У въезда в село мне бы следовало спешиться, но нет, я решила с гордым видом проехать по улочкам. И вдруг откуда-то взялся бык. Он громко замычал и погнался за моим стадом.
Поскольку корова, на которой восседала я, замыкала шествие, мне стало ясно, что опасность в первую очередь грозит мне. Я пригнулась и, напрягая все усилия, старалась удержаться на бегущей за всеми остальными бегущими животными корове.
На полном скаку мое маленькое стадо влетело в узкую улочку и помчалось вниз, а бык следом. Не знаю, каким чудом я удержалась на своем «скакуне» – помню одно: что всем телом я прижалась к хребту коровы и с ужасом ждала, что вот-вот копыта быка опустятся на мою несчастную голову. Еще больше страху нагоняли на меня и животных кричащие люди.
Спасла меня моя корова. В ту минуту, когда животные добежали до пруда, расположенного посередине нашего села, корова, на которой сидела я, круто свернула к воде и вошла по самое горло. Тут в моем затуманенном от страха сознании мелькнула мысль упасть в воду – все-таки не на камни… Я сделала рывок в сторону и плюхнулась в пруд. Утонуть мне не дали.
В это предвечернее время на годекане, расположенном прямо на южном берегу пруда, было полно мужчин. Многие из них еще до того, как моя корова, спасаясь от быка, забежала в воду, вскочили, услышав женские крики и топот копыт. Как только я очутилась в воде и, беспомощно барахтаясь, стала опускаться ко дну, двое молодых парней, словно птицы, слетели вниз и вытянули меня на берег.
Наш дом был расположен недалеко от пруда. На крики и шум прибежали и мои тетушки с бабушкой, возвратившиеся с горохового поля.
Всплеснув руками, бабушка кинулась ко мне. Дядя Пир-Будаг тоже оказался рядом. Тетя Райганат взяла меня на руки и понесла домой.
– Что случилось? Что за шум? – стал спрашивать дедушка.
Я молчала от испуга и холода, у меня стучали зубы.
– Объясните, наконец, что случилось, – не унимался беспокойный дедушка, обратив белые зрачки к небу.
Тогда тетя Райганат ответила:
– Лейла упала в озеро.
– О, великий Аллах! Да что это за напасть! Или злой рок преследует бедное дитя! – взмолился дедушка.
Тетя Райганат и бабушка торопливо стягивали с меня мокрую одежду, а дядя Пир-Будаг смотрел на меня таким умоляющим взглядом, прикладывая указательный палец к губам, что решила на сей раз не выдавать его.
Тепло дедушкиной овчинной шубы хотя и согревало, но не спасло меня от болезни. Ночью появился сильный жар, но ничего не болело, и утром я побежала босиком по холодным осенним лужам. Жар снова появился к вечеру. Ночью даже бредила. Сначала думали, что у меня простуда, а потом, когда на теле появилась крупная красная сыпь, бабушка сказала:
– Это корь.
Даже в таком разукрашенном виде я вставала утром и выбегала босиком на улицу, пока с меня не осыпалась вся коревая «шелуха» и не выпал первый снежок Удивительным кажется теперь, что никто из детей, игравших со мной в те дни, не заболел и не было никаких осложнений. Видимо, я была очень здоровой и закаленной.
И не только я, все люди и все дети были закаленными, потому что укутывать нас и обувать было не во что. В те времена босиком ходили все, за исключением мужчин и стариков. Подошва стопы от хождений на босу ногу становилась толстой, а зимой от холодных луж и ветра на ней образовывались «цыпки».
Вспоминая те далекие дни детства, я часто прихожу к выводу, что бедность – не только не порок, но даже имеет свои положительные стороны. Я не помню ни одного человека в ауле, который имел бы не только лишний, но даже нормальный вес. Все были поджары, выносливы и закалены.
Детишки, брошенные на целый день родителями, предоставленные сами себе, бегали или ползали по улицам и ни о каком регулярном питании не имели понятия. Как только становились на ноги, начинали топать босиком. А чтобы в течение дня не ходили с обмоченными или испачканными штанишками, тем, кто не мог обслуживать себя, шили штанцы с большими круглыми вырезами. Таким образом, малыш, если приспичит, мог сидя или стоя оправить нужду, сохранив штанишки сухими. И не болели.
Конечно, изолированная жизнь, чистый воздух, вода, натуральная пища и полное отсутствие сладкого тоже играли положительную роль. Помню, дедушка всегда говорил Пир-Будагу, любившему поесть, когда он просил у матери добавки:
– Сын мой, не будь рабом своего чрева, запомни, сначала прожорливый человек пожирает пищу, а потом пища, отложенная в нем в виде жира, начинает пожирать его.
И еще помню, дядя Арслан-Бек как-то приехал из города и привез картину. На толстой блестящей бумаге был изображен человек, состоявший из одних окружностей: круглое мясистое лицо с заплывшими глазами, толстыми губами, круглые плечи, огромный круглый живот – в общем, что-то человекоподобное. Эту картину он приклеил на одну из стен нашей сакли. Люди приходили посмотреть на нее и восклицали:
– Тамаш! (что значит «диво»), – а потом спрашивали у дяди:
– Кто это?
Дядя отвечал:
– Буржуй!
Я запомнила это слово и тогда думала, что это имя несчастного уродца.
Мой дедушка всегда пил свежую сырую воду. Когда ему хотелось пить, он частенько посылал меня по воду с маленьким медным кувшином. Водовод находился рядом с годеканом и озером, недалеко от нашего дома. Вскоре после того, как я, судя по исчезновению сыпи, поправилась, дедушка послал меня за свеженькой водичкой. Я побежала.
В это осеннее утро на годекане было много мужчин. С краю, на скамье для молодежи, сидел дядя Пир-Будаг. Возле чана, где брали воду, никого не было.
Я шла неспеша. У самого чана меня догнала девочка, которая была постарше меня. Когда я подставила свой кувшин под струю, она выхватила его из моих рук и подставила свой.
Не долго думая, я подняла кувшинчик, подошла к той девочке и ударила ее по спине, не очень сильно. А она как заорет – будто ее смертельно ранили! Бросив свой кувшин, девочка упала на землю и начала корчится.
Я испугалась, но убегать не стала. Начали сбегаться люди. Одна женщина наклонилась к ней и спрашивает:
– Что с тобой?
Девчонка, указывая на меня пальцем, кричит:
– Ударила по спине кувшином!
Подбежали молодые парни с годекана, с ними – мой дядя Пир-Будаг. Прибежали другие женщины, начали кричать, глядя на меня:
– Что это за бандитка? До каких пор она будет безнаказанно учинять расправы над нашими детьми! Послушай, Пир-Будаг, если вы не укоротите ей руки, укоротим мы, не посчитавшись с почтенным возрастом твоего отца.
Разгневанный дядя Пир-Будаг схватил меня за руку и потащил. Я думала, что он тащит меня домой, потом смотрю, повел меня к столбу, который стоял возле площади. К этому столбу приезжие привязывали своих коней.
Поставив меня спиной к нему, он скрутил мои руки назад за столб и связал их. Я терпела. Даже не заплакала, хотя мне очень хотелось плакать. Теперь, обозлившись на дядю Пир-Будага, я очень сожалела, что в тот день, когда свалилась с коровы в озеро, скрыла от дедушки, что повинен во всем был он. «Но ничего, – думала я, – теперь все расскажу».
Я оказалась у всех на виду в таком жалком, беспомощном состоянии, но в то же время думала, что, чем больше я буду стоять здесь, тем больше будет жалеть меня дедушка и тем жестче будет спрос с Пир-Будага.
Меня окружила детвора. Среди них было несколько мальчишек из моих неприятелей. Один подошел ко мне совсем близко и показал язык. Я хотела ударить его ногой, но он успел отскочить.
Взрослые, проходившие мимо, посматривая на меня, улыбались, словно злорадствовали.
Потом мне надоело стоять, я с трудом опустилась на корточки. Руки ныли. Через некоторое время ко мне подошла одна из наших родственниц. Она разогнала ребятишек, которые, сидя напротив меня на значительном расстоянии, строили мне рожицы.
– Кто тебя привязал? – спросила она.
– Дядя Пир-Будаг.
– Вот еще дурак! – воскликнула она и, освободив меня, сказала:
– Пойдем домой.
– Не пойду!
Она взяла меня за руку и стала поднимать. Я начала сопротивляться, повторяя: