Неслучайные случайности

Серёжа очень медленно рос. Нет, он не был карликом. Просто был самым маленьким в классе. И если лет до десяти родители как-то не задумывались, то позже стали тревожиться. А он-то как переживал! Хотя никому в этом не признавался.

Его осмотрели почти все врачи больницы. Он сдал сотню всяческих анализов. Потом мама возила его в Москву к какому-то профессору, потом ещё к другому. И никто не мог объяснить, почему он не растёт. Вернее растёт, но о-о-очень медленно. Причём и папа, и все дедушки-прадедушки были значительно выше среднего роста.

И надо же было такому случиться? В восьмом классе он влюбился. В девочку из соседнего подъезда. Она училась в параллельном классе. И её имя «Кристина» звучало для него, словно музыка. Когда она проходила мимо, он застывал как столб, а в голове шумело. И сердце начинало биться сильно и быстро. Он тайно наблюдал за ней, караулил по утрам у дома, а затем шёл следом до школы. По ночам ворочался, прижимая к груди её фотографию (которую, кстати, украл со стенда в школе), представлял, как подойдёт к ней и позовёт в кино или в парк, подбирал нужные слова. Но не решался.

И однажды, уже весной, не выдержал, написал записку и тайком подсунул в раздевалке ей в портфель.

Это была даже не записка. Это было письмо или послание. А в нём и восхищение её красотой, и его страдания, и надежда на взаимность, и бесконечная любовь к ней. Нет, о любви прямо не написал – не хватило смелости. Просто закончил цитатой из стихотворения классика.

На следующий день шёл в школу с трепетом. Она стояла широком школьном крыльце, такая прекрасная и любимая. Она улыбалась ему. Рядом стояли ещё какие-то её одноклассники. Но она смотрела только на него! И когда он приблизился, Кристина окликнула его. Он остановился, думал сейчас она подойдёт к нему. Но она вдруг громко спросила:

– Круглов, это ты написал мне письмо?

Сергей кивнул. А Кристина повернулась к окружающим её одноклассникам:

– Он восхищается моей красотой. Он готов на подвиги ради меня!

Все рассмеялись.

– А ты себя в зеркало видел? Да мне стыдно с таким карликом даже рядом стоять.

Её лицо исказила презрительная гримаса. Окружающие вновь засмеялись, загоготали, заржали, захлопали в ладоши. Сергей развернулся и побежал. А вслед ему донеслось:

– Не смей за мной таскаться, коротышка. Не приближайся ко мне.

Серёжа долго бежал, потом, когда школа осталась далеко позади, перешёл на быстрый шаг. А потом ноги сами вывели его на пустырь, и он уже медленно пошёл к «долгострою». Ещё совсем недавно он с пацанами играл здесь в казаки-разбойники и знал много укромных местечек. Вот в одно из них он и забился. Сел на какой-то ящик, обхватил голову руками, съёжился. Ему казалось, что его отхлестали по лицу, а потом облили чем-то гадким. «За что? Почему она так? – бились в голове настырные мысли. – Всё. Жизнь закончена. Остаётся одно – умереть».

И он представил, как поднимается вверх, до последнего этажа, становится на край и прыгает вниз. Он явственно представил себе мёртвое тело на груде строительного мусора. Потом кладбище, толпа народа, а в центре гроб. Все рыдают.

И тут где-то над ним, или за стеной услышал едва различимые голоса:

– Вдруг и правда сиганёт? Надо нейтрализовать.

– Да не будет он прыгать. Умный ведь парень.

– Эмофон прямо зашкаливает. Вмешиваемся?

– Нет, подождём ещё…

Сергей встал, осторожно вышел из укрытия, на цыпочках поднялся наверх, осмотрелся: никого нет.

«А кто же тогда разговаривал? Они что? Обо мне говорили?»

Он ещё побродил вокруг, спустился вниз, вернулся в закуток, сел. И опять погрузился в раздумья.

«Что такое «эмофон»? Может быть это как-то связано с молодёжью в чёрном? Они, кажется, называют себя «эмо»? Он как-то видел по телевизору. И совершают самоубийства. А при чём тогда «фон»? Нет, тут что-то другое. А что, если «эмо» от слова «эмоция»? Тогда всё логично: эмоциональный фон, то есть такое состояние человека. Значит, это у него зашкаливает? И что значит «нейтрализовать»? Убить, что ли? Нет, как раз наоборот, чтоб убийства не было, тьфу – самоубийства. Наверное, «нейтрализовать» – это связать, запереть где-то, усыпить.

