Тёмная сторона Луны

Пабiцца каб удвух,

Дык ён разгонiцца ды y сцену – бух!

У iншага дык выскачыy бы й дух,

А ён – нiчога.

Она рассказывала с удовольствием, делая интонацией ударение на важных моментах, отчего в классе царила полная гармония: ребята улыбались, Нина Семёновна наслаждалась этим. При этом она всё время одобрительно кивала головой, давая понять своим ученикам, что согласна с каждым словом и довольна своей ученицей.

– Другi баран – нi «бэ», нi «мя», а любiць гучнае iмя! – торжественным голосом прочла мораль басни Лена, и новенькие, не сговариваясь, зааплодировали. Нина Семёновна дала им время и, продолжая улыбаться, кивнула головой. Овации прекратились.

– Я с вами абсолютно согласна и не имею ничего против, чтобы оценить рассказ Лены на отлично.

Лена взвизгнула и под одобрительный гул ребят проследовала на место.

Славик не был бы самим собой, если бы ни воспользовался ситуаций.

– Ну, вот, а я вам что говорил! Вот оно – мастерство! Да что там! Вам, дети мои, ещё учиться, учиться и учиться, – он на минуту замешкался, будто не решался произносить эту сакраментальную фразу, но всё-таки махнул рукой и взял на себя ответственность, – как завещал великий Ленин!

Ребята засмеялись, а Нина Семёновна не стала делать из этого трагедию, напротив, улыбнулась и даже нашла для Славика несколько добрых слов:

– Дай Бог, Вячеслав, чтоб эта твоя способность изо всего делать спектакль как можно чаще помогала тебе в жизни.

Класс затих. Славик чувствовал себя несколько недооценённым, однако придал лицу серьёзное выражение, будто мог в эту минуту видеть будущее. Нина Семёновна любовалась одухотворёнными лицами ребят, ребята смотрели на неё влюблёнными глазами. За этим всех и застал звонок.

Кто б мог подумать тогда, что слова Нины Семёновны окажутся пророческими. Славик – балагур и весельчак, без которого этот класс невозможно было представить, не избежал участи своего поколения и в составе ограниченного контингента советских войск попал в Афганистан. Судьбе было угодно, чтоб он вернулся живым, но каждый понимал, что тяжёлые армейские будни бойцов, его фронтовых товарищей, были скрашены мастерством, отточенным здесь, в стенах этой школы, на глазах учителей и одноклассников. И не важно, кто из них ел сытнее или был лучше одет, – дети оказались умнее взрослых и попросту игнорировали разницу, которая одним – будь они глупыми и ограниченными, позволяла зазнаться и употребить на низкие нужды, другим – озлобиться и этим загнать себя в угол. В этом школьном коллективе ничего подобного не произошло, и Катя вспомнила свою учёбу в старших классах, как мирное сосуществование двух цивилизаций.

Что именно двух, она не сомневалась и себя относила к менее развитой. Лишний раз убедилась в этом, когда приняла участие в сочинении открытого письма комсомольцам нового тысячелетия.

И там, в пионерской комнате, где для этой цели собрались лучшие ученики школы, и по дороге домой, Катю не покидало ощущение стыда за недостойность своих мыслей.

– Интересно-интересно, что же такого вы писали, раз ты явилась домой пунцового цвета!

– Да, – махнула рукой Катя, – что писали, не так важно. Куда важней, о чём каждый из нас думал. И главное, вожатая, как назло, говорит: «А вы подумайте, о чём бы вы хотели спросить комсомольцев нового тысячелетия!» Один мальчик не растерялся и говорит: «Спрошу, будут ли джинсы в свободной продаже». Все как рассмеялись! Не поверишь, я тоже про джинсы подумала, но не только. Ещё про фрукты разные. Ну, сама посуди: апельсины я хотя бы пробовала однажды, а вот бананы видела только по телику или на картинках. А в телике говорят, что Новый год в Советском Союзе пахнет мандаринами! Сейчас к Ане зашла, а она угощает меня шоколадным пряником!

– А они бывают шоколадные? – совершенно искренне удивилась Надежда Ивановна. – Я считала, что мятные! Других у нас и в продаже нет! Да и те не всегда купишь! Вкусный?

– Не поверишь, у меня те же слова вырвались, а пряник я так и не попробовала. Стыдно как-то! Что Аня подумает! И сегодня было стыдно: сочиняю письмо, а сама пытаюсь представить, как будет выглядеть наш мир в 2000 году. И самое ужасное, ни о чём другом как о мандаринах и бананах думать не могу! – Катя дошла до этого места и с трудом сдержала слёзы. – Вот же зараза, и там чуть не расплакалась! А мечтаю я, кстати, о гораздо большем. Так и вижу, что вы с отцом переехали в хорошую квартиру с водопроводом и центральным отоплением. Нет-нет, опять не то! Хочу, чтоб все люди жили по-человечески. Чтоб город наш привели в порядок. Школу наконец построили, как и обещали, с бассейном. Чтоб люди путешествовали по всему миру и каждый день бананы ели и апельсины.

