Лига мартинариев

Павел Нартов вставал рано и много работал. Он гордился своей целеустремленностью, несгибаемостью и той легкостью, с какой мог отказывать себе в маленьких удовольствиях. Удача его не баловала. Сверстники, ни мало не запыхавшись на подъеме, давно обогнали его, работая вполсилы, не обладая и четвертью его ума и энергии. Но Павел упорствовал, пробивая незыблемость стен, окружающих человека безродного. Его утверждение в команде Старика на столь высоком посту можно считать почти чудом. Нартов никогда не сомневался в себе, а неудачи вызывали в нем лишь злость, подхлестывая ударами плети.

В разговорах Павел любил сравнивать себя с Орасом, подразумевая, что сравнение должно всегда быть в его, Нартова, пользу. «А что думает о вас сам Андрей Орас?» – поинтересовался очередной дотошный журналюга. Увы, Орас Павла Нартова просто не замечал. При встречах Андрей Данатович бывал вежлив, но не более того, видя в Павле обычного чиновника среднего звена. Никого на свете Нартов так не ненавидел, как Ораса, хотя, казалось, им нечего было делить.

А жизнь ежечасно искушала. И главным соблазном была Лига, чьи тайны приоткрывал Нартову Старик. Мощь Лиги была неисчерпаема, возможности – безграничны, у Нартова кружилась голова, когда он пытался осознать, ЧТО скрывается за завесой тайны. Сейчас Павел легко мог бы заменить Старика. И так больше половины работы лежала на его плечах. Старик – всего лишь привычная вывеска, и если она исчезнет, то Нартов, всё сделает гораздо правильнее, быстрее и изящнее. Он чувствовал, что перерос свое подчиненное состояние, как детскую одежонку. Старик давно должен был рухнуть, освободив место для Павла, но мэр продолжал сидеть истуканом, и это не давало Нартову покоя.

«Глупо надеяться, что кто-то оценит твои способности, твою преданность, твою работоспособность», – утешал себя Нартов. И одновременно верил: должны оценить. Сегодня Нартов чувствовал – день судьбоносный. Сегодня для него начнется иная жизнь. И очень важно, какой шаг в эту жизнь сделает он, Нартов.

Павел пружинисто шагал по только что облитым водой улицам, вдыхал всей грудью утренний воздух, приправленный ароматами цветения и первыми струйками бензинового угара. Город еще не отогрелся с ночи, но Павел в рубашке с короткими рукавами и летних брюках не чувствовал холода. Он всегда одевался очень легко. Учась в университете, даже зимой ходил в одном костюме. Сокурсники смеялись. Впрочем, они смеялись всегда. И когда он рассуждал о Бердяеве и Кафке, и когда говорил, что станет после окончания университета директором компании или займет крупный пост в мэрии, иначе он свою жизнь не мыслит. Проще всего вертеть пальцем у виска. Что ж, удел ничтожеств – смеяться. Задача сильных – достигать. Его девиз – сила и одиночество. Их – толпа и слюнявая слабость.

Теперь он – заместитель мэра, и шагает пешком по улицам лишь потому, что взял за правило – по утрам всегда ходить пешком до Звездной. Здесь его ожидала служебная машина, шофер услужливо распахивал дверь – и Нартов подъезжал к мэрии как король. Или почти как король.

Площадь перед резиденцией мэра была пустынна. На парковке одиноко чернел «Мерседес» Старика. Правильный овал площади только что покрыли новым асфальтом, и сейчас, залитая водой поливалок, площадь напоминала озеро, в неподвижной глади которого отражались дома, деревья и синее небо. Старинный, Екатерининских еще времен особняк, в котором помещалась мэрия, после реставрации выкрасили в холодный бледно-голубой цвет, а многочисленные лепные украшения на фасаде и скульптуры на крыше – в темно-серый. Старик полагал, что подобное сочетание придает зданию строгость, не замечая, что дом сделался похожим на призрак. Жители города с присущим им юмором окрестили мэрию «Летучим голландцем».

Перед массивными черными дверьми нахохлившейся птицей торчал охранник.

– Холод – наш первый друг, – сообщил Нартов и похлопал парня по плечу.

