Звёздочка моя новогодняя

Женька прижала к тощей груди подушку и закатила глаза.

– Я его никогда не предам! – торжественно пообещала она и тут же между делом добавила: – Кстати, легкий флирт предательством не считается. Небольшой романчик тоже.

– Ну да, это считается изменой.

– Совсем дурочка, что ли? – возмутилась Женька. – Это считается утверждением себя в статусе женщины, между прочим! А мне и вовсе такие романы необходимы, как воздух. Ты же знаешь, я все время только мальчиков играю! Того и гляди, скоро бриться начну.

Дина не стала с ней спорить, это было бесполезно. Да и бессмысленно. Где бы они ни были, на Женьку никто из мужчин особенного внимания не обращал. Так что… Пусть подруга себе придумывает хоть какие романы. До измены ей, видно, так и не добраться.

– Девочки-и, – заглянул в их комнату главный режиссер и масляно заиграл глазками. – Тук-тук-ту-у-ук.

– Какое «тук-тук-тук». Когда вы уже втиснулись? – рыкнула Женька. – А если б я здесь голая была?

– Не вариант, – причмокнул Криворуков. – Вот если бы Диночка… Молчу-молчу-молчу!

Диночка одарила шалуна таким взглядом, что у того сразу сползла улыбка.

– Я… кхм… я вот по какому вопросу… – сразу же солидно заговорил он. – Тут администрация Дома культуры предлагает нам… кхм… баню. Самую настоящую. С вениками. Так что… Если вы пойдете…

Администрацией Дома культуры являлся бодрый, подвижный дедок, лет восьмидесяти. Неизвестно, каким образом ему удалось выбить у деревенского начальства старенький клуб. Это полуразвалившееся помещение старичок, как по волшебству, отремонтировал, назвал его Клубом своей молодости и стал устраивать для сельчан всевозможные развлечения. Жил дедок прямо здесь же, в отдельной комнатке, а чтобы не слишком утруждать себя общественной баней, построил баню рядом с клубом. Старичка звали Платоном Николаевичем, но всем прибывшим он представился дедом Плутоном, вероятно, дедульку тоже не миновала звездная болезнь. Старичок занимал все должности, какие могли быть в клубе, был весел, светел и гостеприимен.

Дина любила баню. И именно деревенскую. Она сразу вспомнила, как бабушка садила ее, маленькую, на полог, парила веником и приговаривала:

– Расти, Динка, как картинка, пусть уйдут напасть, нездоровье, а останутся лишь красота да сила коровья.

Почему коровья сила, Дина не поняла до сих пор.

– Так чего – пойдете? – напомнил о себе Криворуков.

– Я не пойду, – фыркнула Женька. – Я вообще-то укладку сделала, если вы заметили. И куда мне эта ваша баня?

– Я пойду, – кивнула Дина. – Только… если можно, первая. По первому пару.

– Ох ты, – не смог скрыть восхищения режиссер. – Хорошо. Тогда сначала ты, потом идут Анжела с Татьяной, им не хочется сильно париться. Потом… А потом пускай идут мужики всем скопом. А после бани администрация устраивает банкет. В честь нашего прибытия. Прошу не опаздывать.

– А банкет во сколько? – деловито насупилась Женька. – Чтобы не опоздать…

– Откуда я знаю! – фыркнул главреж и закрыл за собой дверь.

Женька расстроенно развела руками:

– Ну и как тут не опоздать?

– А ты не ходи. Подумаешь – банкет! – усмехнулась Дина. – Я вот, например, сразу отдыхать лягу.

– Нет-нет, – замотала головой Женька Крутикова. – Банкеты – это самые главные моменты в нашей работе. Так что… Хотя ты, Диночка, действительно лучше ложись отдыхать. Чего там интересного? Обычная рутинная работа…

И она принялась еще сильнее взбивать подушку.

Дина разобрала вещи и почти сразу же прибежал этот смешной дед Плутон и оповестил, что баня ее ждет.