– О, куда загнула! С твоей фантазией только в волшебники!

Катя вытерла слёзы и улыбнулась. Нарисованная ею картина действительно напоминала сказку или несбыточную мечту. Каждый, кто жил в этом городе с самого детства, знал, что маленькие города снабжались по остаточному принципу, а дефицитные товары распределялись ещё на уровне райкомов и заведующих складов, попадая лишь к нужным людям. Мама у Ани работала простым продавцом в гастрономе и, вероятно, тоже попала в круг этих людей. Дом их можно было назвать полной чашей: ковры, хорошая мебель, хрусталь, сам дом – огромный, свой приусадебный участок. Атрибуты благополучия, мечта советского обывателя, для большинства граждан страны – несбыточная.

Армия, и это тоже знал каждый советский человек, была одним их китов советского государства, и система распределения товаров в военных городках существовала иная. Впрочем, как раз это было вполне объяснимо: кита следовало кормить, как следует. Очереди там тоже не были редкостью. Мальчишки иной раз делились подробностями и даже сравнивали с тем, что удалось повидать за границей. Но для Кати это пока ещё не стало весомым аргументом, чтобы подозревать свою родину в преступлениях перед своим народом. Она доверяла ей как своей маме и легко находила оправдания любым её деяниям. К тому же знала, что во всём виноваты империалисты, которые развязали гонку вооружений. А чего стоило поднять страну из руин после этой страшной войны! И разве можно было не протянуть руку помощи Кубе или Анголе, Вьетнаму или Корее? Мир не просто так разделился на два лагеря, – люди хотели справедливости и свободы. За это проливалась кровь, теперь уже и в Афганистане. Вот о чём думало её поколение, которое не сомневалось в том, что нужно совсем немного потерпеть и, конечно, учиться, учиться, учиться…

Юность тем и прекрасна, что смотрит на мир сквозь розовые очки под аккомпанемент любимых мелодий. У каждого поколения свои герои, кумиры тоже свои и своя, одна на всех, музыка – спасительное зелье и дополнительный повод для непонимания и споров между детьми и их родителями. Катя не спорила с отцом, когда тот пытался судить современную музыку. Она обожала старые пластинки и по его любимым песням, как по следам, охотно сбегала из своего некрасивого настоящего в другие миры и там искала тот, особенный и прекрасный, где отец умел улыбаться, радовался мелочам, дарил радость другим людям и был полон надежд и устремлений. Сам он давно забыл туда дорогу. Гитара пылилась на стене. Трогать пластинки в его присутствии Катя не осмеливалась.

Поглощённая мыслями, она ела суп и не замечала, что мама изучает её так внимательно, будто пытается их прочесть.

– Господи, мне кажется, ты сейчас заплачешь, доченька!

– Я? – немного удивилась Катя и мотнула головой. – Тебе показалось, мамочка. Мальчишки обещались зайти сегодня. Так что надо поторопиться с уроками.

– Поторопись, – вдруг погрустнев, ответила Надежда Ивановна и добавила, – и им бы надо пораньше приходить, а то, как назло, как отец с работы, так и они являются!

– Вот-вот, я тоже ни жива, ни мертва!

– Понимаю. Я в деревне росла, и у нас там всё проще было. Иной раз прямо в нашей избе народ собирался, отец только радовался, что все на глазах будут. Никогда не запрещал. Так что для меня поведение твоего отца – тоже в некотором смысле удивление. А мальчишки, не бойся, ничего не замечают: ни этой нашей бедности, ни того, как твой отец себя ведёт. Не затем они сюда ходят.

Надежда Ивановна не в первый раз касалась этой темы, и Катя не сдержалась.

– Зачем же, позволь спросить?

– А что ты злишься? Я ведь говорю только то, что вижу. А вижу я гораздо больше, чем ты. Сама когда-то своё счастье проглядела, потому сейчас начеку. Не желаю тебе такой участи.

– Я пока не собираюсь замуж, если ты заметила.

– Заметила, но можно и сейчас таких дров наломать, что за всю жизнь потом не разгребёшь. Чего, думаешь, отец твой простить мне не может? Я ведь перед самой свадьбой испугалась. Нравился мне один парень, но казался мне молодым слишком, без опыта. Твой отец видел, как он за мной ухлёстывал, по ночам под окнами ходил. Выведу корову утром, а он сидит на лавочке, смотрит преданным взглядом. И теперь этот взгляд вижу. А Шкловский был старше, уже хоть как-то о жизни думал, не пил, не курил. Не за богатство я шла, за человека. Так мне казалось. Я же крестьянская дочь, так на жизнь смотрела, чтоб на земле этот человек обеими ногами стоял.

– Я всё это знаю, мама, ты мне уже рассказывала.

– Да, рассказывала, но иной раз не грех напомнить. Смотрю я на твоих друзей и вижу, как они тебя с глаз не спускают. И сама я не вижу в тебе ничего особенного, симпатичная, рост, осанка, фигурка хорошая, ноги красивые, недаром учителя цепляются. Вроде как гораздо приличнее, когда некрасивые ноги показывают. Но я не о том, они в тебе что-то большее видят, а так только в одном случае бывает, когда любовь.

– Мама! – Катя даже вскочила и повысила голос. – Какая любовь! Дружим мы! Можешь ты это понять!

– Могу, – спокойно ответила Надежда Ивановна, – но я не слепая. Вот скажи мне, Сашка сейчас вроде как с Аней дружит. Идёт мимо её дома к тебе, потом к Ане. Есть у тебя этому объяснение?

– Я же и говорю, дружим мы! – стояла на своём Катя, однако взгляд её отразил растерянность. Ей самой это тоже казалось странным. За время, что она знала мальчишек, никто из них так и не завязал серьёзных отношений. Чего ради они к ней ходили? Сказать честно, страшно усложняли ей жизнь! Дружить с ними Катя предпочла бы подальше от своего дома и теперь уже не только из-за отца, но из-за этого постоянного внимания со стороны мамы.

– Ты, конечно, как хочешь, можешь и дальше ничего не замечать, но я скажу, что оба эти парня неровно к тебе дышат. Слыхала, так теперь говорят. У Сашки – так просто всё на лице написано! А вот Борис – скрытный. Но меня не проведёшь.

– Чего ты добиваешься, мама? – уже совсем загнанная в угол, спросила Катя и посмотрела на маму с мольбой. – Поссорить нас, да? Так для меня это окно в другой мир. У нас ведь здесь как? Купила какая-нибудь Галя новое пальто или сделала стрижку модную, и всё, нос так задрала, что не знаешь как к ней подойти! А они, вон, и за границей пожили, а ведут себя так, будто мы ровня!

– О! Это мне знакомо. У нас в деревне тоже так было. Так это от недостатка ума! Какой прок гордиться тем, чего твои родители добились! Сам покажи, чего ты стоишь! Аня, кстати, тоже, вон, в богатстве живёт, а нос никогда не задирала. Я ведь грешным делом подумала, что Сашка её за то и выбрал, что дом свой, приданое будет. Но нет, чем больше смотрю, тем больше понимаю, адресом она ему подошла. Ему лишь бы к тебе поближе. Попомни моё слово, ненадолго это!

Любой подобный разговор напоминал пытку и просто вынуждал Катю замечать какие-то вещи, а потом вести спор с самой собой. Однако в любом таком споре побеждало мнение, которое нравилось ей больше всего. Мама судила по старинке, а Катя вполне допускала, что дружба между мальчишками и девчонками возможна. Мир очень изменился. Человек полетел в космос, атом себе на службу поставил, изобретал всё больше способов помочь людям в быту. Что для него какие-то там отношения полов, если не новая глава открытий! Катя не исключала, что учёные уже работали над их усовершенствованием, уж слишком много вокруг было несчастных людей, таких как её родители. Построить коммунизм без решения этой проблемы не получится. Отдельным пунктом в кодексе строителей коммунизма стоял вопрос о воспитании нового человека. И такие люди уже были. Чем не пример новенькие? Класс с их приходом преобразился до неузнаваемости! Катя тоже чувствовала, что растёт вместе с ними.

Было бы желание, а аргументы в его пользу всегда найдутся! Именно это произошло с Катей. Так, шаг за шагом, она училась лгать себе и, увы, была в этом совсем не одинока.

17

Всё утро Катя пыталась подобрать наряд на предстоящий вечер. Но, перепробовав все варианты, ни в одном себе не понравилась. Присутствие мамы тоже не способствовало принятию решения. Занимаясь домашними делами, Надежда Ивановна то и дело заглядывала в комнату и что-нибудь советовала.

– Ну что, никак не можешь выбрать? Я бы на твоём месте сегодня юбку голубую взяла и к ней что-нибудь тёмное, для контраста. Ты – светленькая, и тебе очень идёт чёрный цвет, а юбка эта полуклёш, да ещё широкий пояс с кулиской, просто загляденье будет.

Катя тоже склонялась к этому варианту, однако настроение, подпорченное Лёней накануне, не добавляло ей сговорчивости.

– Не мрачновато? Да и юбку эту я уже надевала.