуганно метнулся в сторону.

– Куда прешь! – закричал молодой галл, не понимая, что происходит. Ему, зажатому между Клодием и Зосимом, было не развернуться.

– Ты оскорбил народного трибуна! – рявкнул Клодий и ухватил молодца за плащ.

Краем глаза приметил, как Этруск вытащил из сумки галла письмо.

Какой-то конный из свиты галлов повернул назад.

– Эй, в чем дело? А ну, езжай, куда ехал! – крикнул он на ломаной латыни, обнажил меч и двинулся на Клодия. Зосим не растерялся, сунул факел в морду галльской лошади. Обожженная скотина заржала и встала на дыбы.

– Назад! – приказал Клодий и протянул Этруску руку. Тот вскочил на жеребца позади хозяина.

«Народный трибун» и его спутники исчезли так же быстро, как и появились.

Затушив факел, они мчались в темноте, не останавливаясь до самого Фламиниева цирка. Здесь кони встали сами.

– Нет погони? – спросил Клодий.

– Не слышно, – отозвался Зосим. – Похоже, галлы ничего не поняли.

Зосим стал высекать огонь, но лишь искры летели в разные стороны. Наконец факел вновь зачадил и озарил стену цирка красноватым светом.

– Дай папирус! – потребовал Клодий у Этруска.

Могло статься, что воришка вытащил не то письмо, мало ли какие свитки вез посол аллоброгов? Впрочем, теперь эту ошибку исправить было нельзя. Но Этруск не ошибся. И Зосим не ошибся – печать принадлежала Цезарю – даже при свете факела Клодий ее узнал.

– Молодец, Зосим! – Клодий сунул свиток за пазуху.

– А я… – заискивающе попытался заглянуть в глаза хозяину Этруск.

– А ты как был скотиной, так и остался мерзавцем.

Назад ехали неспешно, воришка отстал, шагая за конными следом. Он демонстративно хромал, но на него не обращали внимания.

– Что делать с Этруском? – спросил Зосим. – Не надо, чтобы кто-то еще знал.

– Я обещал простить ему кражу кувшина, – отозвался Клодий. – Я прощаю. Пусть завтра поутру мерзавца отвезут в Альбанскую усадьбу и там держат в эргастуле[38 - Эргастул – тюремное помещение, карцер для рабов.] до тех пор, пока дело с письмами не разрешится.

– Даже не верится, что нам все удалось. – Зосим позволил себе улыбнуться.

– Про народного трибуна ты хорошо придумал. Что скажешь, может, мне, в самом деле, стать народным трибуном? Я бы стал отличным народным трибуном! – заявил молодой патриций. – Жаль, не могу. Народными трибунами избирают только плебеев, а я патриций.

В Рим они въехали через Флументанские ворота. Впереди гнали стадо на Бычий рынок.

III

Клодий колотил в двери регии[39 - Регия – резиденция великого понтифика.] с такой яростью, как будто ломился не в жилище великого понтифика,[40 - Великий понтифик – в Древнем Риме – жреческая должность.] а к себе домой после очередной попойки. Наконец испуганный привратник соизволил приоткрыть дверь.

– В чем дело? – спросил он дребезжащим голосом. – Пожар?

– Публий Клодий Пульхр – к Гаю Цезарю! – выкрикнул Зосим.

Однако привратник прежде выставил полотняный фонарь[41 - Полотняный фонарь – фонарь, в котором вместо стекол полотно, и внутри горит свеча.] и принялся внимательно оглядывать гостя.

– Ладно, хватит! Ты все равно не знаешь меня в лицо! – Клодий бесцеремонно отстранил жалкого охранника и вошел, Зосим остался снаружи.

Цезарь уже вышел в атрий, слуга принялся спешно зажигать светильники сосновой лучиной.

– Пусть он уйдет! – Клодий дернул подбородком в сторону раба.

Тот глянул вопросительно на господина и, дождавшись кивка, удалился, демонстративно прикрыв за собой дверь. Наверняка приник ухом к решетке на двери с другой стороны.

Клодий молча протянул великому понтифику запечатанный свиток.

– Что это? – Цезарь умело изобразил удивление.

– Письмо, – Клодий решил подыграть Цезарю. – Остальные послания отправлены консулу Цицерону.

Цезарь внимательно рассмотрел свиток, потом сорвал печать и разбил ее рукоятью кинжала. Письмо развернул, но читать не стал, лишь удостоверился, что это его почерк. Затем поднес свиток к огню светильника. Папирус радостно вспыхнул.

Цезарь швырнул горящий комок на каменный пол и вдруг рассмеялся: