Французская литература

Французская литература
Максимилиан Александрович Волошин

«Стареющий Анатоль Франс мало отличается от молодого Франса. Сквозь его лицо, некрасивое и непропорциональное в юные годы, проступают все больше благородные и грустные черты лица Дон Кихота – седеющего латинского рыцаря. Те, кому дана мудрость ума, и в юности мыслят старчески спокойно и в старости сохраняют юношескую гибкость мысли. Если любовь к отвлечениям заслоняет в молодые годы для таких умов часть жизни то, будучи изведана до конца она становится любовью к милым её подробностям. Поэтому в старости они покидают иногда свои башни слоновой кости, чтобы принять участие и в земном устроительстве. Поэтому черты Дон-Кихота подобают им. Но действие точно так же как и то, что соответствует ему в области литературной – выдумка, не свойственно им. Франс всегда признавался что страдает отсутствием выдумки. Сила их творчества основана на понимании. Имена и элитеты для них важнее глаголов…»

Максимилиан Волошин

Французская литература

Anatole France. Les sept femmes de la Barbe-Bleue et autres contes merveilleux Ed Calmann-Levy.

Andre Gide. La Porte etroite Roman Ed Mercure de France.

* * *

Стареющий Анатоль Франс мало отличается от молодого Франса. Сквозь его лицо, некрасивое и непропорциональное в юные годы, проступают все больше благородные и грустные черты лица Дон Кихота – седеющего латинского рыцаря. Те, кому дана мудрость ума, и в юности мыслят старчески спокойно и в старости сохраняют юношескую гибкость мысли. Если любовь к отвлечениям заслоняет в молодые годы для таких умов часть жизни то, будучи изведана до конца она становится любовью к милым её подробностям. Поэтому в старости они покидают иногда свои башни слоновой кости, чтобы принять участие и в земном устроительстве. Поэтому черты Дон-Кихота подобают им. Но действие точно так же как и то, что соответствует ему в области литературной – выдумка, не свойственно им. Франс всегда признавался что страдает отсутствием выдумки. Сила их творчества основана на понимании. Имена и элитеты для них важнее глаголов.

Что делать с громоздкими и сырыми фактами новых ситуаций им, живущим утончениями пережитого? Новой и редкой комбинации событий они всегда предпочтут, как исходную тему, какое-нибудь классическое положение, много раз уже разработанное рассказчиками, простое и общеизвестное, как евангельская притча. Они прекрасно сознают что те эпохи искусства, когда господствуют свобода выдумки и произвол в выборе тем, являются эпохами творческими и варварскими, между тем как утончение и углубление возможны лишь там, где основа дана заранее, там, где не нужно, прежде чем приступать к работе изобретать самый материал и инструменты для обработки его. События и действия во всех романах Франса начиная с «Сильвестра Боннара» и кончая «Господином Бержере» крайне несложны; но даже эта упрощенность, видимо, утомляет его несвойственным ему напряжением фантазии. Поэтому он любит писать свои рассказы на полях старых книг – четкое определение принадлежащее Жюлю Лемэтру, непохожему близнецу A. Франса во французской литературе. Так Лемэтр назвал несколько книг своих рассказов, написанных на полях Библии, Гомера и Четьи Миней («Aux marges des vieux livres» из них в России известны лишь те что написаны на полях Евангелия и притом в неверных претворениях A. Амфитеатрова). В этих книгах капризному и дерзкому уму критика-субъективиста, столь схожему с умом французской школьницы Клодимы, нравилось рисовать вольные каррикатуры на полях серьезного текста священных книг. В эти непочтительные каррикатуры вложена масса вкуса, культуры ума и такта. A. Франс не склонен к этому типу легкомыслия; но взяв любую книгу его рассказов мы увидим, что «Источник Св Клары» написан на полях «Fioretti» Св. Франциска, и что под рассказами «Cl?о», «Balthazar», «L'Etui de Nacre», сквозят стихи Илиады, тексты Евангелия, повествования Лас Казаса и страницы средневековых хроник. У Аню Франса всегда были склонности историка. Он не любит сочинят. Он любит пересказывать и дополнять.

