Обменявшись еще несколькими фразами с испанским грандом и его дочерью, Фабьен попрощался, подозвал к себе уличного мальчишку, поручил ему вернуть лошадь по нужному адресу, и пешком двинулся в сторону своего дома. Однако не сделал он и ста шагов, как его нагнал пожилой мужчина с густыми бакенбардами, продемонстрировавший удивительную скорость для своего веса и возраста.
– Месье Фабьен! – задыхаясь, выпалил он.
– Доктор Жари, – растянул губы в улыбке молодой человек, явно не радуясь этой встрече.
– Не буду спрашивать, откуда вы приехали, мне это неважно. Лучше скажите, вы не изменили решения насчет вашего брата?
– Нет, – сухо отозвался Фабьен, нахмурив темные брови.
– Однако…
– Нет, – повторил он. – Это не поможет Франсуа.
– И сколько вы собираетесь жить с этим враньем?
– До тех пор, пока вы помните, чем обязаны моему отцу, доктор Жари, – довольно сурово заметил он, дернув уголками губ. – Поэтому все останется, как есть. И чем пытаться читать мне мораль, лучше бы постарались помочь.
– Я вам достаточно помог, месье Ле Бре, – не без недовольства ответил толстяк. – В подобном деле мне еще не приходилось принимать участие.
– Если вы думаете, что мне все это по душе, то ошибаетесь… Я не люблю врать, но иногда это необходимо.
– Я видел, что парой минут ранее вы разговаривали с доном Гонсалесом де Сан Хосе. Он спрашивал о вашем брате?
– Предложил поискать медицинские светила в Мадриде… Видимо, ему и правда крайне досадно, что сорвались ухаживания Франсуа за его дочерью. Но я отказываюсь понимать, почему из всех кавалеров, желающих стать зятем испанского гранда с баснословным состоянием, наиболее благосклонен последний оказался именно к моему брату, который не имеет никаких дворянских корней.
– Возможно потому, что как истинный испанец, этот господин верит только в силу своей собственной родословной. И денег. А состояние вашей семьи не уступит какому-нибудь барону, – заметил доктор Жари и спросил, прищурившись: – Вы думаете, дон Гонсалес де Сан-Хосе что-то знает о том, что случилось на самом деле?
– Ах, нет, – поморщился Фабьен. – В его интересах, чтобы мой брат был жив-здоров и женился на его дочери. Хотя, по-моему, та либо холодна, как рыба, либо умело делает вид, что ей все равно, чьей женой стать… Будь я ее поклонником, меня такое бы крайне насторожило, – по его губам скользнула печальная улыбка. – Мы с Франсуа столь непохожи, сколь могут быть различны люди с одним лицом.
– Позвольте все-таки спросить, чего вы пытаетесь добиться всей этой ложью?
– Правды. Но пока я сделал только первые шаги в нужном направлении, – уклончиво ответил молодой человек и приподнял шляпу, прощаясь.
******
Два дня герцогиня де Трельяр наблюдала у дочери апатию ко всему и заплаканные глаза, но считала это следствием переживаний за маркизу де Буассель и не задавала вопросов. Но, полагая, что Шарлотт нуждается в помощи, чтобы выйти из этого состояния, она поймала момент во время трапезы и деликатно затронула имя Фабьена Ле Бре, спросив, что думает ее дочь, если пригласить его на ужин в пятницу. Однако, к ее величайшему удивлению, девушка с усилием проглотила кусок, положила вилку и словно вдавилась в спинку своего стула.
– Мама, я могу тебя попросить?
– О, конечно! Все, что пожелаешь.
– Не напоминай мне больше об этом человеке…
Лицо герцогини заметно вытянулось:
– Прости? – уточнила она растерянно. – Мне показалось…
– Это неважно, – пробормотала Шарлотт, опуская глаза. – К сожалению, я ошиблась… Месье Ле Бре – неприятный человек, и я бы не хотела…
Она внезапно замолчала, чувствуя, как застревают в горле слова.
Герцогиня посмотрела на дочь с теплом и жалостью, но ничего не ответила. Выдержав пару минут молчания, она кивнула и добавила с напускным оптимизмом:
– У меня есть предложение после ужина покататься по городу. После сегодняшнего дождя отличный воздух наполняет сады Тюильри.
– Да. Мне надо привыкать к жизни Парижа, – безучастно произнесла Шарлотт.
*******
Фабьен Ле Бре почти неделю напрасно ожидал приглашения от дамы, чьего имени даже не знал. Трижды в день он справлялся в своей конторе, не было ли ему личных писем, и каждый вечер, возвращаясь в большой неуютный дом на улице Святой Анны, где проживал вместе с братом, просматривал почту с надеждой. Всё это время, замечая на улице похожую на Шарлотт женскую фигуру, он замирал от волнения, но это был лишь обман его воображения.
– Месье Бенуа, – обратился он внезапно к своему заместителю, которому после болезни Франсуа передал большую часть дел, – вы ведь многих знаете в Париже?
Пожилой клерк оторвался от бумаг и поправил пенсне на широкой переносице.
– Достаточно многих, месье. Я работал с вашим отцом, когда еще он купил свою первую фабрику…
– А не слышали ли вы, – молодой человек прошелся туда-сюда, – у кого есть дочь по имени Шарлотт? Примерно восемнадцати лет.
Повисло молчание. От глаз к вискам старого служащего поползли лучики морщин:
– Месье Фабьен думает о даме? Как это непохоже на вас… Неужели это связано с вашими вопросами о том, не приходило ли личных писем?
Молодой человек заметно смутился.
– Дело в том, что по дороге в Париж я познакомился с девушкой, которая возвращалась в город со свой матерью. Но, к сожалению, они мне не представились…
– А вам очень нужно отыскать прелестницу, – закончил его мысль Гаспар Бенуа и откинулся на стуле.
– Эта женщина собиралась прислать мне приглашение на ужин, – пробормотал Фабьен, – и вот… Я жду. А ничего нет.
– Всего-то несколько дней, месье. Дамы устали с дороги. Давно не видели своих близких, возможно… А тут вы. Может, про вас и забыли.
Молодой человек слегка побледнел:
– Не должно бы… Не думаю… – снова пробормотал он.
– Э, месье, – всмотрелся в его лицо клерк, – да вы серьёзно влюбились, как я погляжу! Наверное, все время видите во снах голубые глаза.
Фабьен всем телом повернулся в его сторону:
– А откуда вы узнали про голубые глаза?
Бенуа рассмеялся. Да так откровенно, что даже закашлялся:
– Простите мне старческое веселье, месье Фабьен… Прекрасное зрелище – пылкая молодость с ее бурями в сердце. Двадцать пять – удивительный возраст, когда страсть заставляет вас видеть жизнь наперед и представлять старость с той, которую любите… – он выдержал паузу и прибавил: – Я сказал первое, что пришло мне в голову, а вы себя и выдали. Раз запомнили цвет ее глаз, значит, смотрели в них, наверное, чуть не падая с лошади.
Фабьен снова смутился: