Кома

– Ты хотела сказать, с двумя жизнями? – хмыкнул товарищ.

– Это не смешно.

– Ладно. Я могу приехать? Очень любопытно собственными глазами взглянуть на записку и подарок.

– Приезжай.

Через час мы сидели в кухне и пили чай. Виталик предложил выпить чего-нибудь покрепче, но я решила, что нам обоим нужна трезвая голова, дабы иметь способность разобраться во всем.

– Ты сумела нащупать переход? – отхлебывая горячую жидкость из разноцветной кружки, поинтересовался друг.

– Нет! Я пыталась. Полночи глаз не сомкнула. Потом все-таки заснула. Вот такие пироги.

– Плохо.

– Знаю! – Я приложила ладони ко лбу, опершись локтями о стол. – А что прикажешь делать?

Он подумал. Затем выдал идейку:

– Слушай! Тебе надо наглотаться энергетиков! И поехать в какой-нибудь клуб тусить! На всю ночь.

– Ты гений! – обрадовалась я. – Точняк! Позвоню Надюхе.

– Вот. Проторчите до утра. Вернешься домой и начнешь всех обзванивать. И желательно, чтобы твоя подруга была с тобой все это время. А ты ее тихонько опрашивай каждые десять минут, чтобы понять, в какой из двух жизней ты находишься.

– Виталик, знаешь, чего я боюсь больше всего?

– Что во всем мире когда-нибудь закончится водка? Я тоже часто об этом думаю.

– Нет же, дурак! Вдруг количество жизней увеличится!

– О, нет, даже не думай об этом. Это ж сколько писем другим я мне придется писать.

– Да не стану я передавать твои письма! – взбушевала я. – Кончай ерунду пороть! Но ты просто представь. Если твоя Новая планета действительно существует, действительно является Землей, и я одна нашла путь перехода из одного параллельного мира в другой, то я вполне смогу переходить так же и в третий, и в четвертый, и в пятидесятый мир. Точнее, не я нашла, а мой двойник. Но неважно. Пострадаю же я от этого.

– М-да, стремненько, – почесал тыковку приятель.

– Стремненько?! – Я вскочила со стула. – Меня швыряет, понимаешь ли, по мирам и планетам, а он знай себе «стремненько»! Это хуже, чем стремно! Это… Это… очень стремно, знаешь ли!

Виталий захохотал и получил кулаком по харе.

– Эй! – обиженно заскулил он, потирая ушиб. – Поосторожнее! Я все-таки твой друг. К тому же, к кому ты жаловаться будешь бегать, если меня не станет?

– Извини, но я сейчас не в таком состоянии, чтобы шутить. Мне нужна конкретная помощь!

– Слушай, я не знаю, чем помочь тебе, ясно? Хоть исколоти всего и ноги-руки поотрывай. Думай сама-то!

– Блин, ну зачем я к тебе обратилась-то? Если б я могла сама думать, я бы думала и без тебя!

– Ну что ж ты вредная такая, Борисова?

– Я не вредная, я слабая, беззащитная женщина. А ты мужчина. Мужчина должен уметь решать проблемы.

Тут уже и Виталик разозлился.

– Знаешь, я тебе не Игорь твой! Царствие ему небесное. Это он все твои проблемы решал за тебя. А теперь привыкай сама!

– Не говори так о нем! Не говори так о нем!! – завопила я, подпрыгнув, и начала колотить посуду.

Виталик отскочил к двери и бешено заморгал глазищами. К его счастью, ему редко случалось быть свидетелем бабской истерики. С другой стороны, в ином случае он бы знал уже, как себя вести, был подкован, а не как сейчас: стоит в дверном проеме с испуганным видом и думает, бежать ему или лучше притвориться невидимкой, чтобы лишний раз не обращать на себя мое внимание. Лишь через десять минут до него дошло, что надо делать: налил в стакан воды и плеснул мне в лицо. Я охнула и, тут же успокоившись, села.

– Чего ты так взбеленилась-то, скажи? Что я сделал? – потом спросил он, усаживаясь рядом уже без опаски.

– Ты сказал о нем «царствие ему небесное», – тихо пробормотала я.

– И что? Так всегда говорят.

– Но он же жив! А ты о нем… как о мертвом.

– Ну извини, если перепутал, но в этой жизни его нет!

– Нет, – согласилась я. – Но в другой он есть. Так что если еще раз что-нибудь подобное о нем скажешь, я тебя убью.

Говорила я спокойно и чуть слышно, потому на сей раз Голиков не устрашился. На меня же навалилась такая чудовищная тоска при воспоминании об Игоре, что захотелось лезть в петлю, а вот решать что-то, спорить, думать о чем-то уже не хотелось вовсе.

Еще через час мы помирились, друг даже отнес меня в постель, укутал одеялом и подал горячего чаю с молоком и печеньем. Я все это с благодарностью употребила и, глотая рожденную навалившейся вдруг усталостью зевоту, тихо рассказала:

– Ты прикинь, теперь эта безобразница творит что-то, пока меня нет. – Видя по его реакции, что он ничего не понял, пояснила: – Мой двойник раньше вел себя тише воды, ниже травы. Я только знала о нем, что он – то есть она – пришла, допустим, вчера на работу. И сидела весь день, а потом ушла домой. Но теперь она начала конфликтовать с моими знакомыми!

У Голикова расширились глаза.

– Ни фига себе! А конкретней? Что случилось?

– Она наговорила гадостей Алиске.

– Она – в смысле, ты?

– Я, но не эта я, а я другая.

– Ну я понял. Занятно. И что ты собираешься с этим делать?

– Разберусь с ней по-свойски! Допустим, не заведу будильник. Пущай с утреца побегает!

Друг захихикал.

– Не боишься, что отомстит?

– А чего мне бояться? – разумно заявила я. – Это она выслуживается. А мне по фиг. Я могу и опоздать. Или вообще на работу не явиться. Босс мне все простит.