– Все, Евгения, я ушла, – махнула рукой Дина. – Веди себя прилично, в комнату никого не впускай, ясно?

– Ясно… но ты все же это… не торопись сильно-то. Мало ли?

Впрочем, уже через пять минут Женька передумала и поспешила за Диной в баню. Мужики мужиками, а попариться после тяжелой дороги не помешало бы…

Чеботарев уже давно скинул свою сумку в комнату, а теперь крутился на кухне администрации и помогал деду Плутону накрывать стол. А накрывать было чего. Тут тебе и сальце розовенькое, и картошечка вон бурлит в кастрюле, и рыба красная, и колбаса трех сортов, и какое-то мясо копченое, Чеботарев все никак не мог запомнить, как оно называется, и салатик со свежим огурчиком, аккуратно нарезанный, и главное – большая, запотевшая бутылка самогоночки. Нет, все же хорошо живут у нас в глубинке. Грех жаловаться, вон, даже бутерброды с красной икрой!

– Василь Васильич, а вы какую раскладушку занимать будете? – залетел на кухню Веткин Игорь. Это с ним Чеботарев делил комнату.

– Игореха, не мешай, – отмахнулся тот. – Скоро женщины пойдут в баню, потом мы, придем с пара, а у нас и «С легким паром!» сказать нечем. Надо ж помочь человеку!

– Так это… Женщины уже пошли, – сообщил Игорь. – Дина уже там. Я сам видел, как она в баню с полотенцем отправлялась.

– Да что ты! – испугался Чеботарев. – Ну вот! А у нас еще… дед Плутон, давай за это и выпьем! За Дину! Чтоб ей с легким паром, а нам… Игореха, чего столбом стоишь? Видишь, дядьки пить надумали?! Быстренько не мешай… Дед Плутон!

Дед от таких предложений никогда не отказывался. Кто ж не знает, какое живительное действие оказывает рюмочка самогоночки? Это ж чистый бальзам! Да и не каждый день ему с артистами пить-то приходится.

– Будь здрав, Вася, – кивнул дедок и лихо замахнул всю рюмашку.

– Эх, крепка! – поморщился Чеботарев и вдруг замер.

По коридору вальяжно вышагивал Эдмунд Леонидович, как всегда, блуждая мыслями где-то в шекспировских страстях.

– Эдмунд Леонидович! – окликнул его Чеботарев. – Муня! А ты чего ж – в баню сегодня не идешь?

– Как это? – вынырнул из моря грез Банченко. – Обязательно… Я должен принять душ, освежиться и… Я иду в баню.

– А чего тогда? – изо всех сил недоумевал Чеботарев. – Мы вот с Игорехой уже того… пришли. Ополоснулись.

Игорь Веткин, который с интересом наблюдал за испитием целебного напитка, отчаянно кивнул:

– Да, ополоснулись, – подтвердил он. – Только быстренько.

Эдмунд Леонидович с недоверием покосился на Чеботарева. Чего-то он не слишком напоминал человека, вышедшего из бани.

– А чего вы какие-то… не красные? – подозрительно спросил он.

– Так а мне нельзя красному-то быть, – не глядя на него, пояснял Чеботарев. Он тыкал вилкой в сало и был поглощен только этим весьма важным делом. – Я ж, если покраснею, у меня завтра морда будет как пареная репа. Надо ж беречь морду лица, мне ж ей работать. Вот я и… Нет, но если ты хочешь быть вареным раком, то погоди, не ходи, сейчас там до двухсот градусов набежит…

– Позвольте, зачем же мне раком? – всполошился Банченко и понесся за полотенцем.

В бане было жарко. Причем жар был самым замечательным – тело обволакивало сухим паром, наполненным ароматом березового веника.

– Эх, Динка, а я вот все хочу веничком с эвкалиптом попариться, – слизывала пот с губы Женька.

– А мне не понравилось, – покачала головой Дина, блаженно улыбаясь. – У эвкалипта листики длинные, ими хлещешь, как ремешками… Мне больше березовый по душе.