Такова последняя его книга «Les sept femmes de la Barbe-Bleue», написанная на полях сказок Перро. Как моралист и историк A. Франс интересуется теми метаморфозами которым слухи подвергают первоначальное событие. Как те еретики первых веков, которых увлекала мысль о реабилитации Каина, Люцифера, Иуды и других отрицательных персонажей Ветхого и Нового Завета, так и Анатоль Франс ищет оправдательных документов для различных исторических лиц, оклеветанных литературой. С той же иронией опирающейся на знании механизма Молвы, с какой он в рассказе Putois' низвел возникновение мифа до простой провинциальной сплетни он доказывает, что король Макбет был на самом деле мудрым и справедливым правителем который никогда не убивал короля Дункана, a что Синяя Борода был добрым и честным дворянином XVII века, семь раз неудачно женатым очень пострадавшим от неуживчивого и сварливого характера своих жен и наконец, предательски убитым братьями и любовником своей жены. Другие рассказы написанные на полях Перро повествуют о судьбе одного министра при дворе родителей Спящей Царевны заснувшего вместе с нею но, тем не менее отрицавшего существование фей, и дают новый вариант о рубашке счастливого человека приноровленный к нравам нашего времени.

Но A. Франс еще обаятельнее когда он рассказывает не о современности, а о средневековье. Ему нравится замыкаться в этот мир, такой тесный такой уютный, со своим адом, чистилищем, землей и двенадцатью небесами сравнительно с этим безмерно широким миром, раскрывшимся для современной мысли, которая всю звездную вселенную с миллиардами её солнц может себе представить в виде одной капли крови какого-нибудь крошечного насекомого, возникшего в непознаваемом нам мире как это делает A. Франс на первых страницах «Сада Эпккура». Подробности, сообщаемые им о чуде Великого Святого Николая пленяют больше всего в последней его книге. Св. Николай совершил чудо не упомянутое в житиях святых, но запечатленное в народной песне: он воскресил трех мальчиков, которых злой трактирщик разрезал на куски и посолил как свинину в бочке. Воскрешенные мальчишки оказались проклятием жизни Св. Николая. После буйного детства один стал воином-грабителем, бесчинствовал в том городе где епископствовал Св. Николай и лишил невинности его племянницу, Миранду, другой стал ростовщиком и описал все церковное имущество; третий прошел через все ереси и произвел такие смуты в стране, что Св. Николай был лишен епископства и изгнан. Он удалился в пустыню и там встретил того самого злого трактирщика, который когда-то посолил трех мальчишек, но после их воскрешения раскаялся, ушел в пустыню, спасался и жил там радостный и счастливый. Они поселились рядом и стали спасаться вместе, удивляясь неисповедимости путей Божьих, столь различными дорогами ведущих души человеческие к спасению.

Это же самое удивление остается от последнего романа Андрэ Жида «La porte еtroite». Каким человечным, уютным и безопасным кажется это средневековье A. Франса с его адом, кострами, ересями и насилиями если сравнить его с протестантской строгостью морали в той современной весьма банальной семье, описанной Жидом, где отроки и девушки, читающие Бодлэра, Суинберна, Фому, Кемпийского и Паскаля, тоже стремятся к спасению души, с холодной и жестокой страстностью истребляя в своих сердцах наивные и чистые ростки детской любви. Они сами создают непреодолимые препятствия для своего счастья, и души их увядают в трагическом бесплодии. Весь роман Жида выдержан в прямых, очень сухих и скучноватых линиях, подобающих его теме, и лишний раз утверждает старую истину что из всех видов эгоизма наиболее сухой и бесплодный тот, который стремится к самоусовершенствованию и спасению души. И книга A. Франса и роман A. Жида, представляя интересное литературное явление последних месяцев на наш взгляд не стоят в ряду ни самых лучших, ни самых характерных книг этих авторов, и в смысле художественной значительности драматическая сцена A. Жида «Bethzabe» появившаяся в январско-мартовском выпуске «Vers et prose», представляет больший интерес.