– Всё, отбой тревоги. Переходим на штатное наблюдение, – снова раздался голос.

«Вот, – подумал Сергей, – у кого-то отбой. А мне как быть? Как завтра появиться в школе? Как встречаться с теми, кто обсмеял, опозорил? А в чём собственно мой позор? Я что украл что-то? Или голым в школу пришёл? И Кристину не оскорбил, не обидел. Наоборот, о любви писал».

И чем больше он раздумывал, тем проще становилась ситуация, в которой он оказался. Ещё через пару часов он пришёл к выводу, что Кристина вовсе не красавица, а чудовище в красивом обличье. Собрала толпу, чтобы поиздеваться, кричала, как базарная торговка. Нет, такая над гробом не заплачет. И умирать ради такой не стоит. Плакать будут мама с папой, дед с бабушкой. А вдруг с ними случится инфаркт или инсульт? Тогда меня просто проклянут. И скажут: раз он такой дурак – туда ему и дорога.

И всё-таки, почему я такой несчастный? И тут же стал подсчитывать: если он будет расти до восемнадцати лет – рост увеличится на восемь сантиметров. Мало! А если до двадцати или двадцати пяти? Потом стал себя утешать, как не раз уже делал, что многие невысокие люди стали успешными и знаменитыми. Значит, и ему надо доказать всем высоким, что он в чём-то лучше их.

И так он просидел до вечера. Твёрдо решил, что в эту школу он не пойдёт. Никогда! И родителям ничего не расскажет.

«К деду ухать жить, что ли? Или притвориться больным?»

Дома родители что-то горячо обсуждали на кухне. Когда он зашёл к ним, мама дежурно спросила:

– Ужинать будешь?

– Да, я голодный как волк, – голос Сергея звучал спокойно. А внутри всё задрожало: вдруг кто-то им уже доложил о сегодняшнем?

– А у нас новость. Мы уезжаем в Сибирь. Причём срочно. У меня голова кругом идёт.

– А я? Остаюсь здесь?

– Глупый, все вместе едем. Папе неожиданно предложили длительную командировку.

– Но, если ты против, – подал голос папа, – можешь остаться у дедушки.

– Что за глупости! – возмутилась мама. – Я уже всё разузнала: там есть нормальная школа, и мне обещали помочь с работой. А Ксюша останется. Она уже взрослая. И университет нельзя бросать.

– Главное: работа по моей теме. Я же там, наконец, допишу диссертацию, – возбуждённо говорил папа. – Вот повезло.

«Это мне повезло», – жуя котлету, думал Сергей.

Они прожили в Сибири два года. Увидели много нового. Родители работали. Сергей учился и занимался в спортивной секции дзюдо. Папа защитил диссертацию. Но самое главное чудо случилось на каникулах перед десятым классом: он за лето вытянулся до ста восьмидесяти. И теперь был выше папы.

**************************************************

Любопытство отдельных людей не знает границ и преград. Благодаря их любопытству свершились многие открытия, человечество обогатилось многими знаниями. Однако не всегда любопытство отдельных индивидов стремится обогатить всё человечество. Иногда отдельный индивид желает обогатиться лично. И не жалеет времени и усилий, чтобы достичь этой цели. Исключительно с помощью любопытства.

Прошло несколько месяцев, и неожиданно Ольга получила письмо. Вернее, в конверте была записка и несколько фотографий. На фотографиях, снятых в разных интерьерах, была она в постели с мужчиной. Причём, снято было так, что её, полуобнажённую, было видно чётко, а вот мужчину нет. И создавалось впечатление, что это разные мужчины.

В записке было сказано, что фото и негативы она получит в обмен на тысячу у.е. Иначе, ещё более откровенные фото будут висеть по всему городу, и все узнают, как развлекается весёлая вдова героя. Деньги следует положить в камеру хранения вокзала. Указан номер ячейки и код. Срок три дня.

Ольга некоторое время посидела, собираясь с мыслями, потом позвонила Саше и поехала к нему, махнув рукой на конспирацию.

Они подъехали к дому почти одновременно. Саша был взволнован, но узнав в чём дело, как-то успокоился. Рассмотрел фотографии, даже полюбовался. Ольга нервничала:

– Это что же? Он полгода следил за нами? И как он узнал, где мы будем, ведь ты менял квартиры?

– Наверное, этот негодяй – профессионал. А наша маскировка любительская. Мы же не шпионы.

– Зато нам понавесили шпионских камер! Боже мой, как это гадко!