Уборщица мыла лестницу, и он пробежал по мокрым ступеням под рассерженное ворчанье старухи. Стол секретарши еще пустовал. Забытый с вечера цветок – подарок Нартова – надломившись, свесился из стакана. Низкое еще солнце, весело подмигивая, пряталось в зелени высоченных вязов. На цыпочках Нартов подошел к двери в кабинет мэра и осторожно толкнул ее. Старик, водрузив на переносицу очки, деловито щелкал по клавишам компьютера. Но едва Нартов вошел, тут же погасил экран.

– Ты видел это? – Старик гневно швырнул Нартову утренний выпуск газеты с фотографией изуродованного автобуса, так, будто его заместитель был виновен во взрыве.

– Видел, и я… – Нартов предусмотрительно сделал паузу и брезгливо отстранил газету.

И мэр заметил его жест.

– Это Кентис, – сказал Старик и в ярости шлепнул газетой по столу. – Решил, что этим можно откупиться от Лиги! Идиот!

– Вы уверены? – вновь Павел замолчал на полуслове.

Старик снял очки и, морщась, принялся тереть переносицу.

– Не сомневаюсь ни минуты. И тот взрыв в водосточной трубе – тоже его рук дело. Мне абсолютно не нравится затея Кентиса.

Нартов решил, что ослышался. Собственный сын устраивает два теракта, а мэр устало морщится и бормочет: «Мне не нравится».

– Но ведь это убийство…

– Павел, ты ничего не понимаешь, – вздохнул Старик. – Кентис затеял опасную игру. И я… я просто боюсь за него.

Кентис тоже любил упоминать слово «игра». Случайно это совпадение или нет, Нартов не знал. Впрочем, его интересовала не суть, а форма. Ибо только форма дает возможность действовать, а суть эти действия оправдывает.

– Самое лучшее для него сейчас – уехать из города, – сказал Старик после паузы. – Павел, я хочу, чтобы ты этим занялся.

– Даже если он будет сопротивляться?

– Он будет сопротивляться, – Старик сделал ударение на слове «будет». – Но я надеюсь на тебя. Ты умеешь настоять на своем.

– Приятно, что вы замечаете мои достоинства…

Нартов отвернулся, чтобы Старик не увидел его улыбки.

– Следствие может выйти на его след? – спросил он преувеличенно деловито.

Старик отрицательно покачал головой. Впрочем, что еще ему оставалось? Следователи, может быть, и не выйдут. А вот кое-кто другой – очень даже может. И наверняка уже вышел…

17

Утром Кентис как ни в чем ни бывало сидел в кафе Ораса за тем же столиком, что и в вечер нашего знакомства, и посасывал коктейль через трубочку. Правда, сегодня Кентис выглядел несколько помятым. Распахнутая на груди рубашка была, мягко говоря, несвежей, а щеки темнели двухдневной щетиной. В этот час столы и столики, полы и лестницы, да и сама площадь отмыты до стерильной чистоты. Кентис же в своей неряшливости напоминал брошенный на пол окурок. Других посетителей еще не было. Два официанта в белоснежных форменных рубашках расставляли на подносы напитки и как будто не замечали Кентиса. Зато я заметила его сразу, едва вывернула из переулка на Звездную. Заметила и остановилась как вкопанная. Подойти к нему я не решалась, но и уйти вот так просто была не в силах. Мне казалось, что я полюбила его – то есть хотела полюбить. Меня всегда привлекали души, что мечутся между добром и злом. К тому же он явно проявлял ко мне склонность, и я живо представила, как больно ему будет услышать роковое «нет». Конечно, это глупо – пытаться излить свою нежность на всех желающих и нежелающих тоже. Я презираю себя и ненавижу, и пытаюсь защититься от своего несчастного нрава. Я огрызаюсь на каждое приветствие, бегу любой встречи, запираюсь дома и сижу одна-одинешенька. В компаниях и на вечеринках говорю всем гадости, а о себе рассказываю ужасные вещи. Но разве можно так спастись? Разве можно защититься, если защитника нет? Если бы он был – пусть не рядом, пусть за тысячу миль, я бы всё равно была самой недоступной женщиной на свете. Если бы наша с Сашкой любовь удалась, я бы сделалась примерной хозяйкой, и прожила бы до старости домовито и счастливо. Но он ушел, и я сделалась совершенно беспомощной, будто с меня содрали кожу. Не хочу его, мертвого, ни в чем упрекать, но мою судьбу он определил на много и много дней вперед.

Кентис наконец заметил меня, поначалу он не то, чтобы смутился, но какая-то болезненная гримаса передернула его лицо. Но он тут же опомнился, самодовольно усмехнулся и кивнул мне, как кивают случайным подружкам. А я продолжала стоять и смотреть на него. Я ведь знала, что по сути своей Иннокентий человек хороший, просто не встретился ему никто, кто бы направил его на истинный путь и объяснил суть жизни. И пусть он не надеется – без борьбы я от него не отступлюсь. Сашка ушел, Вад опротивел. Но Кентиса я буду любить изо всех сил и уж точно переделаю. Мысленно я всё это говорила ему и наблюдала за его лицом, пытаясь определить, понял ли он мои телепатические наставления. Но он пил коктейль и не замечал моих усилий.

Внезапно кто-то сзади взял меня за плечи и переставил в сторону как куклу. Я оглянулась и увидела Пашку в новеньком спортивном костюме, плотно облегающем его сухопарую фигуру. За Павлом следовали двое парней с длинными, как у обезьян, руками. Демонстрируя скульптурные мускулы, они носили майки без рукавов и мешковатые спортивные штаны. Никогда прежде я не видела подобных типов рядом с Нартовым. Павел рядом с этими двумя выглядел нелепо. Они, не обратив на меня никакого внимания, направились в кафе, прямиком к столику Кентиса, и я двинулась за ними следом.

– Мэр приказывает тебе покинуть город и не возвращаться вплоть до его особого распоряжения, – проговорил Нартов так громко, что его расслышал не только Кентис, но и официанты, и я.

– Пашенька, а ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Как мне кажется – нет! – покачал головой Кентис. – Ты считаешь меня подонком и хочешь оградить от моих происков Старика. Ты молодец, Паша. Ты предан шефу. Это великое качество! Но к превеликому сожалению ты ничего не понимаешь! Вот Ева – она скоро поймет. А ты – нет.

– Заткнись! – рявкнул Нартов. – Ты сейчас же сядешь в машину и уедешь.

– Извини, Паша, но у меня нет машины. Я разбил ее, и сам не знаю – зачем. Быть может, ради тебя. Или ради вон той девочки, что спешит в школу, – Кентис сделал неопределенный жест в сторону площади, но никакой девочки, спешащей в школу, я там не увидела. – Впрочем, я не уверен. Не разобрал. Это бывает трудно понять. Почти невозможно…

– Машина найдется, – прервал его Павел.

Я подошла ближе и остановилась на границе фиолетовой тени от тента. Мне казалось, что Кентис и Нартов говорят на разных языках.

– Благодарю за предложение, Пашенька. В последнее время я совершенно ошалел от щедрот Лиги. И потому предлагаю не горячиться и не торопиться, просто сесть и выпить за Старика и Лигу. Эй, принесите что-нибудь покрепче! – обратился Кентис к двум белоснежным официантам, которые даже не потрудились обернуться.

– О чем мы будем говорить? – прошипел Нартов.

– К примеру, как ты планируешь занять место Старика…

Кентис не успел договорить – Пашка ударил его по лицу. Удар вышел несильный, Кентис лишь качнулся и вцепился в край стола.

– Во двор его! – приказал Павел, оборачиваясь к своим подручным.

Те исполнили команду мгновенно: подхватили Кентиса с двух сторон и поволокли между столиками. Официанты демонстративно отвернулись. А я как дура кинулась следом. Охранник, скучавший у ворот, попытался было воспротивиться, но Павел шепнул ему несколько слов, и тот послушно отступил.

– Приказ Старика, – долетело до меня.

Старик велел избить собственного сына?! Просто невероятно! Но ведь Павел – он зам. Старика. И… Никого больше не опасаясь, «гориллы» протащили Кентиса в маленький дворик позади кафе, прикрыв за собой железные ворота. Почти сразу же послышался мокрый шлепок удара и глухой всхлип боли.

Новый удар. Еще один. И еще. Может, они только изображают, что бьют? Я бросилась к воротам. Двор был плотно заставлен штабелями пустых ящиков и коробок.

– Кентис!

На мой крик обернулся Нартов. Его лицо покраснело и покрылось потом. Он казался пьяным. В руке его мелькнула «розочка» от разбитой бутылки. Кентиса я не видела – видимо, он лежал где-то среди ящиков, у Пашкиных ног.

– Пошла вон! – взвизгнул братец.