Нестор

Остаток дня провели в тренировках. Ополченцев опять учили пользоваться оружием и даже дали пострелять по мешкам с песком. Из казарм, как и ожидалось, никого не отпустили.

Ночь опустившаяся на маленький городок была тревожной, чувствовалось, что приближается что-то страшное, кровавое. Соседнюю Самару захватили чехословацкие легионеры, но они, вроде-бы откатывались на восток и поэтому Сызрани не угрожали. Но, что происходило на самом деле не знал никто. Тем более ополченцы, которые и в Сызрани-то были впервые.

Их сон был прерван в предрассветный час. Когда за Волгой черное небо отделилось от черной земли, с северной части города раздались первые выстрелы. Самойлову, спавшему вместе с ополченцами, поднимать никого не пришлось, все и так в спешке одевались и хватали винтовки. Выскочив во двор казармы он построил свой небольшой отряд и побежал к командованию за приказом. При свете костров, молодые добровольцы нервно переминались, поездка уже не казалась приятной.

– Как только выйдем за ворота, при первой-же возможности бежим к реке. Держитесь рядом. – по-грузински сказал Ожилаури.

Все промолчали. Дезертировать, когда рядом стоящие, пусть не друзья, но делившие с тобой хлеб и кров товарищи, оказалось не просто.

– Мы же не собираемся воевать? – не уверенно сказал Ревишвили.

– У нас ведь другой план. – с надеждой добавил он.

– Уйти сейчас, было бы подло. – сказал Зервас.

– Это не наша война! – воскликнул Ожилаури. – Надо уходить!

– Сейчас, это наша война. Мы не можем бросить их во время боя, они на нас рассчитывают. Это предательство. – сказал Васадзе.

– Но мы же так и собирались поступить. Разве нет? –сказал Ревишвили.

Васадзе и сам еще не разобрался в своих поступках. Еще две недели назад он стрелял в большевиков, потом бежал от них, а теперь собирался воевать на их стороне. Просто он не мог оставить товарищей, да и хорошего мужика Самойлова, в беде. Он будет воевать не за большевиков, а за них.

– Мы поможем им отбиться, а потом уйдем. – сказал Нико.

– Да! – поддержал его Зервас.

– Мы втроем пойдем постреляем, – сказал Иосава. – а вы осторожно отстаньте и бегите к пристани, найдите пароход на Астрахань. Ждите нас там, при первой-же возможности мы к вам присоединимся. Оставьте какой нибудь знак, чтоб мы могли вас найти.

– Ооо! Товарищ Веснянен идет на войну! – воскликнул Зервас.

– Если я оставлю тебя одного, ты наделаешь глупостей. Должен же кто-то присмотреть за тобой! – ответил Иосава.

К отряду подбежал Самойлов, ополченцы подтянулись и замерли в ожидании.

– Враг напал на нас с севера. Кто это мы точно не знаем, но это не легионеры. Сейчас вместе с местными товарищами выдвигаемся к окраине города и там держим оборону. Красноармейцы уже ведут бой. Ну, дорогие мои, с богом.

И большевик Самойлов перекрестился.

Бойцы высыпали за ворота казармы и по темным улицам Сызрани, бряцая оружием, бегом направились сначала в сторону вокзала, а потом свернули направо к северным окраинам города. Стрельба раздавалась уже совсем близко. Ополченцев расположили за заборами одноэтажных домов, в огородах, в канавах. Иосава с неохотой улегся на землю, пачкая костюм, в котором еще недавно гостил у сестер Макаровых. Самойлов, сжимая в руке наган, пригнувшись обходил свой отряд, подбадривая земляков.

– Не пропустим врага! Не бойтесь! Петросов тебе не впервой. Как твои ребята, все здесь?

– Здесь, товарищ Самойлов! Не пропустим!

Ожилаури и Ревишвили здесь уже не было, но никто этого не заметил.

Васадзе был спокоен. У Иосава и Зерваса вспотели руки. Им впервые приходилось стрелять, да к тому же в людей.

Лунный свет бледнел, рассвет неумолимо приближался и вместе с ним тени, высвечиваемые редкими вспышками выстрелов.

– Огонь! – выкрикнул Самойлов и ночь сразу наполнилась грохотом, пороховым дымом, кровью и смертным потом.

Ополченцы стреляли в темноту и темнота стреляла в ответ.

Иосава как будто отключился от этого хаоса, стеклянными глазами всматривался в мрак и наверное стрелял, потому что приклад регулярно толкал в плечо, а рука механически дергала затвор. Но он был не здесь. В голову лезли посторонние мысли. Хорошо, что переодел студенческий костюм. Отец им очень гордился и когда он приезжал на каникулы домой, заставлял ходить только в нем. Вспомнил однокурсника Гой-Затонского, который застрелился из-за неразделенной любви к Насте Поливановой. Она уже через месяц встречалась с другим, носила черное платье, оно красиво подчеркивало ее фигуру, а бедный Гой-Затонский лежал в гробу, тоже красиво – бледный, в студенческом сюртуке и с маленькой дыркой в виске, которую прикрыли волосами, потому что застрелился умно, из аккуратного дамского Браунинга. А попади ему в голову пуля, какими стреляют здесь, голову разнесло бы, как арбуз.

Сухие щелчки вернули Иосава в предрассветные сумерки. Кончились патроны и он никак не мог вспомнить, как заряжать винтовку, с магазинной части или со стороны затвора. Он посмотрел налево, где лежал Васадзе.

Тот плавно передергивал затвор, спокойно целился и не торопясь стрелял. Было видно, как на губах играла улыбка. Он был доволен. Наконец он участвовал не в городской перестрелке, а в настоящем бою, где можно показать, полученные за долгие годы тренировок, навыки. Он так увлекся, что потерял цель впереди. Там уже никого не было, зато стреляли откуда-то слева. Ополченцы то-ли отступили, хотя никаких приказов не было, то-ли погибли. Васадзе поискал взглядом друзей. В пяти шагах от него, уткнувшись лицом в землю замер Иосава, еще дальше встав на одно колено азартно стрелял Зервас. Васадзе посмотрел в направлении куда стрелял его товарищ, там никого небыло. Пригнувшись он подбежал к Константину и повалил его на землю.

– В кого ты стреляешь, там никого нет? – прокричал Нико.

– Потому что я их всех завалил! – запальчиво выкрикнул Зервас.

– Надо уходить отсюда. – Васадзе поднялся. – Нас обходят слева. Где Самойлов?

Все трое поднялись, подхватили свое оружие и стали отступать обратно под прикрытие городских домов. Они переступали через тела убитых бойцов. Кровь вагонными колесами стучала в висках, но чувства уже притупились – никакого сострадания, жалости.

Среди убитых ополченцев им попалось и тело командира. Самойлов лежал лицом вниз, пуля прошла на вылет. Васадзе нагнулся и вынул из мертвой руки револьвер.

– Хороший был человек. – без эмоции сказал он и протянул оружие Иосава.

– Возьми этот наган Самойлова, с ним удобнее, чем с винтовкой.

Иосава поморщился и отклонил револьвер.

– Мне не надо. И без него как нибудь обойдусь.

– Как хочешь. – Васадзе засунул наган за пояс.

Город замер, как будто вымер, ставни везде прикрыты, ворота и двери накрепко заперты. Горожане были напуганы неизведанным ранее кровопролитием. За всю свою двухсотлетнюю историю, бог миловал Сызрань. И Кубанский погром, и пугачевский бунт, все войны, которые порой сотрясали империю, обошли город стороной. Самое страшное, что могло произойти – это был пожар. Других памятных событий в городе не происходило. И вдруг, сразу, как кара небесная, стрельба, кровь, смерть от рук соотечественников. Ужас поселился в Сызрани.

Друзья скользили вдоль одноэтажных домов и заборов, как воры укрываясь в тени восходящего солнца. Стрельба все еще раздавалась со стороны вокзала, но уже реже. Утро застало побежденных бойцов, судя по всему, в центре незнакомого города. Дома здесь были побольше, двух, а кое где и трехэтажные, с претензией на стиль, с большими вывесками торговых домов и увеселительных заведений – А.Н. Пермякова и сыновья, торговля А.К. Гука, синематограф «Зеркало жизни», ресторация Касселя. Бегать по городу с винтовками стало не безопасно, победители, кто бы они ни были, в первую очередь будут отлавливать вооруженных людей. Оружие спрятали на небольшом погосте за какой-то церковью, возле могилы купца второй гильдии Стерлядкина, но револьверы оставили при себе.

Теперь надо было найти пристань, своих друзей и подходящий пароход.

– Зачем тебе два револьвера? Не тяжело носить? – поинтересовался Васадзе у Зерваса.

– А тебе зачем? У тебя ведь и так был.

– Это для Тедо или Фомы, не будут же они с винтовками бегать.

Зервас засмущался и с задержкой, но честно, признался.

– Буду стрелять с двух рук. Я читал, на Диком Западе так делали, всегда хотел попробовать.

– Ооо! Как Шатерхенд?