Тень Робеспьера

– Что вы хотите делать теперь? – спросил Конде.

– Спасти королеву и сына покойного короля, ныне нового, некоронованного, монарха. Вы меня понимаете?

Несмотря на темноту в комнате, принц видел эйфорию в глазах Жана.

– Когда их вызволим, то все увидят, что якобинцы ни на что не способны, раз уж допустили побег важных заключенных. Тогда вера в них рухнет, и начнется анархия.

– Нет, анархия в Париже уже возникла с падением Бастилии, нам лишь остается закончить начатое. Рад, что вы меня поняли. Но вы так же обещали и с королем – и, как видите, якобинцы играют его головой на Гревской площади! – прорычал Конде.

– Но кто, кроме меня, осмелится влезть в пасть бешеного льва? Кто, кроме меня, обведет тайную полицию Робеспьера вокруг пальца?

– Но кто освободит королеву? – парировал Конде.

– Я попытаюсь вновь. Я не стыжусь своего поражения. Ведь ошибки прошлого дали мне новую идею и надежду на спасение. Мы попытаемся вызволить ее прямо из камеры, а не на подступах к эшафоту. У меня есть нужные люди как здесь, так и в Париже, даже в Тампле! У меня есть идеи и планы, связи, деньги, но мне нужна ваша помощь!

– Что я могу сделать? У меня только десять тысяч штыков и двадцать тысяч голодных ртов…

– Нет, вы должны повлиять на прусского герцога Брауншвейгского. Мне нужно, чтобы он заключил сепаратный мир с республиканским генералом Дюмурье, я верю, что генерал одумается и примет нашу сторону, он поможет нам спасти королеву.

– А мне донесли, что генерал в Париже, и ходят слухи, что он как раз занимается этим делом. Вам стоит объединиться с ним! – подхватил энтузиазм Конде, вставая с помятой постели.

– Слухи – ужасная вещь, недостойная моей чести, но присутствие веры в победу – великое оружие!

Принц подошел к барону и горячо обнял, шепча одно слово:

– Благодетель!

Через час после встречи барон позвал своего верного друга и помощника. На вид тому было лет пятьдесят. Глубокие морщины выделялись на лице, орлиный нос чем-то напоминал Цезаря.

Де Бац ввел его в курс дела.

– …значит, Эжен, – заканчивал речь барон, – сейчас же бери людей, деньги и несись на всех лошадях в Париж, поговори с генералом, но будь аккуратнее, слухи – дело гадкое и служат дьяволу, но не нам.

– Даже без Дюмурье мы попытаемся спасти нашего маленького короля и бедную королеву.

– Твой род Тюреннов прославился отвагой, Эжен, потому такую задачу я и доверил тебе и себе. С Богом! – обрадовался барон де Бац.

2

Среди прославленных республиканских генералов, остановивших австрийские и прусские полки на восточной границе, выделялся знаменитый генерал Шарль Франсуа Дюмурье.

За осеннюю и зимнюю кампании 1792 года под его пятой легла вся Бельгия. В цепких руках авантюриста оказался картбланш: пространство, где можно осуществлять любую власть, не обращая внимания на указания Конвента, стремившегося контролировать военных, в том числе и Дюмурье. Генерал не мирился с указаниями и лозунгами революции, стремясь к самостоятельности, чем вызывал подозрения у Конвента, жирондистов и якобинцев. Конвент пребывал в нерешительности – там не понимали, как приручить смутьяна. Бесноватый журналист Марат, преследующий генерала, старался изобличить его сущность. Марата не услышали – от Друга народа отворачивались как от прокаженного.

Осенью 1792 года Луи лицом к лицу встретился с будущим победителем сражения при Вальми. Пятидесятилетний военачальник выглядел моложе своих лет: подтянутый, неутомимый и упрямый. Все качества сентиментального юноши из книг Гете воплотились в одном генерале, заслужившем отвагой и дерзостью любовь и признание молодой республики.

Но Робеспьер и другие депутаты так и не услышали ответа, почему генерал покинул свой штаб в Бельгии и прибыл в Париж после казни короля.

Луи Тюренн не раз задавался подобным вопросом. В своем отчете Робеспьеру он писал: «Дюмурье ходит по всем салонам Парижа (в том числе к мадам Ролан, он общается со всеми депутатами, избегая членов клуба якобинцев). Его поведение подозрительно: переодевается в обычный наряд гражданина и идет в гости к депутатам, мои информаторы не узнали содержания всех разговоров».

Робеспьер ему ответил: «Мало у тебя информаторов, коли не выследили, как его друг Панис посетил меня вчерашним вечером. Он аккуратно интересовался королевской семьей и пытался выяснить, не станет ли революционный трибунал заниматься ими в ближайшее время. На все вопросы я отвечал однобоко и расплывчато».

Поздним вечером Тюренн, сидя за письменным столом с фужером в руке, перебирал все факты, пытаясь просчитать ходы генерала. Листы бумаги не оставили на столе места для бутылки вина. «Чего ты добиваешься, покидая фронт и упуская возможность наступления?» – мысленно спрашивал генерала Луи. Выпив еще один фужер, он лег в постель. Бессонница беспокоила его с декабря 1792 года, когда депутаты судили короля, и Тюренну следовало охранять обвиняемого. Тогда и начались попытки похищения королевской семьи.

Только две нити вели Луи к ответам: депутат Панис, пришедший к Робеспьеру со странными расспросами, и Манон Ролан, душа и одна из лидеров бриссотинцев.

3

Дюмурье тоже не спал. За чистым лакированным столом с картой Бельгии он размышлял о будущем. В сознании мелькали дерзкие планы по образованию собственного маленького государства, созданию собственной армии… Каким бы авторитетом он пользовался тогда в Европе!.. От Баца Дюмурье отличался самоуверенностью и неосторожностью, но редкое везение было их общей чертой.

Под картой лежал нераскрытый конверт. Дюмурье только через час сломал сургучную печать и достал письмо, набросанное неровным почерком:

«Друг! Я вижу, что судьба королевы и маленького короля беспокоит тебя. Мы тоже не можем спать спокойно, зная, что они мучаются в холодных стенах Тампля с грубыми санкюлотами. Завтра я зайду к тебе в гости. Не нужно лишних людей. Только мы. До скорой встречи!»

Отправитель не подписался. Это озадачило Дюмурье. Его охватила паника.

«Что же это? – спросил себя Дюмурье. – Провокация или действительно кто-то желает мне помочь? Нет, я не должен с ним встречаться! Это ловушка!»

Через полчаса он собрал необходимые вещи, выскочил из дома и приказал кучеру нестись на всех парах в расположение армии, опасаясь, что его настигнут члены Якобинского клуба.

Эжен Тюренн ожидал такого исхода и адресовал Бацу послание: «Генерал сбежал, думая, что это провокация. К сожалению, придется действовать своими силами. Наше укрытие по-прежнему на улице Сен-Мартен».

* * *

Луи искал госпожу Ролан в ее доме, но, к сожалению, она ушла по делам семьи. Шеф отправился было к депутату Панису, как вдруг за спиной раздался нежный женский голос:

– Гражданин Луи, иди сюда!

Луи обернулся и увидел перед собой карету, из окна которой на него смотрела госпожа Ролан. Ее радостное, озаренное здоровым румянцем лицо дарило улыбку старому знакомому, находившемуся по ту сторону баррикад.

Луи сел в ее экипаж и поинтересовался:

– Почему вы скрываетесь от посторонних глаз?

После вопроса он сразу же забылся. Он только при встрече вспомнил ее красоту: упругий стан с пышной и сладкой грудью, большие и внимательные глаза, римский нос, который ничуть не портил лицо, а, наоборот, подчеркивал его достоинство. Помимо чарующей красоты, Ролан обладала глубокими познаниями в истории и философии, что сделало ее душой партии жирондистов.

– Я искала вас, – ответила Манон, – мне хочется с вами поговорить об одной главной преграде, что мешает Конвенту объединиться…

– А, вы желаете объединить усилия «Горы» и жиронды?

– Мне не нравится ваш насмешливый тон. Будьте серьезнее!

– Нет, дорогая Манон, – напрягся Луи, – серьезной следовало бы быть вам! Робеспьер и Марат ни за что не пойдут на такой шаг.

– Глупец, – дрогнул голос Манон, – не забывай, что твоим хозяевам и тебе под силу изменить исход борьбы.

– Нет, я не променяю взгляды Робеспьера. Забудь об этом! Но меня интересует кое-что другое…

– Что же?